2-й стрелковый батальон
2-й стрелковый батальон
Прошла минута, и свист пуль затих. Перестали рваться мины. Стрельба переместилась к сосновой роще на западной стороне ручья, который тек по лощине со стороны Полуботок.
Вокруг стало тихо.
Покинутая огневая позиция! У меня она вызывает всегда одинаковое тягостное чувство. Чистенькая поляна сжалась, стала меньше в размерах. Свежая яркая трапа поблекла. Валяются ящики, гильзы. Несколько минут назад все это было необходимо людям, теперь брошено, забыто.
Стоит одиноко в окопе орудие Орлова. Номера нерешительно переминались у своих мест. Люди, оставленные Варавиным, укрылись в щелях на позиции 2-го орудия. Оба пулемета лежат там, где их оставил Смольков.
Встревоженный Орлов с флажками в руках присел на стрелу передка. Нужно подготовить снаряды, стрелковое оружие, подтянуть ближе тягач.
Что могли сделать в густых непроглядных зарослях пятнадцать человек? Половину я отправлю для прикрытия ОП, две группы, каждой — по пулемету. Наблюдать, прислушиваться. При появлении автоматчиков — три короткие очереди и уходить вправо из плоскости стрельбы. Не мешкать. Не приближаться к дороге. Не попасть под свои снаряды. Разведчики разведут группы по местам и отправляются на поиски пехоты. Найти хотя бы одного пехотинца из 2-го батальона. Осмотреть заросли до палаточных гнезд. Времени — 40 минут.
— ...Ясно... да как искать пехоту, в пяти шагах ничего не видно, — отвечали в один голос разведчики, — орешник непролазный, а бывший лагерь... в трех километрах.
Не стоит терять время. Приступить и выполнять задачу.
Люди ушли. Орлов слез со стрелы, прислонился к передку. Снаряды готовы. Артмастера и санинструктор, те, кто остался на позиции, вернулись в щели. Наводчик присел у лафета.
Стрельба затихла. И в стороне гомельской дороги, кажется, наступила пауза. Прошло четверть часа.
Орлов закурил и принялся скоблить ножом древко флажка. Дым лез в глаза, и он никак не мог справиться с толстой цигаркой. Потом отбросил ее и стал разглядывать свою работу. Но все это он делал только для видимости. Напряженный слух сержанта не пропускал ни одного звука. В любую минуту могут явиться автоматчики!
— Мины! — вскричал Орлов и прыгнул в ровик.
Все укрылись в щелях. А охранение? Мины рвались большей частью в воздухе от соприкосновения с ветками. Самые опасные разрывы. И в щели нет спасения.
Потянуло дымом. Простучала очередь... Одна, другая, третья... Ливень пуль. Ветки падают, глухо ударяются пули в землю и рикошетируют с пронзительным свистом.
— Орлов, по местам!.. Пехота слева... по пехоте... шрапнелью... трубка на картечь... четыре снаряда... беглый...
Замешкавшийся наводчик раскручивал маховики механизмов. Расчет развернул орудие. Готово!
— Огонь!
Орудие, извергая пламя, сползало назад. После четвертого выстрела сошники провалились в щель. Орудие лишь приподнимается на колесах, будто зверь перед прыжком.
Грохочут выстрелы, сдвоенные мгновенными разрывами. Дым.
— Стой!
— О... совсем другая география, — вытирал пилоткой струившийся пот Орлов. — Первое по пехоте израсходовало двенадцать шрапнелей!
Да... посветлело. В секторе стрельбы на деревьях не осталось ни одного листика. Орешник стоял голый, как в позднюю осень.
Дым рассеялся. Стало тихо. За оврагом, в тылу, глухо разорвался одинокий снаряд.
Что с автоматчиками? Бежали или притаились в ожидании повторного минометного налета?
Орлов утешал орудийных номеров:
— Не бойтесь, не обойдут... а если сунутся... мы расчистим аллею, вроде этой, — он взмахнул флажками, — до самых развалин.
Голос старшего сержанта, правда, был не особенно тверд.
Вернулись разведчики. Не нашли пехоту. Срок пребывания на позиции истекал. Повеселевшие люди приводили орудие в походное положение.
Тягач вырулил на дорогу. Позиция осталась позади. Орешник в тылу меньше пострадал от обстрелов и гусениц прошедших батарей. Ветви нависали над дорогой. В выемках поблескивали лужицы от вчерашнего дождя.
