Глава четвертая

В Гродно я прибыл больным. Уже две недели я страдал воспалением глаз, которое мне причинила жаркая погода, а еще более летучий песок. Оно грозило лишить меня зрения. Врач, с которым я консультировался по этому поводу, посоветовал мне попросить гражданского губернатора статского советника Лешерна позволить мне остаться до моего выздоровления в Гродно. Врач сам сопровождал меня туда, чтобы поддержать мою просьбу, и это принесло желаемый успех. Покидая дом губернатора, я наткнулся на российского чиновника, который справился на северонемецком диалекте о моем состоянии, тотчас же пригласил меня с собой к нему на обед и, не боясь ревности русских, предложил мне у него столоваться во время моего пребывания здесь. Я с благодарностью принял приглашение. Этого благородного человека звали Багемюль, он был родом из Пруссии и служил в губернском правлении в качестве архитектора. Квартиру я получил у немецкого столяра, в чистой и светлой комнате.

Упорядоченное пребывание в Гродно влияло благотворно не только на мою глазную болезнь, которую лечил саксонский обер-хирург Рихтер, но и на весь мой организм. Но общественная жизнь там была украшена удовольствиями. Я провел немало приятных часов у Багемюля, хотя иногда беседе и мешали его ссоры с супругой. Он познакомил меня с престарелым майором фон Ротом, родом из Цвейбрюка, который охотно приглашал меня к себе и очень учтиво со мной обращался. Я дружил с несколькими пленными офицерами, а именно с уже упомянутым лейтенантом Пешеном, которому также было разрешено остаться на некоторое время в Гродно, и лейтенантом Бёкером из уланского полка Молодой гвардии Наполеона{358}. Еще в Белостоке к нашему обществу присоединился вюртембергский кабинетский курьер Ланг. С нами часто встречались несколько саксонских врачей. 26 июля компанию пополнили два вюртембержца — кригс-комиссар Крайс и лейтенант фон Багнато, оба попавшие в плен в Силезии.

Гродно — резиденция гражданского губернатора. Город довольно большой, в нем есть несколько хорошо выстроенных домов и целых улиц. Христианское население состоит в основном из поляков, число русских незначительно, много немцев. Отношение последних к нам было холодным и отталкивающим. Русских мы по возможности избегали, тогда как поляки изъявляли нам, по крайней мере, некоторое участие. Евреи здесь, как и везде, живут лишь ради своего бога, денег. Местоположение Гродно красиво, но не замечательно; река, на которой стоит город, судоходна и доставляет оживление и работу для населения.

В середине августа месяца, когда мои глаза еще не вполне восстановились, я имел неосторожность просить коллежского советника Ризенкопфа, который выплачивал пленным жалованье, о лучшем месте для постоя. Он же не только категорически отказал мне, но и дал безотрадное заверение, что не замедлит отправить меня далее первым же обозом, следующим из Гродно. Мои жалобы губернатору были столь же бесплодными, как и посредничество одной уважаемой дамы, и таким образом я был присоединен к обозу, следовавшему 19 августа в Минск. С тяжелым сердцем я простился с Багемюлями, с майором фон Ротом и прочими моими знакомыми в Гродно. Они напутствовали меня самыми добрыми пожеланиями.

Некоторые из моих знакомых — герцог де Мирелли, лейтенанты Бёкер, Пешен, Хартеменк, Кемерлинк, кабинетский курьер Ланг — ушли с предыдущим обозом. Моими спутниками были Крайс и Багнато, а также уже многократно упомянутый Лодон и французский денщик, который выдавал себя за адъютанта князя Понятовского и назвался Норманном — дурной, злобный и пронырливый тип. Унтер-офицеров и солдат было от 200 до 250. Наш конвой состоял из одного пехотного поручика с 18 людьми Четвертого пехотного полка и 30 человек полтавских крестьянских казаков{359}.

