2-е готово!

2-е готово!

17 сентября... Этот день многим запомнился до мельчайших подробностей на всю жизнь. В 17 часов 20 минут огневые взводы 6-й батареи оставили позиции.

Железнодорожная станция осталась справа. Орудия шли напрямик, ломая заборы, деревья. Дым. Пламя охватило все на пути. Горят хаты.

Дорошенко стучит в кабину. Командиры орудий просили остановиться, взять продовольствия.

Я подвел тягач к дому, из кабины перебрался на крышу. В бинокле нет надобности. Шесть танков вели с места огонь. Столько же примерно — не покидая колонны. Снаряды рвались во дворах северной окраины.

Похоже, танки перенесли огонь по станции. Просвистел один снаряд, другой, третий. Немецкая колонна двинулась вправо, кажется, она не намеревалась войти в пылающий Пирятин, обходила западную окраину...

Орудия оказались между рядами горящих машин, зажаты на развилке улиц. Замыкающий тягач израсходовал горючее. В среднем тягаче уровень его опустился ниже сливного патрубка. Только с третьего тягача удалось сцедить два-три литра. Проход проделан, два орудия прошли, третье застряло.

Отовсюду бегут люди. В южной части городка тысячные толпы заполняли дворы, огороды.

Низко пронеслась пара «мессершмиттов». Позади сдвоенно грохотали выстрелы. Танки усилили огонь. Снаряды рвались позади, на станции.

В облаках дыма я видел просвет. Тягач сделал поворот. Бугры, на склоне ютятся хаты. «Юнкерсы», кажется, не бомбили этот район. Должно быть, южная окраина Пирятина. Тягач уезжал из одного закоулка в другой, спускался в бугра в лощину. Слева — болото, густые заросли, по-видимому, река Удай.

Ни машин, ни орудий и никого из начальников. Я огляделся и понял, искать бесполезно. В узких кривых улочках нет никаких следов колес, гусениц. Эта часть Пирятина бугристая, изрезанная рвами и промоинами, мало доступна для механизированного транспорта.

Все надежды мои обращены к шрапнели. Шесть выстрелов, восстановленных Зайцевым. Разворачивается для стрельбы только 2-е орудие. Позиция — за оврагом. Со стороны станции она неприступна. В тылу обширное болото, поросшее густым лозняком на островках. Вдоль крутого обрыва шла на юг малозаметная полевая дорога. На юго-западе возвышается открытый плоский бугор.

2-е орудие протянуло ствол вдоль стены. Готово! 1-е и 4-е укрываются под обрывом на краю болота. Расчеты начали окапываться.

И тут несметное число людей! С прибытием орудий все зашевелились, стали уходить к мосту, в заросли на болоте и по дороге на юг.

Старик, хозяин двора, единственный из жителей, который наблюдал происходящее, ознакомил меня с местностью. Дорога по краю болота ведет на хутор Запорожская Круча, лежащий южнее в трех-четырех километрах.

Центральная часть Пирятина в дыму. Я начал наблюдение. В тылу ОП болото, дальше заросли ольхи, густые и непроглядные. Может, есть все-таки кто-нибудь из начальников, организованные подразделения? Васильев занялся поисками.

Прошли «мессершмитты». С юга доносился грохот разрывов. Что это значит?.. Танки успели обогнуть Пирятин с запада?

В огородах окапывались какие-то люди, три-четыре десятка. Пограничники, пехотинцы. Несколько человек в форменной одежде, без знаков различия. Возглавлял их старший политрук-пограничник. Уже второй раз он перемещал один из трех своих пулеметов.

Я слез с крыши, нужно переговорить с пограничником. Послышался стук копыт. В улочку втягивались кавалеристы. Десять, двадцать, тридцать... Полусотня в строю по два. В чистой одежде. Фуражки с синими околышами, эмблемы на петлицах. Прямо-таки неправдоподобно: среди толпы, мечущейся в смятении, блеск воинского порядка самого высокого класса.

Командир эскадрона держался в седле с шиком, который всегда отличал истых кавалеристов. Поравнявшись с орудием, он осадил коня. На петлицах три кубика. Туго подтянутый подбородный ремень охватил загорелое лицо со щеткой рыжеватых усов. Из-под козырька глядели, не мигая, синие пронизывающие глаза.

