Глаз циклопа
Глаз циклопа
Наступило утро нового дня. Похолодало. Дождь, моросивший ночью, лишь освежил траву на поляне и орешник вокруг. Земля под ногами осталась твердой и упругой.
Было 8 часов. Начинались стрельбы. Цель — аэростат. Как утверждали наблюдатели, он маячил с самого рассвета в плоскости стрельбы. Баллон выделяется серым пятном на фоне темных сплошных туч.
Аэростаты применялись еще в первую мировую войну. В отличие от дирижаблей, этот аппарат не предназначен для полетов. Аэростаты использовали в разных целях, в том числе для наблюдения за полем боя. В корзинах, подвешенных к баллону, установлены средства связи, приборы наблюдения, размещается обслуживающий персонал. Наблюдательный пункт, поднятый на заданную высоту, совершенно незаменим на равнинной местности. Немцы не обременяли себя заботами по прикрытию их с воздуха. Наша авиация появлялась очень редко. Аэростату мог угрожать только огонь артиллерии. Если позволяла дальность, она обстреливала район размещения наземного оборудования, иногда целью служил сам аэростат. Но орудия дивизионных артиллерийских полков, в боекомплекте которых была шрапнель, — 76-миллиметровые пушки и 122-миллиметровые гаубицы — имели недостаточную дальность, а в корпусной артиллерии огонь шрапнелью вели только 107-миллиметровые батареи. Аэростат был мало уязвимым.
Укрыть наземное оборудование на удалении от переднего края нетрудно. Подобно глазу циклопа, наблюдатель с высоты проникал взглядом во многие места, скрытые от наземного НП. Аэростат вел разведку целей, засечку их и управлял огнем батарей, которые обслуживал.
Подготовка исходных данных для стрельбы по аэростату производится с помощью топографических приборов. Пристрелка велась, как правило, с использованием отсчетов пунктов сопряженного наблюдения. Только по этой схеме, обеспеченной четкой и надежной связью, стреляющий командир имеет шанс решить задачу.
Правда, иногда, как в этом случае, обстановка заставляет спешить. Данные готовятся глазомерным способом. Пристрелка требовала от стреляющего командира высокого искусства.
Как определить положение укрытого в складках местности наземного оборудования аэростата? Это необходимо, иначе нельзя судить о том, как ложатся разрывы относительно цели, а значит, корректировать огонь. Использовать в качестве отправной точки силуэт баллона? Сомнительно, велика дальность наблюдения.
Вместе с тем необходимо действовать быстро. Противник с высоты находил огневые позиции стреляющей батареи и открывал огонь.
Немцы постоянно применяли аэростаты. Под Луцком, в районе Старой Гуты, у Малина и здесь, севернее Чернигова. Аэростат превратился в деталь ландшафта, довольно, впрочем, неприятную. Вот и сейчас он повис где-то западнее Холявина и не снижался ни на минуту.
Телефонисты говорят, что 122-миллиметровые батареи нашего дивизиона уже провели по аэростату несколько стрельб. В таких случаях снаряды не экономят, но результат оказался ничтожным. Аэростат на виду, значит, обозревает район орешника и, наверное, успел засечь наши позиции.
6-я батарея привлечена к стрельбе по аэростату. Я узнал об этом, как открыл глаза, по корректурам, которые выкрикивал Васильев.
Прогрохотала одна, еще одна очередь. Раздалась команда «Стой!». Я подошел к буссоли. Васильев сказал, что расчетам не пришлось спать — всю ночь вели огонь, а с 8.00 — по аэростату. Израсходовано сорок шрапнелей. Дальность — в пределах 8–10 тысяч метров. Стрелял командир дивизиона старший лейтенант Рева. «Стой!»
Расчеты обновили маскировку, и Васильев запросил разрешения на завтрак. Вместо ответа телефонист начал снова:
— ...Трубка двести пятьдесят... батареей... один снаряд... Огонь!
Раздаются выстрелы. Вдали над лесом вспыхнули четыре курчавых облака — разрывы шрапнели. Были то недолеты или перелеты — трудно сказать. Единственное, чем очередь обрадовала всех — командиров орудий, наводчиков, орудийных номеров, меня и Васильева, — интервалами и одинаковой высотой разрывов.
