Лейтенант Захаров

Лейтенант Захаров

Баки были заполнены почти на три четверти. Вперед! Тягачи шли по старому следу. В кабину стучал Орлов. Там, где осталась цистерна, повисло облако бризантного разрыва.

Прошло несколько минут. Сквозь гул слышался нарастающий вой. Снаряд! Первый разрыв лег в стороне. По-видимому, немцы начинали пристрелку дороги.

Гребень близко, и «цель» ускользнула. Орудия перевалили через бугор. Я решил избегать открытых мест и двигался лощиной.

Скоро показались хаты. Клубилась пыль. Машина? Чья? Не лучше ли остановиться? Вдруг немцы... Среди копен удобная позиция для обороны... Стой!

Облако пыли перемещалось довольно быстро. Стал различаться силуэт... кажется, тягач, СТЗ-НАТИ-5. На крюке 122-миллиметровая гаубица.

Обнаружив засаду, тягач заскрипел гусеницами и остановился. Перекатилась пыль. Из кабины прыгнул человек в синем комбинезоне.

Захаров... Вот встреча! Неужели оп, лейтенант Захаров, курсант 14-го классного отделения 1-й батареи Сумского артиллерийского училища? Дверь в дверь — наши классы, койки стояли в одном ряду. Два года мы гоняли коней манежным галопом, в нарядах сменяли друг друга, ходили в одном строю, вместе пели песни. Захаров — звонкоголосый запевала, неизменный участник самодеятельности, комсорг, а затем старшина 1-й батареи.

Рослый, статный лейтенант остановился на полушаге. Поддернул на боку планшетку и бросился навстречу.

— Так это ты?.. Готов был встретить кого угодно, но только не из тринадцатого классного отделения! Стосемимиллиметровые пушки? Откуда и куда?

Захаров мигал мохнатыми от пыли ресницами. Розовое веселое лицо его становилось все более озабоченным. Захаров назвал свой гаубичный полк. В первом дивизионе осталось семь орудий. Мало снарядов... Захаров старший на батарее. В огневых взводах одно орудие. Гаубичный полк получил задачу занять открытые позиции в Давыдовке.

— ...оседлать дорогу и держаться до последнего снаряда... окружение... слышал?

Захаров за все время встретил из выпускников училища только лейтенанта Белокобыльского. Двадцать лет спустя, на праздновании Дня Победы в Киеве, и я встретил его — полковника Белокобыльского. Мы остановились в одной гостинице, но об этом я расскажу в своем месте.

Под Луцком, на окраине села Копачевка, еще в первые дни войны мне попался на глаза курсант 14-го классного отделения Михлин, родом, помнится, из Пирятина; небольшого роста, широкоплечий, с боксерской шеей и квадратным лицом. Конная батарея, в которой он служил, двигалась в район позиций. Начался налет. Я не мог оставить свое место в строю. Михлин поднял руку. Мы издали приветствовали друг друга.

И вот еще встреча, и снова курсант 14-го классного отделения.

— В Давыдовке были немцы? Давно? Надо спешить, верно, командир батареи ждет на окраине, — заторопился Захаров.

Мы простились. Гаубица прошла и скрылась в облаке пыли. Я вернулся к машинам. Двигатели грелись, но ждать, пока они остынут, нельзя. Для поддержания топлива в пределах дизельной марки орудийный номер, стоя на крюке, взбалтывал досыльником беспрерывно горючее в баке.

От остановок, которые делались вначале, пришлось отказаться. Нужно наверстать упущенное время.

Спустя четыре часа огневые взводы 6-й батареи вошли в село Ковтуновка. Со стороны Прилук сплошным потоком катили машины. На обочинах много машин без горючего.

«Юнкерсы»! Южнее Ковтуновки началась бомбежка. Впереди — стволы 107-миллиметровых орудий. По-видимому, одна из наших батарей? Но на щитах не было знакомой эмблемы. Орудия принадлежали другой части. Я спросил лейтенанта о снарядах.

— Нет, — ответил он. — Горючего до Пирятина, может быть, хватит, а снарядов... нет. Говорят, за Пирятином есть проход на восток... Вы слышали?

Движение возобновилось, но ненадолго. За хутором Дань-ковка начался новый налет. Расчеты отбежали от орудий и залегли. Самолеты носились над скученной колонной. Рвались бомбы.

На выходе из пике «юнкерс» вдруг завалился на крыло и — в землю. Удачный выстрел! Второй самолет, сбитый за все дни с начала отхода от Чернигова.

Орудийные номера укрылись за обочиной. Никто не стрелял. Что это значит?

— Стрелять? — спросил Васильев. — На карабин осталось по три десятка патронов. Вчерашние цинки израсходованы. У орудийного номера, погибшего сегодня, подсумок пустой. Нужно сдерживать, останемся без патронов...

Вечером орудия подошли к Линовице. На улицах толчея, машины, люди. Все толкуют о «юнкерсах» и танках, их нужно ждать всякую минуту.

Битый час ушел на то, чтобы выбраться из села. За обочинами в поле лежат люди, иные спят. Через 100–200 шагов остановки. Всю ночь орудия ползли такими темпами.

Рассвет открыл перед глазами печальную картину. Пространство до самого горизонта заставлено поврежденными и брошенными машинами. Перед селом Каплинцы их насчитывались тысячи.

Но и в этом оцепенелом хаосе движение не прекращалось. Машины и тягачи с орудиями ползли черепашьей скоростью, лавируя среди огня и смрада то в одну, то в другую сторону, никто не держался дороги.

Тянется бесконечная вереница пеших — преимущественно командный и начальствующий состав. Бледные, измученные лица, запыленная одежда. Много раненых, свежие и пропитанные кровью пересохшие бинты.

Серо-зелеными волнами колышутся камыши в заболоченной пойме реки Удай. К деревянному мосту ведет дамба, сплошь изрытая воронками от бомб. Пламя, дым, пыль. Дистанции — никакой, радиатор подпирает либо орудийный ствол, либо кузов машины. Сомкнутое в одно целое, чудовище, урчащее двигателями, как бы замирает, потом рывком перемещается на десяток-другой шагов и снова останавливается.

Узкий скрипучий мост остался позади. Колонна стиснута в несколько рядов. Ее больше не дергали конвульсии. Являются «юнкерсы» стаями, одна за другой. Грохочут разрывы. Самолеты рыскают над болотом. Пылают, накаляя воздух, машины.

Проходит один час, потом еще и еще. Наконец, колонна тронулась. Полкилометра — и снова ее начали дергать судороги. Так огневые взводы 6-й батареи вошли в глинистое глубокое ложе и остановились на спуске косогора. Слева — луг, впереди — мутная завеса огня, дыма. «Юнкерсы», «мессершмитты» рыскают по верхней ее кромке.