Западня

Западня

Глубокой ночью 19-го сентября колонна (около 40 человек, все то, что осталось от 231-го КАП) вышла к озеру на юго-западной окраине села Исковцы. Стояла мертвая тишина. Свет звезд отражался на поверхности озера. Слева вырисовывались хаты, а позади — длинная вереница людей, они подходили к озеру.

Произошла остановка. После недолгого отсутствия вернулся командир полка. Колонна двинулась. Слышны приглушенные возгласы. Командиры соблюдают порядок движения, подавались команды.

Разрозненные группы людей обретали вид организованных подразделений, принявших походный порядок. Мимо мельницы уже двигались компактные колонны, разделенные дистанцией в 150–200 шагов.

Брезжил рассвет. Под ногами полевая дорога. Пыль. Серые, низкие облака заволокли небо. Слева — обширное клеверное поле, ряды низеньких коричневых копен. Отсыревшая за ночь густая, тяжелая пыль улеглась и не мешала идти.

Показались хаты западной окраины Сенчи. На обочине, за углом клеверного поля, в окружении старших командиров стоял генерал Алексеев, организовавший вчерашнюю атаку. К нему являлись командиры проходивших частей, докладывали наименование, их численность и возвращались в строй.

Подошел и майор Соловьев.

— Двести тридцать первый КАП? Давненько мы не встречались... — проговорил генерал, — я слышал о ваших делах, выведите людей.

Мы остановились в полусотне шагов. Движение продолжалось. Подошло замыкающее подразделение.

— Товарищ майор... пойдете вслед за этой частью! — сказал генерал и беглым шагом направился в обгон колонны.

Хаты. Окраина Сенчи. Высокая, мощенная серым булыжником дамба гудела под ногами многих сотен людей. По сторонам глухие — угол к углу — плетни. Головные подразделения спускались вниз. Там болото, река, длинный деревянный мост, полоса луга, на восточном берегу нависает бугор, поросший кустарником, деревьями.

Берега, погруженные в сон, безмолвствовали. На улице — ни одного человека. Поют утренние петухи, изредка слышен лай собак.

Дистанции сократились, и колонна, изгибаясь, медленно приближалась к мосту. Головные подразделения вышли на мост и двигались дальше. Слышится гулкий размеренный шаг. Никто не ожидал коварной засады.

231-й КАП находился на дамбе. Высота насыпи достигала пяти-шести метров. Тишину внезапно нарушили пулеметные очереди, На восточном берегу кусты окутались дымом. Танки!

В последующие мгновения еще продолжалось движение. Два танка, громыхая по настилу, вышли навстречу. Из зарослей беспрерывно хлестали пулеметные очереди.

Командир полка повернулся лицом к строю и крикнул: «Ложись!»

Пули часто щелкали, высекая из камней искры, и разлетались вокруг. Командир полка приподнялся на мостовой, движением руки разделил строй и подал команду: «Прыгать всем с дамбы!»

Я находился во втором ряду и видел, что происходило на мосту и справа от дамбы. Многие люди были убиты или ранены. Танки шли, не сбавляя скорости. Головной — на середине моста остановился, произвел выстрел и стал пятиться назад ко второму, который стрелял с места. В зарослях шли три бронетранспортера, они вели стрельбу из пулеметов. На булыжнике — тела убитых.

Прыжок вниз... и я погрузился в болото. Пелена перед глазами. Пули разбрызгивают воду, на поверхности кочки. Я хотел укрыться, но вместо кочек — тина, кувшинки.

Головной танк, не прекращая стрельбы, остановился напротив. Подошел второй. С насыпи броневики продолжали поливать болото своими очередями. Никакого спасения. Люди стали стрелять из пистолетов и винтовок.

Если болото недоступно для танков, то пулеметчики с противоположного берега просматривали его насквозь и, пристрелявшись, поражали людей на выбор, одного за другим.

Прошло, может быть, две или три минуты. Треск пулеметных очередей не затихал. Со всех сторон слышались крики, стоны. На дамбе рычат танки. Коченеет тело в холодной воде. Начал накрапывать дождь.

Оставаться в болоте, ждать безучастно гибели нет смысла. Это понимал каждый. Но всякого, кто поднимался, немедленно прошивали пули.

И все же люди вскакивали, там и здесь, бегут... и падают. Один на месте, другой успевал преодолеть десяток-другой шагов. Кто-то крикнул в предсмертном страхе, очередь плеснула грязь в лицо. Я огляделся. Позади за болотом плетень, хаты. Нет... я не хочу ждать. Будь что будет!.. Тот, кому суждено — умрет... но если не изменит удача, я уйду... Сколько тут? Короткая дистанция... и в конце — укрытие.

Слева кто-то сделал попытку подняться. Низко просвистели пули. Он вскрикнул и затих. В следующую минуту то же самое произошло справа... Пулеметчик стрелял без промаха.

Нет! Я не желаю более медлить ни минуты! Нужно действовать. Я готов. Пусть стреляет пулеметчик...

— Внимание!.. Всем, кто слышит... позади в двухстах шагах... хаты... бежать зигзагами... Я поднимаюсь по счету три... Начинаю отсчет... ра...а...з.., д...ва.., три!