Веер — дымы в воздухе, — венчавший кропотливый труд огневых взводов, был безукоризненным. В этом могли убедиться все, кто наблюдал стрельбу, — свои и немцы.
После третьей очереди стреляющий вывел разрывы на линию наблюдения и двумя, последующими — закончил пристрелку высоты.
Темп замедлился. Дистанционная стрельба сама по себе — занятие хлопотливое. Теперь она усложнялась еще и большим смещением. НП расположен по отношению к цели таким образом, что отклонения разрывов по дальности стреляющий наблюдает, как боковые, а по направлению — как по дальности. В помощь воображению стреляющий составлял дополнительный график. Сложный расчет корректур отнимал время.
Чуть ли не после каждой очереди стреляющий требовал уточнения установок. Я подавал команду «Стой!», определял буссоль огня и докладывал на НП. Стрельба продолжалась.
Белые бутоны разрывов перемещаются все ближе к баллону. Перед фронтом орудий вдруг разорвалась бризантная граната. Противник начал пристрелку. Он спешил подавить батарею прежде, чем ее очереди накроют аэростат.
Телефонист передал доклад стреляющему о бризантном разрыве, ответа не последовало. Старший на батарее обязан напомнить личному составу порядок выполнения команд во время обстрела.
Командиры орудий объявили фамилии номеров, которым разрешалось выполнять обязанности из укрытий. В это число не входили наводчик, заряжающий и замковый.
— Правее ноль ноль два... трубка двести семьдесят... Огонь! — передавал телефонист, и снова: — Огонь!
Перед стволами орудий на расстоянии двести-триста шагов ложились немецкие снаряды. В зарослях стоял дым. Аэростат скрылся с глаз.
Обстрел вела 105-миллиметровая батарея. Часть снарядов рвалась в ветках, но большинство достигло земли. Расчеты оправились от первых пугающих минут.
Пристрелка продолжалась. Наводчики и командиры орудий вели себя неплохо. Этого нельзя сказать о некоторых номерах, особенно из пополнения. Передвигались вяло, припадали к земле, роняли снаряды, гильзы. Командиры орудий оказывают помощь, бегают от панорамы на другую сторону казенника, в ниши и обратно, к своему месту.
Одна за другой ложатся очереди. Все — недолетные. Разлетаются осколки. Появились раненые.
По пути к 2-му орудию я снова увидел аэростат в створе с белым облаком шрапнельного разрыва.
• — Шрапнель израсходована, — выкрикнул Орлов.
Телефонист передал доклад о боеприпасах на НП. Две-три немецкие очереди легли слева на том же удалении,
— Выложить шрапнель НЗ! — приказал стреляющий.
Я подал команду. И тут выяснилось, что часть шрапнели НЗ непригодна — повреждены гильзы. Передки, в которых перевозились НЗ, имели на стенках вмятины. Мне не пришло в голову осмотреть хранившиеся там снаряды!
Орудийные номера метались от орудия к орудию со снарядами в руках. Прошло не менее двух минут, прежде чем удалось собрать шрапнели на три очереди.
— Доложить точное количество, — потребовал наблюдательный пункт.
— Огонь!
— Цель! — передал неожиданно НП, и снова: — Огонь! Расчеты торопились. Я взглянул в бинокль. Что такое?!
Дым разрывов висел неподвижно, баллон смещался, полз в сторону. Улетела еще одна очередь. Вдруг аэростат качнулся, взмыл вверх и в следующую минуту скрылся в тучах.
— Цель! — снова выкрикнул телефонист. — Товарищ лейтенант, стреляющий приказал передать... цель!
— Стой... записать... цель номер три, аэростат... глаз циклопа, — передача с НП закончилась.
Шумная, грохочущая ОП затихла. Высоко над горизонтом опять мелькнул серый продолговатый баллон. С большим креном аэростат стал набирать высоту и, двигаясь в восточном направлении, исчез среди свинцово-серых туч.
