Неведомыми путями

Неведомыми путями

Клеверное поле

Моросит дождь. Видимость ухудшилась. Река скрылась в мутной дымке.

— Товарищ лейтенант... там, справа от дороги, — Андреев возвращал мне бинокль, — люди.

Среди копен нетрудно заметить движение людей. Клеверное поле, слева от дороги. Мы проходили там на рассвете.

— Пойдемте, — предложил Андреев, — наших много полегло на булыжнике и в болоте... но часть спаслась, видите хаты на левой стороне, ближе к дамбе?

Река, болото остались справа внизу. По меньшей мере три танка перешли мост, стреляют, изредка передвигаются туда и сюда за хатами. На восточном берегу, под дамбой, два бронетранспортера, справа и слева.

— Вы слышите? Мотор... это танк, давайте переждем. — Андреев остановился.

Дорога в сотне шагов, ее нужно перейти, и лучше сейчас, чем на виду у танка, вдруг появится.

Андреев не двигался. Гудит двигатель, казалось, танк полз на подъем.

— ...Ну их... подождем, товарищ лейтенант... выйдем... прихватит... открытое место.

Прошло две, три минуты. Гул начал затихать, удалялся в сторону. Мы перешли дорогу. За обочиной — копны, я запомнил. Люди, которых я наблюдал полчаса назад, исчезли.

— А наши ли... вы уверены? — усомнился Андреев.

— Немцы не могли подойти со стороны моста.

— А из Городища? — Андреев колеблется.

Среди копен есть люди, я слышу голоса, выкрики. Раненые. Много. Откуда? Утром, вроде, их не было.

Раненые заметили нас. Зовут. Чем им помочь? Стоны, крики, просьбы, проклятия.

— Потерпите... мы сейчас наведаемся в село. Принесем воду и сделаем все, что нужно... тише, не кричите, все сразу нельзя, — уговаривал Андреев.

Что же делать, возвращаться? Андреев бежит впереди, оглядывается. Стал перед калиткой, стучит. Никто не отвечал. Мы снова стучим. Разве выстрелить? Не помогло.

Андреев обнаружил людей в погребе.

— О, господи... не стучите... дверь сломается, — взмолился голос.

На ступеньке показалась старая женщина. Дети в испуге обступили, тянут подол.

— Бабуся, в копнах раненые... Помощь... Воды, молока... пойдемте с нами...

Бабуся собралась идти, глядит на детей. Поднялся плач, дети не выпускают из посиневших ручонок ее одежду.

Па порог явились еще две женщины. Бабуся успокаивала детей. Вернулась в погреб, принесла кувшины.

Женщины вышли со двора, боязливо оглядываются. За бабусей увязались дети, не отступают ни на шаг. Андреев с ведрами отбивался от собак, шел в хвосте.

Начали сносить раненых. Женщины укладывают их, поят водой. Некоторые раненые, превозмогая боль, двигались сами.

У ближних копен собраны человек тридцать. Давай пить. Подошли еще две женщины с ведрами.

Андреев извлек индивидуальный пакет. Вспомнил и я о своем. Пакет сухой, наперекор дождям и водам, и вполне пригоден к применению. Имеются пакеты и у многих раненых.

Началась перевязка. Андреев помогал женщинам. Я продолжал осмотр копен. Из Сенчи доносились пулеметные очереди, выстрелы танковых орудий.

Раненых тревожила стрельба на юго-западе. Она началась четверть часа назад. Судя по звуку, стреляли танки и орудия. Я слышал вой рикошетирующих снарядов. Если танки на западном берегу реки, скоро начнется обстрел копен.

Неожиданно я заметил женщину. Она стояла под копной на коленях, спиной ко мне. Ремень охватывал гимнастерку. Женщина поднялась. Невысокая, ладная. Рядом — сумка с крестом.

В массе людей встречаются лица, наделенные свойством создавать вокруг себя зону собственного присутствия. Не колдовство ли? Человек, попавший в пределы этой зоны, становится восприимчив к чужим настроениям и склонен поступать самым: неожиданным для себя образом.

Этим свойством, по-видимому, обладала женщина-врач, с которой однажды случай свел меня на окраине села Скураты. Шел дождь. Раненый пехотинец стонал на носилках. Моя одежда сплошь в крови. Орудийные номера стучали в дверь санитарного фургона. Я ожидал, на пороге вдруг появляется врач. И вот снова она протянула руки навстречу.

— Я знала, что вас увижу, — сказала она. — Страшно устала, проводите меня немного... хочу передохнуть.

В копнах десятки, сотни раненых. На рассвете, кажется, их не было?

Женщина присела под копной, сняла пилотку, стала рассказывать о том, что произошло в Городище после вчерашней атаки. Всю ночь два автомобиля вывозили раненых.

