Марк Захаров

Марк Захаров

Марк Анатольевич – режиссер в законе. Он режиссер своего существования и существования окружающих. Он режиссирует спектакли, быт, досуг друзей, выступления, панихиды.

Вот в далекой юности он режиссирует наш ночной пикник около аэропорта Шереметьево: раскладывает в лесу три костра и при заходе на посадку самолета велит всем визжать и прыгать, предлагая лайнеру приземлиться. Сам же из чувства протеста машет на самолет руками и орет: «Кыш! Кыш отсюда!»

Однажды он, Григорий Горин и Андрей Миронов приперлись ко мне на день рождения. Вошли во двор и видят: валяется ржавая чугунная батарея парового отопления. Им захотелось сделать другу приятное. Взяли эту неподъемную жуть, притащили на третий этаж.

Открываю дверь.

– Дорогой Шура, – говорит Горин, – прими наш скромный подарок. Пусть эта батарея согревает тебя теплом наших сердец…

– Шутка, – говорю, – на тройку. Несите туда, где взяли.

Они, матерясь, тащат проклятую батарею во двор и бросают на землю. И вдруг Захаров говорит:

– Чтобы шутка сработала, ее нужно довести до абсурда.

Они вновь берутся за батарею и опять тащат ее на третий этаж.

Открываю дверь.

– Дорогой Шура, – говорит Андрей Миронов, – прими наш скромный подарок!

– Вот это другое дело, – говорю. – Вносите!

Основные импульсы режиссерской фантазии Захарова – это удивить и пугануть.

Уезжал я как-то в Харьков сниматься в очередной малохудожественной картине, провожаемый на вокзале Мироновым и Захаровым. Поезд отъезжал в половине первого ночи, я сел в купе, где на меня набросился майор, который ехал из северных гарнизонов в отпуск к себе в Харьков. Я и без того уже был не совсем свеж, а тут мы еще рванули в купе…

Захаров и Горин с автором в родной деревне

Как только поезд отошел, режиссерская интуиция подсказала Захарову: «Надо Маску (моя партийная кличка) пугануть». И они с Мироновым побежали к Пельтцер за деньгами, та их послала, тогда они помчались к главному администратору театра, выклянчили денег, поехали во Внуково, сели на ранний рейс и оказались в Харькове раньше меня. Узнав, где съемка, а съемка была в консерватории, они приехали туда, поднялись на верхний этаж и стали ждать. Меня привезли на съемку в том еще состоянии. Я, как всегда, играл какого-то доцента, который совращал молодую виолончелистку. И вот я, пьяный доцент, шел вниз по лестнице ее встречать. В это время сверху раздалось: пам-пам-пам-папара-пам… Наши позывные. Я решил: все, допился! И тут увидел этих двоих, спускающихся вниз. Пуганули… Картины никто уже не помнит, а этот эпизод растиражирован всеми СМИ.

Имитация дружбы

Чем резче Марка Анатольевича куда-либо куражно заносит, тем жестче он возвращается на свою проезжую часть. В этом смысле дружба с ним напоминает мне эпизоды из чаплинских «Огней большого города», где миллионер всю ночь проводит с Чаплином в дружеском пьяном экстазе, а утром его не узнает.

Чем крупнее личность, тем опаснее ее случайное осмысление. Поэтому личности вынуждены быть закрытыми от обывательских расшифровок.

Таков Захаров. Видимость внешнего благополучия обратно пропорциональна внутренней тревоге. Его резкая смелость чревата страшными послепоступковыми муками.

У него цепкая, даже злопамятная эрудиция. Это тяжкий груз. Он аналитичен и мудр. Анализ мешает непосредственности, мудрость тормозит импровизацию. Для этих целей он держит меня.

В дружбе он суров и категоричен. «Худей! Немедленно!» Я худею. «Хватит худеть! Это болезненно!» Я толстею. При этом он щедр и широк. Велел мне, например, носить длинные эластичные носки для укрепления отходивших свое ног. Я сопротивлялся, ссылаясь на отсутствие носков в продаже, тогда он привез их мне из Германии – 12 пар, разного цвета!

Но если честно, то я люблю его жену Ниночку, а он любит мою жену Таточку. Иногда мы для приличия встречаемся вчетвером и играем в покер.