Село Васильки

Село Васильки

Дождь не перестает. Дед с клюкой шагал, по временам останавливаясь, и подходил ко второй хате, когда взвилась ракета. Прыгают по сторонам тени. Дед замер посреди улицы, крестясь и бормоча молитву. Рассыпав свой запас искр, ракета угасла.

— Хлопцы, где вы? — проговорил дед, закончив свой монолог к богу. — Сюда... тут кумова хата.

Из калитки навстречу вышел человек.

— Заходите, — тихо говорил он, узнав деда. — Вы одни? Где красноармейцы?

— Тут... герман сейчас засветил... в глазах еще темно. Их четверо, со мной шли два... а те позади...

— ...тише... станьте к плетню, — сказал Зотин.

Вслед за хозяином я вошел во двор. Сквозь занавеску в окне пробивался луч света. Под стеной женщины, две, три, четыре. В сарае напротив тяжело сопела свинья или корова.

— Что за люди? — спросил Зотин.

— Моя жена, дочь, невестка... а это соседка, — отвечал хозяин, отворив дверь, — два будут у меня, а два... у нее, — он указал на молодую женщину, она вошла в комнату вслед, — живет с сестрой вдвоем, хата напротив.

— Э, дедусь... так не годится. Речь ведь шла о хозяине, ни один человек знать не должен... Немцы в деревне. Вы посвятили женщин в дело, за которое придется отвечать головой... если немцы придут... мы... не сдадимся.

Женщины притихли. В комнате находился ребенок лет пяти-шести.

Вошел Медиков.

— Снова ракета, — проговорил он, пробираясь к свету, — многовато тут народу.

— ...не беспокойтесь, — отвечал хозяин. — Мы знаем... известно... не выдадим... а если что... на то воля божья. Которые остановятся у меня? Жена, готовь поесть товарищам командирам, — распорядился он.

— Мы сыты, спасибо, — отвечал Зотин, — поспать... и перебраться через Суду... Вам много уже известно... Скажу еще... сегодня на рассвете мы столкнулись с немцами за яром на бугре... возможно, будут разыскивать... имейте в виду. Завтра, не позже десяти часов вечера, нужно найти лодку... участок для переправы... понимаете риск, с которым это связано?

— Знаем... знаем, — подтвердили оба, дед и хозяин.

— ...значит, не нужно призывать к осторожности? Вас и других посвященных?

— Не беспокойся, сынок, — проговорил дед, — мы понимаем... Германы третий день в селе... не заявлялись сюда... спите спокойно... завтра разузнаем, как... у нас, да и в Хитцах... — закончил хозяин.

— Ну что ж... деваться некуда. Что будет... — тяжело вздохнул Зотин. — Как ваши раны? Будем отдыхать?

Соседка стала собираться. За ней направились оба младших лейтенанта.

— Для одного место на чердаке, — проговорил, закрыв за ними дверь, хозяин, — другому... а может, поужинаете?.. Откуда родом?

— Потом поговорим, — прервал его Андреев. Он извлек из пистолета обойму, сосчитал патроны. Хозяин вздрогнул, щелкнула вошедшая в пазы обойма.

— Не страшно? Вдруг немцы? — спросил Андреев.

— Как не страшно? Да что делать... Своему и совесть велит помогать. Пойдемте.

Хозяин взял лампу, вышел в сени. К стене приставил лестницу и стал взбираться, наверх. Я последовал за ним. Под камышовой крышей чердака было достаточно воздуха. Посредине лежала охапка сена. Старик поставил лампу на пол и приподнял в углу связку камыша,

— Если случится что, открой и прыгай, — сказал он,

— А там что внизу? — спросил Андреев.

— Сад... дальше кустарник... направо тянется к яру, а налево к самой реке.

— Пойдем, — обратился хозяин к Андрееву, — тебе постлали в сарае.

Я ощупал пистолет, опустился на сено, снял с себя мокрую одежду, укрылся чем-то сухим. Снаружи завывал ветер, барабанил дождь. Но все эти звуки исчезли, прежде чем сомкнулись мои веки.

Трудно и долго я просыпался, недоумевая, зачем меня тормошат и толкают чьи-то руки. Все кости мои ныли, непреодолимое бессилие сковало тело. Сон отходил ненадолго и снова окутывал, как плащом, рассудок.

— Не просыпается? — слышался женский голос. — Этот ранен?.. Может, умер уже?

— Нет, вроде дышит... Бабка принесла листья и наказала приложить... И вчера так, когда я меняла ему повязку...

— Ну, что он?

Дочь и невестка хозяина, опустившись на колени, стояли рядом. Что случилось?

— Принесли поесть. Вы спали два дня, — отвечала первая. — Мы думали... умер. Тут был ваш товарищ... и те, что напротив, спрашивали... Приходила соседка.

Я ощупал повязку. Взял ложку. Жгло и покалывало щеку, подбородок.

— Немцы назначили старосту, — рассказывала новости девушка, — обклеили хаты и заборы листовками, грозят расстрелять людей, которые укрывают красноармейцев... Требуют доносить, у кого есть оружие, имущество Красной Армии. В Сенче, Будакве, Рыге и у нас в селе собрали пленных, утром угнали в Лохвицу... там на сахарном заводе лагерь... Говорят, будто кого отпускают, когда приходят жены.

— Пойду скажу отцу... он спрашивал, — проговорила старшая и ушла. Девушка держала зеркало, я взглянул. Отек под ослабленной повязкой уменьшился, кожа стала сине-желто-зеленого цвета. Чувствовался зуд.

Какое сегодня число? 23 сентября? Неужели прошло столько времени? Почти двое суток! Я попробовал встать. Нет, отдых мало отражался на самочувствии. Намерение идти к реке придется отодвинуть на другой срок.

Заскрипела лестница. Лаз открылся. Показалась голова хозяина.

— Ну... отоспался? — спрашивал он. — Неважные новости, сынок. Говорят, будто они взяли Москву... — хозяин пригнулся под стропилом, присел. — А тут их полно... Я ходил вчера и сегодня весь день, в том конце села стоят... Был на речке... лодки все отобрали, стоит часовой. На каждом шагу посты... всех останавливают... По дороге заставы до самой Лохвицы. На Сенчу не пройти. Пленных сгоняют в Лохвицу... А тебе лучше?.. Спешить некуда... ложись, спи, узнаю еще... расскажу, — он ушел.

У меня была уже подушка, одеяло. Выстиранное обмундирование лежало рядом. На брюках ткань залатана сукном. Я оделся, застегнул ремни снаряжения, подложил планшетку под голову и уснул.