Позади опять начали рваться мины. Люди приникли к земле. Орудие сошло с дороги. Бегут, обгоняя друг друга, отставшие.
В просветах уже видны красные черепичные крыши. Начиналась городская окраина. Преодолев изгородь,, орудие вкатило в сад. Орудийный ствол толкнул яблоню, посыпались плоды.
Куда дальше?.. Тупик... Водитель держал прямо, но притормозил. Гусеницы завизжали. Тягач круто повернул и двинулся вдоль стены. В окне мелькнуло испуганное лицо.
Уцелели угол дома и яблоня. Подмяв забор, тягач сделал еще один поворот. Орудие оказалось на улице, которая вела вниз к центру города.
Я не ожидал встретить своих. Но вот машина, люди, кажется... старший лейтенант Рева.
— Вы стреляли? Почему не связались с командиром батальона? Где пехота?
Командир батареи приказал ожидать в течение часа на позиции. Если пехота не подойдет, двигаться на мост. Разведчики осмотрели кустарник...
— Нужно заботиться о выполнении задачи и не ждать, когда к вам пожалует пехота... С пятнадцати ноль всякий отход запрещен... Десятому СП приказано удерживать рубеж от ручья слева... и дальше до сел Коты и Александровки. Второй батальон обороняет ореховые заросли... не допустит противника на северную окраину... начальник артиллерии сорок пятой стрелковой дивизии не доволен тем, что только батареи дивизионных полков ведут огонь с открытых позиций... Командир полка приказал выделить в боевые порядки пехоты орудия от каждого дивизиона для стрельбы прямой наводкой... Вы поступаете в распоряжение командира второго батальона. Немедленно установить связь и действовать с ним до нового распоряжения... Обеспечить прикрытие сектора... слева овраг, — он развернул карту, — справа тропа... ОП в саду, на той стороне забора. Впрочем, если пехота будет настаивать, разрешаю передвинуться, но только в пределах окраины... Сколько у вас людей?.. Снарядов?.. Все, выполняйте.
Я спросил, что делать, если не найду командира батальона. Но Рева захлопнул дверцу. Машина ушла.
Где автоматчики?.. Отошли к ручью, укрылись в овраге или поблизости в зарослях... и где пехота? С момента снятия батареи прошло полтора часа!
Орлов повел орудие обратно в сад. Расчет начал оборудование позиции.
Дул свежий порывистый ветер. Редкие белесые облака бежали одно за другим, заслоняя по временам солнце. Было сыро и прохладно.
Орудие заняло позицию. Орлов писал что-то в своем блокноте, опустившись на колено. Сырая, вязкая после дождя садовая земля липла к лопатам. Уставшие люди оглядывались в ожидании перерыва.
Разведчики отправлялись на поиск. Я осмотрел район огневых позиций. За изгородью начинались заросли орешника. Их прорезала проселочная дорога, она делала поворот. Слева, в полукилометре, лежал овраг и тянулся к складам.
В дальнем конце его, на склонах, возвышались вершины отдельных сосен.
Продолжая осмотр, я повернул обратно к орудию. Справа от дороги — оставленные позиции 122-миллиметровой батареи, возможно, нашего дивизиона. Вокруг орудийных окопов в беспорядке валялись длинные стрелянные гильзы.
Местность в сторону города понижалась. Вдоль улицы частокол заборов, аккуратные домики. Не видно повреждений, если не считать окон, пострадавших от близкого соседства с позициями. В саду слева десятка два неглубоких воронок, оставленных немецкими снарядами.
Возле передка старенькая бабуся угощала орудийных номеров яблоками. Другая из кувшина наполняла кружки молоком. Проголодавшиеся номера были не прочь отведать того и другого.
— Или молоко, или яблоки, — пугая старушек, Орлов призывал орудийных номеров к воздержанию.
Прошло полчаса. В орешнике стояла тишина. Поблизости не раздался пи один выстрел. Вернулись разведчики.
— Товарищ лейтенант, осмотрели все, — уверял старший, — за лагерем немцы обстреляли из пулемета. Возвращались мимо наших ОП... никого не встретили... а там, — он указал на запад, — заболоченный луг и речушка. На берегу раненые, говорят, с гомельской дороги... потом мы прошли к оврагу... видели проволочные заграждения, какие-то постройки... никого нет.
