18.00 — атака!
18.00 — атака!
Многие окопы пустели. За крайним рядом хат, в огородах — построение. Четыре, пять шеренг протянулись на полкилометра. Со всех сторон подходили люди, — группами и в одиночку — и становились в строй.
Слива на обочине. Свириденко задержался и тряхнул, посыпались плоды.
— Идите сюда! — послышался громкий голос.
Во дворе полковник-пехотинец, пять-семь командиров.
— Негодяи! — возмущался полковник. — Где ваша совесть? Всякий порядочный человек спешит в строй... А вы?
Полковник не слушал объяснений.
— ...уклоняетесь от службы... командиры!.. Черт бы вас побрал... молчать! За мной! — он повернулся и повел всех в огород. Левый фланг строя скрыли прибрежные заросли, обозначенный правый — удлинялся все более. Непрерывно подходили люди.
Раздраженный полковник продолжал браниться. Мы оба, не имея возможности говорить, плелись — Свириденко с одной стороны, я с другой, — как телохранители, и оказались перед строем, в группе командиров, окружавших генерала Алексеева. Я видел его возле рва. Генерал Алексеев продвигался вдоль строя, отсчитывал ряды.
— ...ваш взвод, — генерал Алексеев подзывал одного из командиров.
Число их уменьшалось. Генерал не останавливался. Кто-то толкнул меня, и я оказался рядом с генералом.
— ...это ваш взвод, — он повернулся ко мне.
Следуя за полковником, я ожидал расправы и вот... поощрение. Взвод. Передо мной стояли люди. Пять рядов по шесть человек в каждом. Подполковник, рядом интендант со шпалами и ни одного лейтенанта, самый младший по званию — старший лейтенант.
Строй замер в тревожном молчании. Генерал удалялся к правому флангу, назначал командиров взводов.
Я стоял лицом к «моему взводу» и видел, что происходило позади строя. За огородом, на берегу речки Многи, в зарослях занимали позиции машины со счетверенными пулеметами. Числом не меньше десяти-пятнадцати.
К 18 часам генерал закончил расчет и возвратился на середину фронта. Воцарилась тишина. Только из-за речки доносился гул двигателей в немецкой колонне.
— Товарищи командиры и начальники! Вы стояли во главе войск и в течение трех месяцев сдерживали яростный натиск врага. Только ценой отвлечения сил с главного стратегического направления ему удалось взять верх... Армии Юго-Западного фронта окружены. Но подчинить нашу волю не удастся никому! Мы будем продолжать борьбу и сражаться, как положено воину, когда он присягал на верность Коммунистической партии и Советскому правительству... Я построил вас, чтобы объявить приказание командующего войсками фронта... атаковать вражескую колонну. Кроме пехоты, в ее составе есть несколько орудий и танков... Другие атаковали их в конном строю[32], мы атакуем в пешем... и обратим в бегство! — генерал умолк и двинулся вдоль строя, вглядываясь в лица. Затем вернулся на середину и, возвысив голос, закончил: — Поведу вас я... направление атаки... стога... видите? И дальше... строения хутора на бугре. На-пра-во! За мной... марш!
Тишина сменилась топотом людей. Строй превратился в колонну. Голова уходила вправо, в сторону позиций счетверенных пулеметов, центр — прямо, хвост принимал влево.
За огородами начинались высокие, густые заросли. Передо мной бежал в колонне по четыре чей-то взвод, позади — мой. Справа и слева тысячи людей.
Блеснула вода. Речка Многа, с берега перекинут пешеходный мостик. Я вышел к воде, когда 105-миллиметровая батарея произвела первый залп. Рассекая воздух, с воем пронеслись снаряды. В то же мгновение хлестнула горячая волна разрывов. Снаряды разорвались позади.
И вдруг свист, треск и скрежет. Люди смутились, стали оглядываться, бросились на землю. Движение замедлилось. Я вспомнил о счетверенных пулеметах. Они начали стрельбу. Позади выкрики: «Встать, вперед!»
Люди прыгали с разбега в воду. Балансируя, я ступал по скользским доскам мостика. В воде торчали головы, поднятое оружие. Разорвалась новая очередь. Доски выскользнули из-под ног. В лицо ударила струями вода, меня что-то подняло и с высоты бросило в воду.
Я вынырнул, воют снаряды. Немецкая батарея перешла на беглый огонь. Грохотали разрывы, клубился дым. Над головою сверкали вспышки бризантных гранат.
Атакующие запрудили речку от берега до берега. Рвались снаряды. Мои ноги коснулись дна. Многие ранены, убиты. Коричневая вода становилась красной.