Бежала девочка лет семи.

— Там солдат умирает... Тетя, вы вылечите его? Лейтенант-артиллерист, о котором говорила девочка, едва шевелил пересохшими, окровавленными губами. Врач принялась за перевязку.

Из хат подошли еще две женщины. Перевязки продолжались. Раненые, кто мог, потянулись к хатам. На берегу танки...

— Мы спрячем их, — заверяли женщины.

Дождь усилился. Громыхнул выстрел недалекий, один, другой. Подошел Андреев, с ним два командира.

— Пополнение... — объявил невесело старшина. — Обнаружил под копной... спали... младший лейтенант Медиков, младший лейтенант Зотин...

Танкисты. Оба среднего роста, чем-то похожи друг на друга.

Одинаковая одежда и снаряжение. Зотин — блондин, несколько крепче на вид. Меликов — темноволос. Танкистов роднила бодрость духа — черта натуры несломленного человека, в каком бы положении он ни был.

Младшие лейтенанты из запаса. Находились в резерве командного состава Юго-Западного фронта.

— ...из Киева нас направили в Прилуки, куда должен был передислоцироваться штаб фронта... Пятьдесят человек нашей команды передвигались всеми видами транспорта... прибыли в Пирятин... а дальше начался хаос... шли несколько суток... под селом Окоп немецкие танки... команда рассеялась... Усталость и дождь загнали нас в копны, — закончил рассказ Зотин.

— Присоединяйтесь к нам! — предложил Андреев.

— Вас много?

— Два. Но это... не так мало, — Андреев заметил скептическую улыбку на лице Зотина.

— Куда направляетесь?

— Пути открыты во все стороны... Меня тянет на восток, — ответил Андреев.

— Понятно... Спасибо, разбудили, — произнес Зотин. — В деревне танки... Надо уходить, пока не поздно.

Куда? Танкисты пришли с юга. В Сенче — немцы. Возвращаться обратно в Городище? У нас только одна дорога, на север.

Появился еще один младший лейтенант. В добротном шерстяном обмундировании, фуражка с малиновым околышем, петлицы, предрасположенный к полноте. Он мало походил на фронтовика в новой одежде.

— Младший лейтенант Кузнецов, — представился он, — слышал разговор ваш... Танки подавили много наших за селом Жданы, на грейдерной дороге. Мне посчастливилось... Танки двигались по дороге, вот-вот заявятся... Пойдем... на ходу договорим...

С юго-востока стали доноситься орудийные выстрелы. Туманная дымка заволокла горизонт. Что делается там? Стрельба велась не далее чем в трех-четырех километрах. Все умолкли, прислушиваясь.

Пять человек... Людей, сохранивших способность двигаться, в копнах я не видел. Раненые... чем еще мы можем им помочь? Нужно уходить.

Я вернулся к месту перевязки. Врач немало сделала со своими помощниками, но крики и стоны не затихали. Страдания доводят людей до исступления. Кто-то требовал отправки в госпиталь.

— ...подойдут санитарные машины, и отправим, — успокаивала врач, смывала затвердевшую кровь. — Голубчик, потерпите.

Положение трагическое. Столько раненых... что будет с ними?

— Не оставляйте меня, — врач не выпускала из рук ремень моего снаряжения.

Утаить то, что ждет ее и раненых?... Нет! Я не могу скрыть правду. Придут немцы. Обеспечить безопасность раненых я не в состоянии, но сам обязан защищаться. Здесь это бессмысленно. Никаких шансов. Я не могу больше задерживаться, не рискуя навлечь на всех гибель.

— Что будет с ними... со мной? — плакала она.

Меньше всего я желал оказаться на месте человека, который утешает женщину перед тем, как оставить ее противнику. Но что же делать? Нет выбора, меня звал долг, она — врач... Она под защитой Красного Креста и должна продолжать работу, уповая на то, что немцы поймут ее. Не чужды же им солдатские чувства!

По щекам струятся слезы, она просила. Позади выкрики, зовут врача.

Если она возражает, я не уйду. Не сделаю ни одного шага вопреки ее мнению.

— ...но ведь они придут... Вы будете стрелять? Останьтесь... — она перестала плакать, смотрит сухими строгими глазами. — Ну еще пять минут.

Это была настоящая пытка.

В мой адрес неслись брань, угрозы. Кажется, раненые заподозрили меня в намерении увести врача. Под копной щелкнул патрон, досланный в пистолет. Врач повернулась лицом к раненым.

— Она не хочет идти со мной... она остается с вами... опустите оружие.

Она снова плакала.

— Ну, а теперь...идите... — приподняла голову и умолкла.