— Вот так... в городе полно танков, а пушки черт знает где... А эти дальше удирают? — процедил он сквозь зубы, нагайкой указав на орудия. — Приказано окапываться всем, кто не потерял стыд, и обеспечить прикрытие моста, пока не переправятся эти... что скопилось там... Всем! — он раскрыл планшетку. — От имени командующего объявляю приказание... найти старшего, организовать оборону и все толпы направлять по болоту на Деймановку... Куда ведет дорога? — кавалерист повернулся к старику, он слышал все от слова до слова.

Кто он, этот старший лейтенант? Он должен выслушать, если уполномочен командующим. Есть вопросы.

Кавалерист отодвинул притороченный к луке ствол ППД, отдал повод, конь ускакал вслед эскадрону.

Васильев не подавал вестей. Грохот разрывов со стороны Запорожской Кручи — старик повторил и кавалеристу название хутора — становился явственней. Оба орудия остановились на полпути к обрыву — в головном тягаче кончилось горючее.

Да, на станции танки... К мосту не пробиться... позади болото... Неужели это... мертвая петля?

Дорошенко доложил о состоянии орудия. Бравый сержант, мой старый товарищ, старался выглядеть молодцом. В серых глазах тоска. Не стоит унывать. Он — сержант Дорошенко — шагами мерял от границы тяжкий путь в тысячу километров. А марш на Ковель, Княгининки, Малин, Барановку. Мы вместе сражались!

Веснушчатое лицо сержанта стало беспомощным, как у ребенка. Он взглянул на меня пристально, будто хотел сказать что-то, махнул рукой с флажками, отступил на шаг и, сделав четкий поворот, пошел прочь.

Сержант подавлен. Я не стал возвращать его обратно. После того, когда я осмотрел позицию, Дорошенко обратился с просьбой заменить двух номеров. Что с ним происходит? Дорошенко уклоняется от разговора: «так точно» и «никак нет».

В пределах позиции 6-й батареи я не видел тех, кому адресовано приказание, переданное кавалеристом, кроме старшего политрука-пограничника. Кажется, он из числа людей, которые выступают из толпы во время бедствий, скажем, загорается дом, бурлит наводнение и т. п., — словом, когда люди охвачены паникой, теряют рассудок.

Появление старшего политрука во дворе положило конец моим попыткам договориться с сержантом Дорошенко.

— Товарищ лейтенант, вы из города? — старший политрук вытер платком потное, пыльное лицо, поправил темные волосы под пилоткой. — Говорят, немцы подошли?

— Да.

— ...много?

Полтора десятка танков, столько же автомашин с пехотой.

— ...открыта дорога на мост... вы знаете?

— Дорога? Нет... я едва выбрался из железнодорожной станции.

— ...что же мы тут придумаем? — грохот двигателей заставил умолкнуть старшего политрука, мелькнула тень, низко над крышей крыло «мессершмитта». — Такая масса народа без начальников...

Со стороны центра валят толпы людей, рассеиваются во дворах, закоулках, главное направление — заросли в болоте. Многие без оружия.

— ...нужно остановить ваши пушки... найти командиров... занимать оборону.

Нужно, разумеется... в шестой батарее мы вдвоем. Лейтенант Васильев отправлен на поиски своих, не возвращается.

— Шестая батарея, — оживился старший политрук, — и другие здесь?

Нет, по всей вероятности, где-то в другом месте.

— Почему?

Южная окраина Пирятина — район сосредоточения второго дивизиона. Командир батареи назначил здесь встречу, но нет ни его, ни других начальников.

— В Пирятине немцы... на переправу не пробиться, — старший политрук взволнован, если, конечно, в таком состоянии человек еще мог волноваться, — товарищ лейтенант, вместе будем встречать фашистов... давайте сюда и те две пушки.

Я проводил старшего политрука в огород, пограничники продолжали окапываться. На обратном пути заметил слева на бугре молотилку. Расстояние 400–500 шагов. Вполне подходит для НП. Я залез наверх, осмотрел местность. На станции клубился дым, центральная часть города закрыта. В южном направлении лежал хутор, рвались снаряды, отходили цепи пехоты... Танки ползли к хутору, по-видимому, преследуют пехоту.

Мимо ОП 2-го орудия тащатся люди большими и малыми группами. На призывы пограничников и орудийных номеров откликались, но далеко не все. Толпы обтекали хаты, исчезали в болоте среди зарослей, под обрывом.

Пехота... ей легче. А с орудиями куда денешься? Шесть шрапнелей! Этого количества не хватит для решения одной задачи.

Толпы все увеличивались. Танки! Мысль о петле уже перестала меня тревожить. В душе живет надежда. Что бы я делал, не будь этих шрапнелей? Шесть выстрелов — шесть мощных ударов в броню. А потом... потом посмотрим!