Ну и разведчики! Чем они занимаются во взводе управления? Не найти пехоту... целый батальон!
— Товарищ лейтенант, а может, она отошла в город? Под Александровкой полдня искали по лесу и ночью догнали, километрах в пяти в тылу, — твердо отвечал разведчик.
2-й батальон 10-го СП обороняет заросли. Пройти незамеченным он не мог... Пусть отправляются обратно по дороге, мимо бывшей ОП. Обыскать заросли до самой опушки.
Разведчики нехотя двинулись по дороге. Я подумал: «Стоит ли терять время? Если разведчики возвратятся с тем же результатом?»
На западе, в стороне гомельской дороги, без умолку строчили пулеметы, рвались мины. Позади, в центральной части города, слышатся разрывы тяжелых снарядов. На окраине и в прилегающих зарослях тихо. Не лучше ли мне самому пойти с разведчиками?
Орлов остается старшим на ОП. Обстановку он знает? Ну вот и прекрасно!
Я придерживался направления на старые позиции. Кустарник после минометного обстрела поредел. Можно продвинуться дальше, понаблюдать. Наверное, встречу кого-нибудь.
Под ногами — спрессованная траками затверделая земля. Орешник поломан. Разведчик споткнулся и выронил оружие. Тут мое орудие, уклоняясь от мин, вышло из колеи. Проглянула поляна с ящиками, гильзы, разбросанные возле окопов. Позиции 6-й батареи. Вдруг гильза качнулась, сверкнуло пламя. Очередь! Просвистели пули. Послышались громкие немецкие ругательства.
Разведчики бросились назад. Я последовал за ними и оказался слева от дороги. Впереди бежал один мой спутник. Где его товарищ? Разведчик прилег, отдышался: «Позади... за дорогой».
Надо возвращаться! Вслушиваясь, мы — разведчик и я — пробирались сквозь заросли. Завыли, стали рваться мины.
Автоматчики занимают бывшую ОП, а орешник обстреливают минометы! Что это значит? Наша пехота находилась впереди?.. По-видимому, Варавин прав, автоматчики проникли в тыл.
— А может, это наши? — усомнился разведчик.
Я продвинулся еще на десяток шагов. Разведчик вскрикнул. Под кустом, раскинув руки, полулежал тот, кого мы искали. Автоматная очередь прошила его насквозь.
Невдалеке немец недовольно кричал что-то другому. Разведчик прислушивался, затаив дыхание.
Позади неожиданно прогрохотал выстрел. Орудие Орлова! Вслед за первым выстрелом — второй, третий. Что случилось?
С шумом пролетали и рвались в овраге снаряды. Разносится эхо. Нужно возвращаться. Быстрей к дороге.
Орудие умолкло. Где же разведчик? Я пробирался сквозь кусты. Не знаю, что услышал прежде — громкий испуганный крик или пулеметную очередь.
Несколько прыжков — и я возле пулемета. На сошках ствол. Пехотинец-пулеметчик выронил приклад, приподнялся, понурив голову. Что он бормочет, черт бы его побрал!
Затрещали ветки. Пулеметчик бросился на землю. Из-за куста вышел человек с пистолетом в руке. Перекошенная каска нависла над серым, нездоровым лицом. На петлицах краснели прямоугольники. Ремни полевого снаряжения перехватили измятую, заношенную одежду.
Кто такой? Пехотинец сейчас убил разведчика! Он должен ответить за это!
— Командир второго батальона десятого СП, — лейтенант назвал свою фамилию. — Как убил? — Оглядев погибшего, он схватил пулеметчика за шиворот. Напуганный пехотинец оправдывался, ссылаясь на приказ и автоматчиков.
Какие меры примет командир батальона? Лейтенант-пехотинец, не отвечая, переводил взгляд с убитого на меня.
— Я видел вас где-то... были под Малином? Малин после... вначале покончим с убийством!
— Э... что поделаешь? Я напоролся на автоматчиков... должны стоять артиллеристы, а вместо пушек... фрицы. Приказал быть начеку, и вот... на тебе... по своим... Ничего не разберешь в этой проклятой кутерьме... накажу... строго! — закончил лейтенант.
