Глава десятая

Около деревеньки Зембин, верстах в 15 выше Борисова, по приказу императора были наведены два моста для переправы через Березину, после того как эта позиция была с большой кровью и крупными потерями отбита у адмирала Чичагова (Tchitsgakoff). Один из мостов был предназначен для повозок, другой для кавалерии и пеших. По обоим мостам можно было перейти уже 27 ноября, но по воле рока лишь немногие смогли воспользоваться легким и безопасным переходом. В то же время в этот день, теснимая наседающим неприятелем, к реке приблизилась вся масса армии. 28-го утром в первом часу наконец начался переход. Густые массы людей и повозок хлынули к мостам. Мост, предназначенный для повозок, вскоре был сломан, и хотя его много раз чинили, уже к полудню он стал совершенно непригодным. Не нашлось больше никого, кто бы снова починил его, каждый думал лишь о собственном спасении. Необозримые массы людей, коней и повозок хлынули на оставшийся мост. Давка была ужасной, бесчисленное множество людей и лошадей были смяты и раздавлены. Мост был так узок, что по нему могли пройти рядом только 2—3 человека. Тот, кто наконец достигал его, быстро устремлялся вперед — но недостаточно быстро для напиравших сзади. При входе на мост жандармы и офицеры пытались поддерживать порядок, но их усилия были бесплодны из-за становившегося все сильнее напора. Некоторых из тех, кто на мосту был недостаточно быстрым, напирающие сзади сбрасывали в воду. Многие бросались в реку, чтобы оттуда залезть на мост; одних снова сбрасывали ударами штыков и сабель, другие поплатились за эти попытки жизнью. Около 1 часа пополудни среди людских масс разлетелась весть о том, что идут казаки! Последние стали их добычей, пробиться к мосту было за пределами человеческих возможностей.

Однако эта весть подействовала на всю толпу как электрический заряд, каждый пытался прорваться вперед, массы кавалеристов сомкнулись и пробивали себе дорогу по телам своих товарищей. При входе на мост всякий порядок исчез. Офицеры и жандармы частью бежали от разъяренной толпы, частью расстались на своем посту с жизнью. Много кавалеристов пыталось достичь противоположного берега вплавь, но удалось это единицам, большинство погибли. Еще более ужасной стала борьба за переход, когда до толп начали долетать русские ядра, сея смерть и разрушения. Теперь это была борьба каждого против каждого, сильнейший сминал слабейшего и оставался победителем до тех пор, пока сам не уступал еще более сильному. Эта ужасная сцена закончилась лишь с наступлением ночи, когда отряд французских саперов обрушил часть моста на противоположном берегу, обрекая оставшихся людей, лошадей, артиллерию, повозки всех родов стать добычей подошедших тем временем русских.

Этот день и его душераздирающие сцены навсегда останутся в моей памяти. Мне пришлось выдержать жестокую борьбу. Рано утром, около 3 часов я вместе со своими егерями выдвинулся к мосту. Толпа перед нами уже была ужасна, еще большая надвигалась сзади и теснила нас вперед. Вскоре я потерял своих егерей, лишь мой слуга и полковой квартирмейстер Файхельман еще оставались со мной. Давка стала столь сильной, что я охотно повернул бы назад, если бы только это было возможно. Около полудня сзади и сбоку ужасно надавили, много людей и лошадей было повалено наземь, я вместе с ними. Я лежал придавленный своей лошадью, попираемый ногами своих соседей и уже прощался с жизнью, когда квартирмейстеру удалось, наконец, вытащить меня, и совместными усилиями мы поставили на ноги и мою лошадь. Я сел верхом, и мы снова стали проталкиваться вперед. Вскоре квартирмейстера и моего слугу оттеснили от меня, и я потерял их из виду. Началась тревога по поводу казаков. Я отчаялся достичь в этой давке моста и повернул на берег реки, чтобы, может быть, оттуда добраться до моста, пусть и ценой потери моей лошади. Вскоре, однако, из-за сильного толчка от эскадрона офицеров на крепких лошадях я снова оказался на земле, где на меня, придавленного, много раз наступали. Я уже оставил всякую надежду на свое спасение, никто не протягивал мне руку помощи. Вдруг вперед протеснился саксонский кирасир, он протянул на мой крик руку, вытянул меня и помог снова подняться моей лошади. Благодарный, я назвал его своим спасителем. Он разделял мой план забраться на мост с реки. Со своим большим сильным конем он протиснулся к берегу, опрокидывая по пути всех, кто не мог уклониться, и я за ним следом. Большими усилиями мы достигли реки, здесь не было кавалеристов и лишь немного пеших, из-за ледяной воды. Мост был рядом с нами. Я быстро соскочил с лошади на мост, но так же быстро был отброшен назад. Следующая попытка удалась. Несколько сильных ударов саблей моего кирасира заставили мою лошадь вскочить на мост, и я на рыси перевел ее на другой берег. Здесь я собирался ждать моего слугу, квартирмейстера и славного кирасира. Первые два, к вящей моей радости, вскоре перешли, но кирасир не появился. Когда, наконец, русские ядра стали достигать противоположного берега и все стремглав устремились прочь, я также пошел дальше. Кирасира я никогда больше не видел.

