В лесах междуречья
В лесах междуречья
Было 19 часов. Вокруг непривычная тишина. За Чернобылем солнце касалось горизонта. На фоне оранжевого заката поднимались столбы дыма. Ни самолетов, ни стрельбы, ни гула... Тишина.
— Товарищ лейтенант, поднимайтесь, — говорил Савченко. — Колонна построена... Смольков передал приказание... выйти на дорогу, двигаться дальше до первого перекрестка, потом повернуть направо. Будем трогаться?
На тетрадном листке торопливым почерком Варавин написал несколько слов — названия деревень и место встречи. В конце стояли число, время, подпись.
Опускаются сумерки. На дороге пыль. Отчаянно сигналя, мимо мчались колесные машины.
Карты здешних районов я еще не получил. Хуже нет полагаться на такие вот бумажки да на маяки, затерянные в пыли неведомых перекрестков.
Темнота быстро сгущалась. Движение продолжается полчаса, еще полчаса и еще. Впереди мерцает тусклый свет.
К тягачу бежит регулировщик. Размахивал фонарем, старался перекричать гул двигателя:
— ...Ехать... в лесу поворот... а дальше... прямая дорога на село... называется Парышев.
Под деревьями уже вступила в свои права августовская ночь. Где-то позади «юнкерсы» сбрасывали осветительные бомбы. В темном небе молниями сверкают вспышки зенитных снарядов.
* * *
Ни днем, ни ночью не затихали на Припяти вой сирен, грохот зениток, разрывы бомб. Немецкая авиация бомбила Чернобыльский мост — единственную переправу в нижнем течении Припяти, куда отходили колонны механизированных — 9-го и 19-го — и стрелковых — 15-го и 31-го — корпусов и многочисленных частей артиллерии 5-й армии, которые сражались в Коростенском укрепленном районе и на Малинском рубеже.
Собственно, сами корпуса существовали скорее в виде символических величин. К описываемому времени их боевые части имели весьма малую численность и, Б основном, состояли в непосредственном соприкосновении с противником. Если не считать армейскую артиллерию и РГК, некоторые корпусные части, дороги занимали колонны тыловых учреждений и служб: технической, артснабженческой, вещевой, продовольственной, санитарной и т. д., отделов и органов управления тылами.
В районах, прилегавших к старой государственной границе, десятилетиями создавались склады мобилизационных запасов и материалов. После установления демаркационной линии на рубеже реки Западный Буг общая обстановка изменилась. Все эти ресурсы начали перемещать в западные районы в соответствии с планом прикрытия новой государственной границы. Часть их была израсходована в первые дни войны, часть попала в руки противника или уничтожена.
В ходе отступления войск 5-й армии к Припяти вновь встал вопрос о складах. Сколько могли войска увезти с собой боеприпасов, горючего? Не более того, что необходимо для текущего, так сказать, довольствия. А тылы? Задачи, возникшие перед службами обеспечения, превосходили их возможности. Автомобильные и гужевые подразделения под непрерывным воздействием авиации не были в состоянии эвакуировать на восток к Припяти и за Днепр материальные запасы в необходимом количестве. Это обстоятельство пагубно отразилось на обеспечении правофланговой группировки войск 5-й армии в районе Чернигова и в известной мере предопределило ту участь, которая их постигла в сентябрьские дни 1941 года.
Несмотря на интенсивность движения, колонны скапливались в районе переправы и подвергались беспрерывным ударам авиации противника. В налетах участвовало иногда по сотне самолетов.
Разрушения, тела погибших на обочинах, пылающие повсюду машины. «Юнкерсы» наносили колоннам большой урон. В некоторых пунктах по пути отступления, и в частности на Чернобыльской переправе, была организована четкая ПВО.
В прифронтовой полосе и на поле боя прикрытие с воздуха осуществляли малочисленные войсковые зенитные подразделения. Их позиции часто становились объектом бомбежки «юнкерсов».
Чернобыльский мост прикрывали внушительные силы: не менее четырех-пяти зенитных дивизионов 37-миллиметрового и 76-миллиметрового калибров и несколько рот счетверенных пулеметов. Немецкая авиация встречала решительный отпор. Ни тактические маневры, к которым прибегали «юнкерсы», ни сосредоточенные удары по зенитным батареям не нарушали продуманную систему огня. «Юнкерсы» оказались не в состоянии парализовать Чернобыльскую переправу.
На восточном берегу Припяти 37-миллиметровые батареи понесли значительные потери. Многие позиции разрушены, земля вокруг изрыта бомбами.
«Юнкерсы» дорого платили за каждое прямое попадание. Счет сбитых самолетов знали все орудийные номера. Сегодня — четыре, неслыханная цифра, если вспомнить, что на поле боя часто не удавалось сбить ни одного самолета.
И все же нам, артиллеристам, приходилось выручать зенитчиков. Люди хотели, чтобы каждый снаряд непременно попал в цель. Желание понятное, но оно не учитывает возможности зенитной артиллерии. Противовоздушная оборона строилась на определенных началах. Вероятность поражения цели становится реальной лишь в зоне разлета осколков, тогда как задача средств ПВО — обеспечить прикрытие объекта, т. е. воспрепятствовать самолету вести прицельное бомбометание.