Подошли три-четыре пехотинца. Постояли минуту, молча вернулись к дороге, залегли, прилаживая оружие. Что-то знакомое было в лице лейтенанта. Не с ним ли я разговаривал на пустыре за железнодорожной насыпью? Кажется, он был командиром роты... Где капитан Коробков? Помнит лейтенант немецкую траншею у озера, захваченную после атаки?
— Конечно! Коробков ранен, в госпитале. Жаркие были дни, — лейтенант кивнул на пулеметчика, — тоже был там, — и стал приносить извинения.
Вместе с 107-миллиметровым орудием я поступаю в распоряжение 2-го батальона. Меня интересует обстановка: сведения о противнике, задача и численность батальона, положение других подразделений 10-го стрелкового полка.
— Немцы вышли к зарослям... Боевое охранение по опушке, — говорил командир батальона. — Роты будут окапываться здесь... Далековато, но удержать опушку трудно... Фрицы зайдут с гомельской дороги в тыл... Командир полка приказал отходить в район бывших артиллерийских позиций и окопаться... Третий батальон обороняется справа, в огородах. Слева, по ручью... первый, еще левее... подразделения шестьдесят первого стрелкового полка, связи с ними нет... Вчера утром в моих ротах было сто двадцать три штыка.
Лейтенант знаком с командиром 6-й батареи младшим лейтенантом Варавиным? Целый час по его приказанию я простоял на позиции, в ожидании пехоты. Пришлось стрелять шрапнелью. Время истекло, я двинулся на мост... Командир дивизиона направил орудие в распоряжение 2-го батальона. 1-е орудие 6-й батареи готово сделать все необходимое в пределах своих возможностей. Где находятся в данный момент противник и роты второго батальона?
— У летнего лагеря... автоматчики, — ответил лейтенант, — когда вытесним их, подразделения выровняются в линию, от оврага до того сломанного дерева, — он обвел пистолетом полукруг. — Ну, а орудие будет сторожить овраг.
В тылу прогрохотал выстрел. Опять Орлов! Что там происходит? Пехотинец указал район своего НП, и я поспешил к орудию.
Со звоном пронеслись два «мессершмитта». В городе погромыхивали разрывы. Немцы продолжали обстрел Чернигова. В направлении Полуботок и западнее, на гомельской дороге, не затихали пулеметные очереди.
Уже было видно орудие. Вдоль забора и дальше, в саду, окапывались пехотинцы. Если люди второго батальона, то нужно прекратить работу. Навстречу бежал Орлов.
— Товарищ лейтенант... вел огонь по пулемету... видите высокие сосны?.. Там, где ориентир три... Строчит раз за разом, не дает работать, — Орлов указал на дом.
На крыше остались только нижние ряды черепицы. Колотые куски устилали отмостки вдоль стены. Под стропилами чернела труба дымохода.
Да... пулемет разделал крышу начисто. Но разве допустимо ему, командиру орудия, из-за нескольких очередей демаскировать свою позицию? Дальше-то что? Сменить и снова рыть щели? А если появятся автоматчики? Где карточка огня? Оборудование через 15 минут прекратить. Пусть Орлов заканчивает маскировку и распределит обязанности расчета по наблюдению за местностью. Первому, второму и третьему номерам от орудия не отходить.
С помощью орудийной панорамы я осмотрел овраг и сосны, затем поднялся на крышу. Ничего подозрительного... Нет, нужно обследовать лучше... Объектив прибора медленно перемещался из стороны в сторону... На склоне колыхнулся кустик, мелькнула тень. Спустя минуту неясное движение повторилось. Да... немцы вышли к оврагу. До складов рукой подать... жди теперь минометного обстрела. Натворил Орлов со своей стрельбой дел... Ну, ничего не поделаешь...
Орлов понимает положение? Я шел к командиру батальона. Сад уже был позади, когда простучала пулеметная очередь. Звонко защелкали пули. На крыше поднялась черепичная пыль. Я повернул обратно.
— Ориентир три, пулемет! — выкрикнул наводчик. Он вел наблюдение в секторе орудия.
С земли немного увидишь, нужно на чердак... Я укрылся за трубой, стал наблюдать. В ветвях сосны таял дымок. Едва заметный след белой полоской тянется в сторону. Над головой взвизгнула пуля. Немец стрелял с земли.
Расчет занял свои места. Раскатисто пронеслось эхо выстрела. Стелется облако разрыва. Второй снаряд, разбросав землю, лег под деревом. Следующий срикошетировал и разорвался там же, у цели. Прямое попадание!