Большая часть армии и масса снаряжения, за исключением немногих орудий, были потеряны на Березине. Хотя это были лишь больные, раненые, обессилевшие, безоружные, но покой и уход в течение нескольких недель восстановили бы их силы и они снова могли бы составить боеспособную армию. Все, кто достиг противоположного берега, спешно покинули злосчастную реку и быстро двинулись к Вильне.

Но уже в первую ночь после перехода небо прояснилось, и наступили морозы, которые усиливались день ото дня, достигнув температур, неслыханных даже в этом краю. Дорога вела через Зембин, Радешковице, Молодечно, Сморгонь и Ошмяны. Во всех этих местностях стояли гарнизоны и были большие или малые магазины, но при известии о несчастьях нашей армии и приближении российской Южной армии первых отозвали в Вильну, а вторые были опустошены. Нигде больше было не найти провизии, немногие вернувшиеся жители сами страдали от жестокой нужды. С Березины преследование со стороны русских стало ослабевать, потому что и они бесконечно страдали из-за ужасного холода. Остатки армии продвигались настолько быстро, насколько это позволяли холод, голод и обессиливание, к Вильне, теснимые не столько неприятелем, сколько неописуемым бедственным положением. Одиночки старались предварить армию, лишая ее тех немногих припасов, которые еще можно было найти. Уже 6 декабря многие беглецы прибыли в Вильну, а в два последующих дня наплыв был так велик, что не хватало только реки спереди и напора русских сзади, чтобы у ворот [города] повторились сцены Березины. Но 9-го эти сцены действительно повторилась, когда русский авангард подошел к воротам одновременно с остатками нашей армии и вместе с ними, убивая и грабя, ворвался в город.

Многих из тех, кому посчастливилось достичь противоположного берега на Березине, на пути между этой рекой и Вильной добил мороз. Самые сильные натуры сдавались там, где не было средств противостоять холоду. Я ежедневно благодарил Творца за то, что он вовремя послал мне величайшую ценность в этих обстоятельствах — тулуп. В компании с квартирмейстером Файхельманом и моим слугой я ежедневно делал такие длинные переходы, какие только позволяли нам силы наших лошадей. Несмотря на плащи и тулупы, мы очень страдали от холода и, невзирая на спешку, не пропускали ни одного огня, ни одного горящего дома, чтобы согреться. Это сохраняло наши жизненные силы. Благодаря нашей спешке мы почти везде могли еще найти достаточно провизии, чтобы ее хватило нам троим. Мой понос становился все сильнее и совершенно обессиливал меня. Вскоре без посторонней помощи я уже не мог забраться на лошадь. Поэтому я принял решение, если дойду до Вильны, остаться там.

В Радешковице мы встретили вюртембергского лейтенанта с деташементом, который хотел дождаться остатков своего полка. Два дня спустя он был ранен в арьергарде, а на следующую ночь вместе с большей частью своей команды замерз в пикете. Схожая судьба постигла два вновь прибывших крепких неаполитанских кавалерийских полка, которые мы встретили в двух переходах от Вильны и которые уже через три дня после того из-за ужасного мороза рассеялись и погибли. Партию русских пленных, около 2000 человек, которые были захвачены французами на Березине в сражении за переправу через реку и теперь этапировались в Вильну, постигла большей частью та же участь. Лишь немногие добрались до Вильны, большинство замерзло на бивуаках, многие, кто был парализован холодом, обессилел и не мог идти вперед, были расстреляны конвоем.

7 декабря утром я и квартирмейстер Файхельман достигли Вильны. В деревеньке, где мы перед тем провели последнюю ночь, мой обессилевший слуга умер.