Установилась тишина. Долго наблюдатель и все, кто находился на ОП, всматривались в небо, но аэростат не появлялся. Что случилось?
Один из разрывов последней очереди, по-видимому, оборвал трос, связанный с лебедкой, на котором держался аэростат. Возможно, баллон получил повреждение. В таком случае аэростат должен разрушиться.
Ни в тот, ни в следующий день аэростат не появлялся. Противник лишился средств, с помощью которых следил за расположением наших частей.
Уничтожение аэростата стало общей темой в разговорах.
Расчеты забыли о немецких снарядах, которые минуту назад рвались впереди стволов. Орудийные номера редко видели результаты стрельбы собственными глазами, особенно с таким эффектом.
Меня не радовало выполнение задачи. Разговор с командиром батареи не выходил из головы. А тут еще НЗ! Почему в передках перевозились снаряды, не пригодные к использованию?
Васильев осмотрел воронки, оставленные немецкими снарядами. Их насчитывалось около шести десятков. 7 разрывов легли в пределах ОП. У 4-го орудия разрушена щель. Потери огневых взводов — три человека, один убит.
Последними очередями командир дивизиона, кажется, нагнал страху на корректировщиков, сидевших в корзине аэростата. По-видимому, они управляли огнем батареи, которая обстреливала ОП. Когда аэростат, спасаясь от шрапнели, начал менять высоту, немецкая батарея перешла к стрельбе по площади. Это означало, что корректирование прекратилось еще до того, как был поражен аэростат.
Начался завтрак. Пришел политрук Савченко.
— Нужен сухой паек, что ли, товарищ старшина... — Савченко принял котелок. — На НП придешь... еще не доставили завтрак, вернусь сюда... только увезли... Вторые сутки голоден. Я уже стал артиллеристом, знаю... что стреляли наши орудия.
— Ничего удивительного, шрапнель имеется только у нас... Вернее, имелась, — ответил Васильев.
— А в первом дивизионе?
Район его ОП значительно левей, за дорогой...
— Ну, неважно... я глядел на аэростат после каждой очереди. Подвернулась двуколка, хотел сесть, но пехотинец погнал лошадей, он тоже оглядывался. И вдруг аэростат исчез, остался только белый дым. Пехотинец узрел мои эмблемы, остановил повозку и сказал комплимент в адрес артиллеристов.
— Он в самый раз доставил вас. Аэростатчики обстреливали ОП и прекратили огонь только за минуту до своей собственной кончины, — проговорил Васильев.
— Сколько воронок?.. По наблюдательному пункту выпускают снарядов десять, редко двадцать, а тут...
— Потому вы и ушли туда? — не умолкал Васильев.
— Нет. Давно не был во взводе управления... Комсорг, сержант Митрошепко, кроме связистов, ничем не занимается. У лейтенанта Смолькова много дел на пункте, и с пехотой... я едва выпутался, — и Савченко рассказал о том, как шел вчера на НП. — За Полуботками спустились в лощину, повернули вдоль ручья, линия осталась в стороне...
— Зря, — вставил Васильев, — кабель... кратчайший путь.
— ...Не хотелось тащиться по болоту... да и темнеть начинало... прошли километра два, видим... хата горит, будто Холявин... повернули... связной опять нашел провод, но скоро он оборвался. В стороне еще что-то горело, похоже, машина... слышались очереди... Связной искал оборванный конец... нашли кусок, ни туда, ни сюда. Хаты уже близко, вдруг... «Хальт!»... очередь. Мы бросились бежать, связной упал, я перелетел через него... опомнился, повернул обратно, ощупал... не дышит...
— Погиб? — спросил Васильев с горечью. — Жаль... хорошо нес службу.
— Проплутал в темноте, — помолчав, продолжал Савченко, — по правую руку увидел лес. Стало светлеть. Шел около часа, увидел дым... наткнулся на пехотинцев. Сказали, ночью пушки ушли на Чернигов... Потом встретил телефонистов, наши. На позиции застал одного командира батареи. Он сказал, что вы попали к немцам. Меня вызвали к замполиту. Когда возвращался, встретил Варавина...