— Стой! — но снаряд уже улетел.
Прошла минута. В вышине послышался свист, вой. Люди бросились к щелям. В зарослях, на улице, в саду начали рваться мины.
Укрылись пехотинцы. Разрывы редели. Налет заканчивался. И тут мина ударила в угловой столб забора. Осколки разлетелись вокруг.
Распластанный пехотинец на мгновение отделился всем телом от земли, вскрикнул громко и затих. Пострадали и его соседи. Оба. Один ранен, другому осколок оставил в боку большую дымившуюся дыру.
И орудию досталось. Правое колесо и верхняя часть щита пестрели длинными частыми царапинами. Третьему номеру на излете осколок оцарапал плечо.
Суета, вызванная огневым налетом, улеглась. Люди вернулись к прерванным занятиям.
В линзах бинокля перемещаются складские постройки, заросли в дальнем конце оврага. Сосна, под которой находился пулемет, срубленная последним снарядом, скатилась вниз, разбросала на склоне обломанные ветки. Пулемет, по-видимому, уничтожен. А минометы? Придется все-таки сменить позицию...
Пойду к командиру батальона. Пока орудие останется на месте. Наблюдение продолжать.
С улицы доносились голоса. Командир батальона. Он сидит на лавке за домом и ест с аппетитом яблоки. Известно ли ему, что немцы продвинулись к складам?
— Славно бьет пушка... мои люди видели, как попало пулемету, — без всякого удивления отвечал командир батальона, — фрицы идут в обход... выкурить их из орешника... несколько групп... не удержатся долго, если прижать.
Как лейтенант намерен «прижать»? Нужно создать оборону и не пустить дальше опушки противника.
Командир батальона пропустил вопрос мимо ушей.
— Роты занимают боевые порядки, ваше орудие как раз на месте.
Лейтенант отодвинул яблоки и принялся за карту, до крайности потрепанную, с отметкой положения подразделений 10-го СП. Южнее рубежа Деснянка — Полуботки — высота с тригопунктом 148,8 оборона носила, по-видимому, случайный характер. Сплошной линии не было. Овалы, нанесенные карандашом, обозначавшие боевые порядки подразделений, сильно сдвинулись к югу. На высоте у Александровки — белое пятно. 253-й СП нанесен пунктиром, откатился гораздо дальше 10-го и 61-го СП, по всей вероятности, к городской окраине.
На вопрос о положении в городе лейтенант ответил:
— ...Не знаю. Командира полка вызвали в монастырь на КП дивизии, скоро вернется, скажет... насчет складов и оврага предупреждал, — лейтенант ткнул карандашом в карту. — Что я могу сделать?.. Обходись, как хочешь... Повернул шестую роту... обеспечить с той стороны тыл.
Мое орудие нуждается в прикрытии.
— Само прикроет себя...
С фронта — да, а с флангов и тыла? Подступы открыты.
— ...у меня нет людей...
107-мм орудие не может раствориться, как стрелки, в орешнике, если немцы двинутся по оврагу. Орудие не может стрелять сверху вниз. Участок 6-й роты. Сколько в ней человек?
— ...десятка три наберется... Вооружение?
— Два пулемета... Ширина участка 6-й роты?
— ...около полутора километра, в том-то... и вся загвоздка... — командир батальона обратился к карте, — вы не беспокойтесь... склады и овраг должны прикрыть артиллеристы... наши... дивизионные... командир полка обещал... и ваше орудие...
На мое орудие особых надежд возлагать не следует... осталось на две-три стрельбы снарядов. Наш полк ушел за Десну. Возможно, подвезут, только вряд ли. Я хочу сменить позицию. Минометы пристреляются... тогда будет поздно.
— Если снять орудие, расширится участок шестой роты. Решето... три десятка людей затеряются в кустарнике, попробуйте управлять. Н-е-т... овраг остается за вами, иначе нельзя... пойдем посмотрим, вы поймете...
Командир батальона поднялся. Я готов идти, но приказание о смене позиций нужно отдать сейчас же. Мало ли что может случиться в мое отсутствие.
— Пока роты не займут боевых порядков, я прошу орудие не трогать... Насчет прикрытия не беспокойтесь, сейчас явится начальник штаба, — и снова о трудностях пехоты. — Пошли.