Марш проходил через Скидель, Каменку, Жолудек, Белицу, Новогрудок, Мир и Койдоново. 7 сентября мы прибыли в деревню под Минском, проделав путь расстоянием в 84 часа. Командующий нашим обозом чрезвычайно усугубил наше положение на марше — не по злой воле, но по грубой халатности. Он ежедневно бывал пьян и тем самым потерял всякое уважение в глазах своих подчиненных; его приказы часто выполнялись плохо или не выполнялись вовсе. В то время как он был в бессознательном состоянии, несчастные пленные подвергались более или менее дурному обращению со стороны отчасти некоторых из его людей, отчасти деревенских жителей или хозяев квартир. На протяжении всего марша мы стояли чаще всего в еврейских трактирах, лишь пару раз у крестьян, никогда у дворян. Кров над головой везде был даром, однако за еду и питье мы должны были платить, иногда значительные суммы, а несколько раз жители даже за плату отказывались предоставить нам провизию до тех пор, пока не вмешивался командующий обозом. При таких обстоятельствах неудивительно, что мы подошли к Минску не только лишенные всех денег, но и полуголодные. Жители мест, через которые мы проходили, везде были равнодушны к нашим страданиям, даже жестоки с нами; мы встретили лишь одного из них, проявившего к нам не только человечность, но и добрые чувства. Это был градоначальник в Новогрудке, по распоряжению которого мы смогли бесплатно поесть. По пути, в Свежно, мы встретили российского полковника де Фриза, который сочувственно осведомился о нашем положении и скрасил нам тамошний постой, пригласив к своему знакомому дворянину.

Местность и тут носит общий польский отпечаток. Деревни, как и их обитатели, по большей части жалки. Городки несколько получше, но им далеко до тех, которые были в провинциях, находившихся под прусским владычеством. Есть некоторые красивые усадьбы, среди них особенно выделяются поместья графа фон Тизенгаузена в Жолудке и его окрестностях.

На марше моя болезнь глаз понемногу отступила, оставив мне тем не менее слабость зрения, что делало для меня невозможным читать хотя бы полчаса без перерыва. В остальном же состояние моего здоровья, за исключением диареи, которая давно преследовала меня, но уже не так сильно, было довольно хорошим. Однако 3 сентября я почувствовал недомогание, которое через несколько дней выявилось нервной горячкой и сопровождалось сильным поносом. Поскольку при обозе не было врача, да он бы мне и не помог, так как отсутствовали лекарства, то болезни было предоставлено идти своим чередом, пока мы не добрались до Минска. Там лейтенант фон Багнато попытался устроить, чтобы меня поместили в госпиталь. Но это удалось ему лишь тогда, когда я по силе своей природы и благодаря помощи некоторых лекарств, присланных д-ром Шмидтом из Минска, уже отступил от края могилы. 12 сентября меня поместили в госпиталь, где я был размещен в одной комнате с французскими офицерами, частично ранеными, частично больными, тяжело переносившими свое тягостное положение. Внимательный уход госпитального врача, которому я был специально рекомендован д-ром Шмидтом, всего за несколько дней настолько помог мне, что я не только выходил из комнаты, но и смог принять приглашение д-ра Шмидта отобедать с ним. Здесь я получал надлежащее и сытное питание, сначала понемногу, потом постепенно все больше и больше, и менее чем за 14 дней снова был здоров.

Д-р Шмидт (уроженец Гайслингена в Вюртемберге) и его жена (урожденная Вилльман из Виллингена в Бадене) приобрели себе почетную репутацию по всей России благодаря человеколюбию и великодушию, с которым они старались облегчить страдания всех военнопленных, но прежде всего своих немецких земляков, а среди них — преимущественно вюртембержцев, не страшась неудовольствия российских властей. Очень многие — вюртембержцы, баденцы, вообще немцы и французы — вместе со мной хранят теплые воспоминания и вечную благодарность за благие дела этой замечательной пары.

Город Минск — губернский город с большим населением и в целом хорошо выстроен. Кафедральный собор — шедевр архитектуры. Местоположение [Минска] не лишено приятности. Жители по большей части состоят из поляков, число старых русских незначительно. Очень много евреев, здесь я их встретил особенно озлобленными на французов и их союзников. В течение нашего пребывания в Минске, к нашей вящей радости, мы были избавлены от общества гг. Лодона и Норманна. Они поступили на службу в Немецкий легион. В то же время общество значительно пополнилось благодаря прибытию майора фон Лёффлера, капитанов фон Бруннова и фон Бутча, лейтенантов Хёльдера и Рёлля — все вюртембержцы, взятые в плен во время сражения при Баутцене, а также баварского лейтенанта фон Михеля из второго батальона легкой пехоты и практикующего хирурга Штёра. Кроме того, пришли еще несколько обозов с пленными, которые были немедленно соединены в Минске в один для отправления к следующей главной станции — Чернигову.