— Товарищ политрук, неужели я похож на тех, кто попадает к немцам? — с обидой спросил Васильев.
— Нет, вроде... не нахожу... Варавин послал связного... вы не явились к сроку.
— Мы находились в районе ОП... хутор-то невелик, сколько там до крайних хат... — возразил Васильев.
— Невелик... Что же, не слышали, когда орудия снимались?..
— Правду сказать, я надеялся на связного... кто же думал... немцы были далеко от хутора.
— Товарищи лейтенанты, речь не идет о том, что вы думали... Вам приказали возвратиться к часу. Опоздали. Ваше отношение к службе можно объяснить только низкой политической сознательностью, утерей комсомольской бдительности и недопустимой в боевой обстановке беспечностью. Такого случая не было ни в одной батарее. Мы не контролировали, не интересовались вашими настроениями и много доверяли. Я отправил политдонесение. Нужно дать принципиальную оценку вашему поступку, — Савченко умолк.
— Я понял свою вину, считаю... не вам учить меня, — ответил Васильев.
— Я не учу, а требую, — проговорил политрук.
— Вы не выполняете приказаний командира батареи... он запретил передвижение между огневой позицией и наблюдательным пунктом без особого разрешения, за исключением людей, устраняющих повреждение кабеля...
— Я по делу... — неуверенно ответил Савченко, — разные вещи... ушли и... как в воду... Как же понимать?
— По местам! — передал телефонист.
Батарея беспрерывно ведет огонь. Телефонист лишь успевал передавать на НП данные о наличии боеприпасов. Наступила, наконец, пауза. Снова телефонист:
— Товарищ лейтенант, командир батареи приказал доложить насчет неисправных снарядов из НЗ.
Орудийные передки, где хранится НЗ, подготовлены к осмотру. Боковины продырявлены осколками, на гильзах образовались вмятины. Я доложил, что осмотр проводился давно и поэтому не знал о состоянии боеприпасов НЗ.
— Как?! А вчера?.. Получите взыскание, — объявил Варавин. — Снаряды НЗ заменить и ежедневно осматривать, а также каждый раз после смены позиции.
Нужно загрузить снаряды в лотки передков. В НЗ полагалось перевозить три вида снарядов: шрапнель, бронебойные и осколочно-фугасные. Последние — командиры орудий тут же заменили, а шрапнели, по заявлению арттехника, не было ни в артснабжении, ни на складах.
Только в передке 1-го орудия большая часть шрапнельных выстрелов[20] исправна. Что же делать? Инструкции запрещают комплектовать пушечные выстрелы на позиции. Доклад передан на НП.
Дождь, накрапывавший с утра, прекратился. Небо стало проясняться. Появились «юнкерсы», в каждой группе до тридцати самолетов. Одна за другой плыли одним курсом — на юго-восток.
После стрельбы одной из 122-миллиметровых пушечных батарей северо-западнее Полуботок появилось большое черное облако. Держался дым около получаса, вызывая разные толки о причине своего происхождения.
Со стороны Чернигова летел «хеншель». Стояла маскировка. «Хеншель» сделал несколько кругов и удалился.
В 16.00 приехал командир дивизиона. После осмотра позиции он выразил личному составу огневых взводов удовлетворение за выполнение задачи «Глаз циклопа».
— Огневики! Аэростат... опасный объект, вы знаете почему... вы провели слаженную и меткую стрельбу. Люди на поле боя... пехотинцы и артиллеристы... аплодируют вашему мастерству. Огневым взводам 6-й батареи от лица стреляющего объявляю благодарность.
— Служим Советскому народу! — дружно ответили расчеты.
Командир дивизиона шел вдоль фронта, остановился у 4-го орудия, спросил о номере, который находился в щели в момент попадания снаряда.
— Мне жаль его... ваш товарищ отдал жизнь, выполняя долг перед Родиной... вы своим огнем нанесли противнику большой ущерб.
Командир дивизиона спросил у наводчика:
— Расскажите, что делают наши части в районе Чернигова?
— Отступают, товарищ старший лейтенант, — ответил орудийный номер.
Старший лейтенант Рева оглядел наводчика, повернулся ко мне.