Глухо простучала пулеметная очередь, кажется, в овраге. Среди зарослей и справа впереди, где-то на опушке, время от времени оживлялась перестрелка, рвались мины.
Командир батальона шел впереди. Знакомая тропа вела в сторону позиций, оставленных 6-й батареей. Там немцы.
— Верно, были... теперь нет, — ответил командир батальона.
Следом растянулись цепочкой пехотинцы, тащат пулемет, цинки с патронами. Лейтенант поминутно прислушивался. Опять остановка. Двинулись по-пластунски.
Автоматчики на самом деле ушли из бывших ОП. На дне ровика телефонистов раскиданы россыпью немецкие стреляные гильзы.
В тишине слышатся голоса. Командир батальона поспешно бросился на землю, залегли все остальные. В кустах появился младший лейтенант. Командир 5-й роты. Еще три пехотинца.
— Товарищ лейтенант, пятая рота... — Он начал докладывать командиру батальона о положении.
Где лейтенант Васильев, который командовал этой ротой под Малином?
— Васильев ранен... Давно?
— Перед тем как началось отступление, — ответил комбат и обратился к младшему лейтенанту: — Занимайте эти окопы... глубина-то какая... где ваш станковый пулемет?
Командир батальона уточнял границы участка 5-й роты на карте. Потом ознакомил младшего лейтенанта с задачей других подразделений.
Подошли три, еще два пехотинца. Командир роты указал на окопы. Пехотинцы оглядели немецкие гильзы, стали занимать окопы.
— Вот и обороняйся... другие три человека находятся в трехстах шагах, — командир батальона шагал дальше. — Мои славяне знают дело, но, черт побери, чего ждать, когда в кустарнике не видишь ни соседа, ни фрицев?
Да зачем он завел их сюда?
— Как? — удивился лейтенант. — Хорошо, если закрепимся... на опушке никакой жизни... минометы... в глубине выгодно. Фриц поломает голову, пока разведает, а если двинется, встретим... только бы не обошел.
Встретит? Там три человека, тут три... а наблюдение? Не лучше ли отойти к садам? Все же есть какое-то укрытие и земля мягче. За ночь оборудовать окопы, наладить связь.
— Какое там отойти, когда... приказ... держаться, и ни шагу назад... да если бы все выполняли, то, конечно, можно устоять.
Лейтенант стал говорить о боях на гомельской дороге, которые вели части 45-й стрелковой дивизии, сдерживая превосходящие силы противника.
Пробираясь дальше, мы петляли в поисках еще одного взвода 5-й роты. Неожиданно появился командир.
— У меня роты состоят не из взводов и отделений, а из троек... как военный трибунал... — продолжал лейтенант. — А вы хотели отвести орудие... нет, пусть стоит... не обижайте моих пехотинцев.
Тропинка становилась все уже и неожиданно оборвалась перед глубокой промоиной. Кажется, ответвление оврага. Справа поднимались верхушки сосен. Командир батальона остановился. На противоположной стороне, под проволочным ограждением склада, копошились люди.
Свои. Лейтенант просвистел сигнал, никто не ответил, он взялся за бинокль. Связной прошел вдоль склона и после короткой перебранки вернулся, доложил, что люди принадлежат 61-му стрелковому полку.
Дальше вдоль оврага должна была окапываться еще одна тройка 5-й роты. Послышались звуки минометных выстрелов. Прошла минута. В стороне ОП рвались мины.
С тыла, кажется из города, открыла огонь 76-миллиметровая батарея. В направлении гомельской дороги оживленно трещали автоматные очереди. Стрельба усилилась, охватила заросли. Лейтенант озабоченно оглядывался. Что это?
— Нужно возвращаться на КП, — проговорил он. — На стыке будто... может, навели уже связь, узнаю.
Я вернулся на позиции. Орудие стояло с опущенным стволом. В саду находилось несколько новых групп пехотинцев. Они мирно сидели по одному, по два под забором, ели яблоки. Кажется, никто и не думал о ячейках.
Возле калитки два телефонных аппарата, путаница проводов. Телефонист-пехотинец ковырял лопатой утрамбованный, неподатливый тротуар. На КП батальона находились новые люди, начальник штаба батальона — сумрачного вида, худой, с морщинистым лицом курца. Кубик сохранился только на одной петлице. Начальник штаба говорил в трубку, не обращая внимания на прибывшего командира.