Мой взвод! Люди ловили ветки, карабкались на берег, ища укрытия. Некоторые выливали из сапог воду. Стоял невообразимый треск. Счетверенные пулеметы ни на мгновение не прекращали стрельбу.
— Вперед!.. — раздалась команда. Полковник, подняв оружие, указал в направлении стогов. — Командиры взводов! Без остановок... бегом... — и скрылся в дыму разрывов.
Позади бежали семь-десять командиров, кажется, «мой взвод». А по сторонам россыпью — пятьдесят, сто, двести, триста человек.
Навстречу хлестали пулеметные очереди. В ушах свист. Пули тыкались в землю. Справа, в облаках дыма, сверкают молнией выстрелы 105-мм орудий. Снаряды с оглушительным воем сверлят воздух. Рикошеты прошли под моими ногами, земля приподнялась, грохотали разрывы.
Навстречу, правее стогов, надвигались группы немецкой пехоты. Плещутся огненные точки автоматных очередей.
Пламя беспорядочно металось от центра к флангам, затухало и снова вспыхивало на участке от стогов и до ОП 105-мм батареи. Поле простерлось перед глазами плоской равниной, два длинных стога на середине.
Впереди бежал генерал и, не оглядываясь, жестами призывал принять вправо. Пронеслась команда: «Принять вправо!»
— Эй!.. С бинтами!.. — кричал кому-то полковник. — Вы... старший... подстегивайте их... не отставать!
Убитые падали. Раненые так и оставались среди воронок.
— Вы... поворачивайте всех левее, к стогам, — донесся хриплый голос. Команда, кажется, касалась меня.
— Внимание... внимание... — во рту пересохло, я слышал собственные слова, как чужие.
Рядом упал капитан, отбросив руку с винтовкой СBT. Я перехватил ее, поймал в прорезь зеленый мундир, нажал спуск. Магазин опустел. У погибшего на ремне — подсумок. Я заправил магазин. Бежал, стрелял, затвор застрял в крайнем заднем положении.
Счетверенные пулеметы поливали поле впереди огненными струями. Люди двигались цепью, на фронте полтора-два километра. У всех пистолеты, есть карабины, винтовки, основную огневую поддержку обеспечивали полтора десятка счетверенных установок, пять-шесть десятков пулеметов, не умолкавших ни на мгновение.
Сотни, тысячи людей бегут в исступлении, лица искажены, будто маски мертвецов... Капитан-артиллерист, майор в бинтах, политработник со звездочкой, лейтенант с черными артиллерийскими петлицами. Тела согнуты, движения упруги и стремительны... вскидывают оружие, стреляют, не останавливаясь, устремив глаза вперед, где плещутся вспышки автоматов.
Неудержимо двигались атакующие цепи. Правый фланг, возглавляемый генералом, обходил огневые позиции. Часть людей залегла под разрывами у самых стволов. Центр, который вел полковник-пехотинец, оставил позади стога, вырвался вперед. И лишь левый фланг, державший направление на танки, поотстал, разделился на две части.
Встречный огонь ослабел. Выстрелы и разрывы 105-мм орудий еще громыхали в поле, но они вели огонь уже на самооборону.
Немецкая пехота залегла. Расстояние 400–500 метров. Свист пуль усилился. Пехота отдельными группами стала поворачивать назад. Разнесся мощный возглас: «Ура!»
А справа стлалось плоское облако дыма, еще раз блеснула зигзагом молния, и грохот затих. Орудийные расчеты бежали к тягачам.
Счетверенные пулеметы непрерывно посылали очереди. Немецкие машины разворачивались под ливнем пуль, набирали скорость. Горят. Три... четыре... Дорога в полусотне шагов, в воздухе еще слышен запах бензина... не улеглась пыль. В гречихе брошенные мотоциклы, тела погибших. Склонившись к рулю, на развороте застыл мотоциклист. Другой лежит, раскинув руки, лицом в землю.
Наконец-то я могу остановиться. Тихо, не слышатся выстрелы. Никто не кричал. Ноют ноги. Пересохло в горле. Мокрая одежда отягчала движения.
Подходили, шатаясь, командиры. Мои товарищи! В ушах еще завывала тоскливо смерть, а на лицах светилось торжество. Противник бежал!
От «моего взвода» осталось пять человек: капитан-артиллерист, старший политрук, капитан-пограничник, старший лейтенант-артиллерист, старший лейтенант-пехотинец. Подошел еще один — лейтенант-артиллерист[33].