— Товарищ лейтенант, вы объяснили положение личному составу?.. Наши войска обороняются, ведут сдерживающие бои, понятно? — командир дивизиона спросил замкового.
— Так точно, обороняемся... были на Днепре... теперь Десна недалеко... а куда дальше... не говорят ни командиры, ни политрук...
— Мы сражаемся там, где приказано... Днепр, Десна и в чистом поле. На сегодняшний день наша задача и задача пехоты, которую мы поддерживаем, состоит в том, чтобы удержать Чернигов и не пустить немцев на юг.
По пути к машине старший лейтенант Рева заговорил о моем опоздании:
— В такой обстановке нельзя обращаться к старшим о личными просьбами... Вы поставили Варавина в затруднительное положение. Меня мало интересует... личная сторона. Вы... командир прежде всего и только потом... человек... Забывать обязанности недопустимо... начальникам полагается делить тяготы службы поровну с рядовым составом... В этом отношении у командиров нет преимуществ... вы не участвовали в действиях батареи несколько часов... факт, который классифицируется, как воинское преступление: Вы скомпрометировали себя и всех, кто носит командирские знаки различия. Вы подаете повод думать, будто все командиры склонны поступать подобным образом... Варавин не отрицает, что у вас есть положительные качества, но прощать опасные нарушения дисциплины нельзя. Я обязан принять меры... этого требуют интересы службы так же, как ваши личные интересы. Придется проводить дознание.
Я рассказал Васильеву о разговоре с командиром дивизиона. Его не пугает дознание, хотя сама процедура мало приятна. Когда оно начнется... и чем закончится?
Формально причиной опоздания являлся связной — ящичный номер 3-го орудия, пожилой, мешковатый человек из какой-то части, включенный в состав расчета на марше. Он привлекается к делу. И зачем Васильев связался с ним?
— Думал... отсутствие его не принесет вреда расчету, — ответил Васильев. — Поговорить с кем-нибудь...
— Не стоит... — я сказал Васильеву свое мнение.
Мысли о дознании тревожили нас обоих недолго. Телефонист передал команду «По местам!». Васильев вернулся к своему взводу.
В конце дня передний край обороны стал перемещаться ближе к Чернигову. Пехота отходила. Дальность стрельбы уменьшилась до девяти километров, потом до восьми. Перестук пулеметов слышался отчетливей.
В 19.00 ОП подверглась огневому налету. Потерь не было. Противник обстрелял склады за оврагом.
Выстрелы наших батарей делались реже, в зарослях установилась тишина. Варавин звал к телефону.
— Подразделения десятого стрелкового полка отошли и окапываются на рубеже безымянный хутор... северная окраина Александровки. Роты второго батальона удерживают опушку леса юго-западнее Полуботок.
Я доложил о посещении позиций командиром дивизиона.
— ...Трудно найти оправдание вашему поступку... — сказал Варавин, — дознание... дело серьезное. Старшие начальники взвесят обстоятельства, прежде чем ставить подпись... Теперь по поводу НЗ... шрапнели нет, обещают подвезти. Позицию подготовьте к самообороне... времени... сорок минут. Все!
Вечерело. Я переговорил с командирами орудий и вернулся к буссоли. Предстоит дознание... опоздал... почему?.. Не мог разомкнуть девичьих объятий! Но ведь старший на батарее... не мальчик... Видно, мне не хватает чего-то... тех свойств духа, которые возвышают командира, призванного служить образцом для орудийных номеров. И в училище, и на войне мне говорили о командирских обязанностях. Казалось, я нес службу не хуже других... Но вот, достаточно было выйти из круга привычных отношений — и не устоял... Чувства затмили разум. Я сделал непоправимую ошибку... нанесен ущерб командирской репутации... Как вели себя начальники на Чернобыльском мосту, командир дивизиона, командиры батарей? Значит, я слаб... А тот связной под селом Княгининки?
* * *
...В течение ночи батарея провела три стрельбы. Мысли, одна беспокойнее другой, не оставляли меня: участь Ю. З. в хуторе, захваченном немцами... разговор с командиром батареи... предстоящее дознание... обстановка, в силу которой, очевидно, придется вести огонь по Полуботкам... Меня отвлекали телефонисты, раз за разом проверявшие связь.