— ...Наладили? — кивнув на аппараты, спросил командир батальона. — Долго канителишься. Что за стрельба была слева? Не знаешь? Сейчас же посылай к соседям на склады, чтобы договорились с командиром. Будет связь с полком, доложишь, что фрицы вышли к оврагу... патроны на исходе. И передай, четвертую роту передвинул, как было велено.
Подошел сержант. Выправкой он напоминал сверхсрочника. Лейтенант указал в его сторону.
— Командир четвертой роты. Парень ... молодец. Уже неделя, как принял роту ... справляется. — Он развернул карту, начал объяснять сержанту задачу.
Сержант осведомился о соседях, средствах поддержки и стал просить пулемет взамен поврежденного, патроны и людей.
— Товарищ комбат! Ну как я буду выкручиваться, если у меня двадцать девять человек, а участок вон какой ... больше полутора километров, да еще в зарослях...
— Будет, будет об этом!.. Слышал... а у других, думаешь, лучше? Приказ есть, и хватит, — с напускной грубостью оборвал сержанта командир батальона.
Видно, что он привык к подобным просьбам и, не имея возможности удовлетворять их, отделывался ссылками на приказ и на положение у других.
Сержант умолк, растерянно оглядел присутствующих, как бы ища у них поддержку. Потом приосанился и, привычно щелкнув каблуками, произнес:
— Товарищ лейтенант... разрешите идти?
Пехотинцы, жевавшие яблоки, повернули головы. Крылатые плащ-палатки, заношенная, неопределенного цвета одежда делали их всех похожими друг на друга.
Сержант вскинул голову, повернулся и зычным голосом крикнул:
— Четвертая, заканчивай... за мной... пошли. Пехотинцы поднялись, разобрали оружие, неизменные свои вещмешки и побрели вслед за командиром.
Аргументы комбата, его разговор с командиром 4-й роты не оставляли больше сомнений. Вопрос о позиции был решен. 1-е орудие останется на месте.
Командир батальона звонил по одному, по другому телефону. Пришел посыльный из 5-й роты. Лейтенант читал вполголоса полученные донесения и поглядывал на начальника штаба. Командир роты просил патронов и сообщал, что его сосед сократил свой участок. Между ротами образовался разрыв.
— ...иди, разберись, — сказал лейтенант начальнику штаба. — Вечно они жалуются друг на друга. Возвращайся быстрей, будем встречать командира полка.
Командир батальона отослал начальника связи осмотреть склады, начальника штаба — в подразделения. На КП, помимо подошедшего только что замполита, осталось два связных и еще три пехотинца. Они дремали под забором и теперь, когда часть людей ушла, снова взялись за лопаты.
Стрельба затихла. Я пригласил пехотинцев — командира и замполита — осмотреть позицию. Наводчик ,оторвался от панорамы, орудийные номера поочередно представлялись. Командир батальона поднял, взвешивая на руках, снаряд, с одобрением оглядел орудийных номеров.
— Никак к смотру готовились? Вам, артиллеристам, выпадает меньше... да... у вас война войной, а жизнь не останавливается... Обмундирование будто вчера со стирки, сапоги, да и лица другие... А нам туго, — лейтенант стал говорить о тяжелой участи пехоты. — Ничего не попишешь, война... И вы были под Малиной? — спросил он у Орлова.
Артмастера за углом дома соорудили из ящиков стол. У кого-то нашлась банка консервов. Подошла бабуся с кувшином молока. Появился хлеб.
После обеда я угостил пехотинцев трофейными сигаретами, завалялись в моей полевой сумке со дня, когда батарея действовала под Пинязевичами.
— Воздух! — прокричал наблюдатель.
Весь день гудят в небе «юнкерсы». Появляются «мессершмитты». Две пары пронеслись над крышами, оставив позади звенящий вой двигателей.
Пехотинцы проводили их взглядами. На северной опушке опять началась стрельба. Вскоре треск охватил большую часть зарослей. Командир батареи озабоченно качал головой.
— Будем занимать НП, комиссар, — сказал он замполиту, — посмотри эти дома. Вот тот, хотя бы... Я поднимусь с лейтенантом на крышу, оглядеться.
Командир батальона задержался возле скамейки. Связи с ротами не было. Телефонист, обслуживавший два аппарата, попеременно крутил ручки индуктора. Аппараты безмолвствовали.