Ноги провалились, в лицо хлещет вода, а над висками завывала смерть... Краем глаза я видел — бегут. Восемь, семь... шесть... четыре... три. Короткие очереди сменяются длинными, беспрерывными.

Он остался один... передо мной... в такт прыжкам отскакивала командирская планшетка, переворачивалась и снова опускалась. На углу дома он будто споткнулся, схватил руками планшетку и упал навзничь.

Мгновение — и я за стенкой. Ни одного человека. Неужели восемь... нет, больше... и ни один... не спасся? Движимый нетерпением и жалостью, я выглянул из-за плетня, но очередь отбросила обратно.

Кожух пистолета застрял в крайнем положении, я воткнул снаряженную обойму, оглядел двор. Возле колодца человек распростертый, лицом вниз. Мертв. С одежды течет вода, целая лужа...

С разбега я проскочил двор. Простучала очередь. Лежащий не шевелился. Я оглядел лужу. Не заметно крови. Он дышит вроде... Жив!

— Встать!

Он вскочил, в испуге мигая глазами, руки по швам. Старшина сверхсрочной службы Андреев... мой знакомый, несколько партий шахмат в тылах полка, когда я ремонтировал орудия... Постой... когда же это?.. Месяц назад, год... нет, больше... целая вечность...

Оторопевший старшина отстукивает зубами дробь. Подошел, с моей помощью, к хате.

— Товарищ лейтенант, перепугали... казалось, я умер... если бы не команда, наверняка пришлось бы отдать богу душу в этой вонючей трясине.

Старшина зашатался, скользнул по стенке и тяжело опустился на землю.

— ...невыносимо... — он не переставал стучать зубами, — сводили судороги... кровь стыла... кто-то крикнул... по счету «три!»... я бежал в тумане... вы... неужели не добрался... ни один... было человек десять.

На одежде старшины отверстия, оставленные пулями. Клочья свисали бахромой. Рассечен ремень. Портупея — через плечо. Андреев умолк, старался унять дрожь.

Небо заволокла серая мгла. Тучи касались крыш, медленно ползли к югу. Моросил дождь.

Раздался орудийный выстрел. Зарычал двигатель и вскоре заглох. Танк. Со стороны реки доносились очереди, одиночные выстрелы.

Старшина сидел под стеной довольно долго, опустив голову на колени. Поднялся.

— ...поесть бы... чего-нибудь.

Андреев выше среднего роста. Сухощав. 25–30 лет. На ремне пистолет, сдвинут вперед. Кобура расстегнута.

Прошло несколько минут. Может быть, явится еще кто-нибудь? За хатой в стороне дамбы снова урчал двигатель. Громыхнул выстрел, и танк стал удаляться.

Андреев расстегнул ремень, сняв кобуру, вылил воду, извлек магазин из пистолета.

— Товарищ лейтенант... — старшина умолк.

Я вернулся к плетню, раздвинул прутья. У моста в трехстах шагах слева стояли оба танка. Броневики держались на левом берегу. Видна была прислуга.

Многие люди в болоте не подают признаков жизни, но некоторые шевелятся то в одном, то в другом месте. Заметить нетрудно. Если видимость не ухудшится, их дело плохо.

Я вернулся к хате. Андреев, кажется, стал приходить в себя. По-моему, он выглядит вполне отдохнувшим. Будем собираться... Куда?.. Не знаю, но отсюда сейчас же нужно убраться... Пойдем на западную окраину, что предпринять, решим... Может, наших встретим кого-нибудь...

Препятствия начались с места. Первое — полсотни шагов, которые отделяют хаты, один ряд от другого. Никаких укрытий, бежать в гору.

Пулеметчики бдительно следили за болотом и прилегающей улицей. Но затих свист пуль. В одном дворе пусто, в другом. Под защитой строений мы продвигались на западную окраину Сенчи. Пули на излете глухо шлепаются в землю.

Во дворах — ни души. Хозяева то ли бежали, то ли попрятались, на зов никто не отвечал. Огорчает то, что на протяжении всей улицы не встретился ни один окруженец.

— По-моему, тут их не было... — высказал предположение Андреев, — смотрите, что делается в болоте. Мишени... Совершенно беззащитные, — он еще не оправился от потрясения, останавливается раз за разом, медлит в перебежке.

По пути к верхнему ряду хат, на склоне, огороды. Ботва уже пожелтела, на грядке помидоры, огурцы, дыни. Андреев стал есть. Ударилась в землю нуля.

— Уже из села стреляет... скотина... не даст перекусить.

Огурцы перезревшие. Андреев захватил сколько удалось, укрылся под кучей бурьяна, ест.

В огороде великолепный НП. Осмотр близлежащей местности на востоке и юге вызывает грустные мысли. Противник занимал противоположный берег реки на всем обозреваемом участке. Наша колонна двигалась, по всей вероятности, без походного охранения и угодила в западню. Перед мостом, справа от дамбы, в болоте и зарослях, прижатые пулеметными очередями, ожидали своей участи не менее двух-трех сотен человек. Дневное время. Шансы на спасение мизерные.

Внизу, на краю болота, дым. Разорвалась мина, одна, еще одна. Строчат пулеметы. Стрельба слышалась и на юге, ниже по течению Суды.