Наступило утро. Первыми открыли огонь наши батареи. Потом включились немецкие — с позиций в лесах западнее гомельской дороги.
В 8.00 появились пикирующие бомбардировщики и начали бомбить объекты на востоке. Другие группы сбрасывают бомбы в городе. Вероятно, цель — мост через Десну.
В 8.30 расчеты заняли свои места. Варавин начал пристрелку новой цели. Все время рвалась связь. Через каждые два-три выстрела — пауза. Телефонист нажимал кнопку вызова, ощупывал клеммы, «Дятел» не отзывался.
Нет связи. Порыв. Тянутся минуты. Телефонисты, отправленные на линию, не возвращались. Расчеты закончили завтрак, вернулись к орудиям. Грохот на гомельской дороге усиливался.
«Дятел» ответил только в 11 часов. Телефонист передавал команды. Орудия ведут огонь. Связь неустойчива. Командир батареи сменил НП.
...13.00. Опять обрыв линии. Вынужденная пауза затягивалась. Со стороны Полуботок доносятся недалекие разрывы мин, снарядов, пулеметные очереди. Расстояние не больше 5–6 километров.
Наши батареи, стрелявшие в течение последнего часа, умолкли. Только с тыла, со стороны города, тяжело и методично грохочут 152-миллиметровые орудия. Снаряды пролетают в вышине и рвутся где-то за лощиной, левее хутора Полуботки.
...Связи нет. Когда же включится командир батареи? Что происходит впереди? Где пехота?
Орешник глухо шумит оголенными ветвями. В трехстах шагах начиналась закрытая неконтролируемая зона. Нужно принимать меры к самообороне... сейчас же выставить ближний НП.
Васильев, Савченко и три орудийных номера с телефонным аппаратом прошли мимо орудий и скрылись в зарослях. Они выдвигаются по телефонной линии, чтобы установить наблюдение за подступами к позициям с фронта.
Прошло четверть часа. Нет с «Дятлом» связи. Васильев включился в линию:
— Нахожусь у палаточных гнезд... Кабель повернул в сторону хутора Александровна... Вижу участок гомельской дороги... Похоже, пехота отходит, в направлении складов... Пришлите еще двух человек... Я останусь, Савченко продвигается вперед. Справа метрах в семистах... стоит чья-то полковая батарея... попробую связаться...
Я не хотел отвлекать людей с позиций. Пусть Васильев обходится своими силами. Дальше не двигаться.
Стрельба в стороне Полуботок усиливалась. Снаряды батарей, которые вели огонь из города, пролетали все ниже. Разрывы ложились не дальше трех-четырех километров.
Снова включился Васильев. К палаточным гнездам подошел обоз боепитания 10-го СП. По словам начальника — техника-интенданта — подразделения пехоты отошли в заросли.
— Я ничего не вижу... нужно продвинуться вперед... хотя бы к полковой батарее, — закончил Васильев.
Он уйдет на полтора километра... А прикрытие? Нет. Оставаться на месте. Обоз? Нужно предупредить, чтобы не попал в плоскость стрельбы. Еще лучше, если он уберется оттуда. Нас не свяжет и ему безопасно.
Телефонист принял трубку. Послышались звуки падающих мин. Вот оно что!
Нудно воют мины, опускаясь с вышины. Частые беспорядочные разрывы, виснут дымные хлопья среди зарослей. Кругом треск, вой, грохот.
Минометный обстрел прекратился. Наступила тишина. Облако дыма медленно редеет, расползается в стороны.
На позиции всякое движение остановилось. Застыли на своих местах орудия. Приунывшие люди выглядывают из щелей. Громко хлопнула крышка ящика.
Опять Васильев звал к телефону. Полковая батарея снялась и ушла. За ней последовал обоз... На гомельской дороге затишье. Пехота перешла через лощину. Движение в лесу, западнее ручья, прекратилось. Откуда стреляли минометы?..
Вопрос смутил Васильева.