* * *
Не умолкают на Припяти зенитные орудия ни днем, ни ночью. Разноцветные трассы снарядов, отпугивая одиночных «юнкерсов», чертят темное небо. Сейчас это единственный ориентир, который позволял судить о направлении движения колонн.
Впереди вспыхнули фары. Потом стали вырисовываться контуры строений. По-видимому, село Парышев. Мигал свет габаритных фонарей. Тягач идет вдоль улицы. У изгороди темнеют орудия.
Я остановил тягач. Загудели впереди моторы. Движение возобновилось.
Прошло два часа. Близилась полночь. Фонарь, мелькавший перед глазами, замер в неподвижности. Пыль начала оседать. Колонна остановилась.
Лес. Я шагал в узкой просеке не менее километра, пока достиг головы колонны. На станинах спят люди. Сержант из 4-й батареи ответил, что младший лейтенант ушел вперед, приказав ждать...
Просека вскоре опустела. Гул позади становился все тише. Я огляделся. Кругом — темень, только на севере, там, где лежал Чернобыль, багровыми пятнами отсвечивали пожары.
Послышался лай собак. В стороне — вроде изгородь. Я пригляделся. Окраина деревни. Возле хаты толпились люди. Кажется, голос Варавина. Он распорядился подтянуть орудия.
Головная батарея закрыла проезд. Обойти стороной нельзя. С этим я и вернулся к командиру батареи.
— Подождите, — остановил меня Варавин. Говорит старший лейтенант Юшко:
— ...находимся на северной окраине села Ладыжичи... второй дивизион занимает огневые позиции в районе Ладыжичи... Теремцы и готовится к ведению огня по западному берегу реки Припять... Позиции для шестой батареи... лес, западнее хутора Теремцы... готовность к открытию огня шесть ноль. О немцах... вчера появились их разъезды... в селе Оташев они конфисковали лодки, но к вечеру ушли в южном направлении... Командир полка приказал переправить разведгруппу из штабной батареи... на западный берег и уточнить сведения о противнике... Возглавит ее старший лейтенант Пономарев... Для обеспечения его действий шестая батарея проведет огневые налеты по району села Оташев... К шести ноль Пономарев ознакомит командира шестой батареи с задачей. В случае, если связь с разведчиками после отплытия будет прервана, огонь вести по графику, который я сейчас составлю... Я укажу район целей и время открытия огня. Позиции оборудовать обычным порядком. Младший лейтенант Варавин, отправляйте огневые взводы и возвращайтесь сюда. Варавин осветил часы:
— Сейчас путь откроется, четвертая батарея уйдет... выступайте... времени достаточно. До Теремцов еще увидимся... запишите маршрут...
Так... название первого села, второго, третьего... записано, ну а дальше? От Парышева я вел орудие по следу, в Ладыжичи добирался наощупь. Такая ночь... Как найти эти... Теремцы?
— ...Перед вами Ладыжичи, — осветив фонарем карту, недовольно ответил Варавин, — смотрите... единственная улица... заблудиться трудно. При выезде спросите дорогу на Заглыбье, придете туда, дальше... на Теремцы. Язык до Киева доведет... Отправляйтесь!
Под ногами мягко шуршали лежалые листья. Рычат в темноте моторы. Шли орудия 4-й батареи. Как и 5-я, она разворачивалась в районе Ладыжичей.
— Куда? Куда тянешь? — размахивал фонарем младший лейтенант Иванюк. — Держи прямо... на меня, а теперь влево, влево... товарищ сержант! Ведите свое орудие на просвет и дальше... туда, видите? К прогалине... я сейчас вернусь... смотрите за стволом... за стволом смотрите!.. Стой!!!
Послышался треск. Ругаясь на чем свет стоит, Иванюк метнулся к орудию. Длинный ствол его, описывая вслед за тягачом дугу, прижал дерево, колесо приподнялось. Двигатель заглох. Огромная сосна глухо потрескивала под тяжестью орудия.
— ...Мотор! Сдать назад! Ну... что с вами? Двигатель запыхтел, орудие колыхнулось, осунулось назад и встало на колеса.
— Поломки нет... внимание всем! — слышался голос Иванюка. — Первым номерам... придерживать дульные тормоза и не выпускать из рук до новой команды!
Орудия выворачивали в узкий проход. Следом двигалась 5-я батарея.
— Ну что, Иванюк не сорвал ствол с направляющих? — встретил меня Свириденко. — ... Внимание, командиры орудий! — предостерегал он своих, — держать дульные тормоза, смотрите... не наломать дров!
Гусеницы разрыли землю, висит запах хвои, выхлопных газов и солярки. Прошло последнее орудие 5-й батареи. Из темноты выступил Васильев.
— Кажется, можем двигаться? Получили задачу? Получить-то получил... до наших позиций еще пятнадцать километров.