— Да... слышал... значит, они обстреляли наши позиции? Нужно выйти на опушку...
Заладил... опушка да опушка. Что, Васильев отдельное подразделение?.. И потом — связь? Нельзя отходить от линии. Подождем, когда включится «Дятел».
— Что делать мне? — спросил Васильев.
Занимать оборону, обеспечить прикрытие ОП, вести наблюдение.
— С тремя карабинами?
Плюс телефонный аппарат.
Васильев положил трубку.
Треск автоматов и пулеметные очереди слышались отчетливо. Западнее Полуботок бой не затихал. На гомельской дороге орудия стреляют прямой наводкой. Разрывы следуют за выстрелами. Справа ведут огонь 76-миллиметровые батареи. А 6-я молчит. Нет связи.
Возвратились, наконец, телефонисты. Утащил кто-то целый километр кабеля. Немцы уже вышли на северную опушку. Путь со стороны НП отрезай. Наши пехотинцы окапываются в орешнике. Какого полка, батальона? Телефонисты — ни один, ни другой — этим не интересовались.
14.30. По дороге мимо ОП прошли 107-мм орудия, 1-й дивизион. Поравнявшись с буссолью, командир 2-й батареи лейтенант Линев в кабине улыбнулся и указал рукой в направлении города.
Затих шум двигателей. Стала реже стрельба впереди.
На позиции установилась напряженная, гнетущая тишина. Орудийные номера в ровиках переглядывались. Неопределенность обстановки, наступившая после непрерывной лихорадочной работы, вызывает тягучее, безнадежное уныние.
Орудийные номера знают, что дальность стрельбы у минометов невелика. Значит, немцы вошли в заросли. С какой стороны ждать нападения?..
15.00... 15.20... 15.40... 16.00... Стрелки медленно двигались по циферблату. На поляне ни звука. Слева все глубже обтекали позицию короткие автоматные очереди.
...После выхода из киевского окружения я служил в частях противотанковой артиллерии РВК и не однажды оказывался в подобном положении. Мимо моих орудий бежала разрозненными группами пехота, двигались батареи, громыхая гусеницами, уползали в тыл танки. Но никогда больше я не испытывал таких томительных, тягостных чувств, как в тот день, среди ореховых зарослей на северной окраине Чернигова.
Прошло еще полчаса.
— Товарищ лейтенант, к телефону! — закричал телефонист. — Связь есть! «Дятел» ответил.
— Ближний НП снимаю, — сказал в трубку Варавин. — Приготовьтесь к оставлению позиций... орудия в походное положение не приводить.
Послышался гул машины. Прибыл командир батареи.
— Слушай мои команды! — соскочив с подножки, крикнул Варавин. — Всем, кроме первого орудия, отбой! Тягачи на позицию, быстро! — и, обращаясь ко мне, продолжал: — Просочились автоматчики, несколько групп... пустяки... задержите их, пока не подойдет пехота... Найдите командира второго батальона... он отходил к дороге. Вы с первым орудием поступаете в его распоряжение. Если в течение часа пехота не появится, снимайтесь... и в город, на мост через Десну. За рекой встретит представитель штаба дивизиона... Забирайте оба пулемета, двух разведчиков, телефонистов, артмастеров, санинструктора... Пятнадцать человек достаточно. Немедленно выставить охранение. Смотрите, чтобы вас не отрезали от окраины.
Варавин торопливо сложил карту. Щелкнули кнопки планшетки. Возбуждение младшего лейтенанта явно передалось людям. Расчеты суетились, приводили орудия в исходное положение. Рычали, окутанные дымом, тягачи.
Командир батареи направился к машине. И тут снова завыли мины. Рвались слева в орешнике. Застрочил пулемет. Шальная очередь отсекла ветку, и она упала к ногам Варавина.
— Нет... так невозможно, — он поднял голову. — Что делается?.. Закончить сцепку... людей по местам... быстро! Орудия, по одному... за мной!
Хлопнула дверца, машина тронулась. За ней пошли 2-е, потом 3-е, 4-е орудия. Прижимаясь к щитам, следом бежали расчеты.