— Так что, «по местам»? Эй, подъем!
Забравшись в кабину, я вспомнил разговор с Варавиным. Конечно, язык до Киева доводил, но то были другие времена. Богомольцы не торопились... с котомкой и посохом шли от хутора к хутору, от избы к избе. Следом не тащились орудия со спящими людьми. Их не толкали в спину срок готовности, недовольство и сарказм начальства.
Карты нет. В памяти остался отпечаток того, что я успел разглядеть на карте Варавина. Здесь, в междуречье, дорог как будто было немного. Но кто знает?
Спустя два часа показались дома населенного пункта. По-видимому, село Заглыбье. Нужно расспросить жителей.
Орудийные номера колотили прикладами в калитки. Никто не отзывался. Лаяли в ответ собаки. Час был поздний. Время — военное.
Я уже стал терять надежду, когда в одном из дворов дверь отворилась.
— Как проехать на Теремцы?
— Теремцы? — старик, придерживая руками одежду, дважды повторил название, и, подумав минуту, ответил: — Гм... Теремцы?.. Не знаю...
— Ну, как же? Теремцы... хутор, километрах в пяти... семи южнее. Вы здешний? Как называется ваше село?
Старик произнес маловразумительное название. В моих записях оно не значилось. Я перечислил населенные пункты, пройденные батареей. После раздумья старик ответил, что таких сел он не знает.
Куда я заехал? Неужели сбился... Нет... тут недоразумение... В Заглыбье я, возможно, не попал, но относительно Ладыжичей не может быть ни малейшего сомнения. Село запомнилось, и я по складам повторил: Ла-ды-жи-чи.
Васильев зажег фонарь. Старик как-то странно двигал челюстью, подозрительно глядя то на меня, то на улицу, где гудели моторы. Поведение его начало меня пугать. Если я заблудился, нужно получить подтверждение. И побыстрее!
Прошло немного времени, и Васильев привел нескольких жителей. Село все же называлось Заглыбье. В местном произношении звучало оно несколько иначе. Удивительно, как переиначил старик название.
Чтобы продолжать путь, нужно возвратиться к озеру, где берет начало дорога на Теремцы. Спустя десять минут орудия покинули разбуженное село. Как много собак в этих лесных селениях!.. Колонна уже давно миновала околицу, а лай все не затихал.
Теперь слышался только гул двигателей. Мои мысли снова обратились к дороге. Разве это дело полагаться на расспросы? Местные жители, в этом я не раз убеждался, с детства знающие всякую тропинку в округе, не понимают человека, за которым идут орудия... Все, что касается окружающей местности, кажется им простым и понятным. В Заглыбье меня уверяли, что дорога на Теремцы идет на юго-восток без всяких отклонений. Колонна сделала уже два довольно крутых поворота и теперь двигалась, насколько я мог судить, в восточном направлении.
Не видно звезд в пасмурном небе. Зарево в районе Чернобыля расплылось, и я не мог ориентироваться по широкой полосе, которая освещала чуть ли не полнеба. Если орудия шли своим путем, то зарево должно оставаться позади. Между тем оно, опережая колонну, смещалось и делалось видимым справа, как будто движение колонны направлялось на запад.
Тягач остановился. Я оглядел дорогу и немало был обрадован, обнаружив следы машины. Не может никто другой сюда заехать, кроме Варавина или Юшко.
Орудия двинулись дальше, но сполохи справа не давали мне покоя. Оставившая след машина могла проехать и вернуться. И, кроме того, я не был уверен, что она принадлежала именно нашему полку.
Началась грязь. Под гусеницами плещутся лужи. Неожиданно впереди зажглись фары. Раз, другой.
— Наш командир батареи, товарищ лейтенант, — обозвался водитель, подтверждая мою догадку. — Он всегда так светит... Ну и дороги! Сколько еще осталось?
Сколько? Пока я сам этого не знаю. Впрочем отвечать на подобные вопросы не обязательно. Командир батареи может остановить колонну во всякое время или потребовать двигаться еще 20 или 50 часов.
Машина, действительно, взвода управления. С помощью телефонистов и разведчиков она медленно ползла навстречу, буксуя в грязи. Висел на подножке, кажется, командир батареи.
— Черепашьи темпы. Я уже начал беспокоиться...
Хутор, где мы разминулись, относится к Заглыбью... до Теремцов пройдете еще один населенный пункт. — Варавин прыгнул в грязь. — Мы находимся в междуречье Припяти и Днепра... район редконаселенный. Во всем треугольнике несколько хуторов, связанных единственной, проложенной в просеках, дорогой... Ясно? Помогите вытолкнуть мою машину. Попробую проскочить на Теремцы.
Варавин уехал. Темнота будто рассеялась. Меня больше не интересовало ни небо, ни чернобыльское зарево. Тягач мягко покачивался на корневищах, выступавших по сторонам. Голова водителя опускалась вниз. Он судорожно дергал рычаги, и тогда я напоминал ему о дороге.