Часы раздумий

Часы раздумий

Дул ветер. Солнце уже поднялось, но на поляне было еще сыро. Огрубевшая одежда коробилась и шелестела при каждом движении.

Ночью огневые взводы миновали стороной Теремцы и сейчас имели возможность осмотреть хутор в дневном свете. Он состоял из десятка хат, похожих на ту, что стояла на поляне. Хутор Теремцы — последнее селение в обширном лесном районе междуречья Днепра и Припяти. Дальше населенных пунктов не было.

Следы гусениц, оставленные в низинах ночью, заполняла коричневая болотная вода. Раскачиваясь на ухабах, тягач перегонял и расплескивал ее. Огневые взводы двигались без остановок.

При въезде в Заглыбье подошла машина старшего лейтенанта Юшко. Чтобы освободить проезд, 4-е орудие сошло с дороги и застряло. Невдалеке сидела в болоте машина старшины с кухней и вчерашним ужином.

Собрав людей, Васильев валил перед засевшим тягачом деревья. Старшина наблюдал, погрузившись по колени в грязь у радиатора своей машины.

— Уже проплыл не меньше километра... никак не выберусь... хочу разгрузить котел... у огневиков прибавится сил, машина станет легче, — шутил он. — Смотрите, что он делает? Как держишь инструмент? — Политов выхватил у орудийного номера топор и застучал по дереву звонко и часто. Щепа летела в стороны, дерево рухнуло. Старшина с силой вогнал топор в поверженный ствол.

— Понял, как обращаться с этой вещью? — спросил он у орудийного номера.

Прибыл Варавин.

— И что такое с вами? Зачем он съехал? — недовольно спросил он, оглядев застрявший тягач. — Не задерживайтесь... людей кормить в Ладыжичах!

Тягач вскоре выбрался. Колонна подошла к сельской окраине. Ручей, пересекавший улицу, после нашего вчерашнего вторжения повернул вдоль заборов. Образовалась заводь, в которой буксовали колесные машины. Орудия вошли в село.

Людей тут больше, чем в Заглыбье. Бросалась в глаза степенная важность стариков, опрятная одежда. Они молчаливо стояли особо от женщин, пожилых и молодых, возле которых кучками жались дети.

Короткие тени, отбрасываемые деревьями, падали пестрыми пятнами на заросли. Батарея свернула на тропинку и остановилась.

Варавин объявил привал.

— Старшина, выдавайте пищу! На завтрак ... пятнадцать минут. Товарищи командиры и замполит, ко мне! — Когда все уселись, он продолжал: — Части противника продвигаются к Припяти... в ряде мест обнаружены разведывательные группы, как та, с которой столкнулся старший лейтенант Пономарев. Наши арьергарды отходят к Чернобылю, где оборудуется оборонительный рубеж. Второй дивизион должен показать противнику, что междуречье занято и наши части готовы обороняться. Двести тридцать первый КАП после выполнения своих задач на Припяти двигается дальше, на Днепр. Первый, третий, четвертый дивизионы уже выступили.

Варавин объявил маршрут и распорядился раздать схемы, которые заканчивал лейтенант Смольков вместе с вычислителем. Поодаль ожидал повар с котелками, приготовленными для командиров.

Варавин продолжал:

— Ознакомились с маршрутами? Теперь припомните то, что я говорил вчера, позавчера и еще раньше насчет поддержания воинского порядка на марше... Есть вопросы?.. В таком случае... все! По местам!

Итак, мы идем к Днепру. Вспомнился разговор Миронова с комиссаром во время привала. Прошло несколько дней, и что же? Отступление продолжается. А Припять? Долго ли удержится пехота? Смольков говорил, что немцы уже вышли к Припяти где-то на юге.

4-я и 5-я батареи, как это нередко случалось и прежде, ушли. К ним приказания доходят раньше, чем в 6-ю. Позиции ей назначаются часто на отшибе, в каком-нибудь дальнем углу, как здесь в междуречье или тогда в лесу за рекой Чертовец, или... Впрочем, 6-я батарея подвижней других, орудия легче 122-миллиметровых пушек. Быстроходней тягачи. Но, конечно, когда они были новыми, сейчас — не то, износились. Догнать дивизион можно, если только двигаться без остановок.

Возвышается вдали лысыми буграми западный берег Припяти. Над Чернобылем кружили «юнкерсы». А тут, в лесах Левобережья, шла подготовка к обороне. Через дорогу прошли галопом конные упряжки с гаубичными передками. На южной окраине Парышева разворачивалась на позициях гаубичная батарея.

Конные упряжки заняли деревенскую улицу, повозки с зелеными снарядными ящиками, телефонные двуколки, конные разведчики, связисты. По-видимому, это был один из артиллерийских полков какой-то стрелковой дивизии. Если гаубичные батареи занимают здесь позиции, то пехота, с которой они должны действовать, окапывается где-нибудь на холмах западнее Чернобыля и в селах севернее и южнее города. Передний край — по Припяти.

А мы уходим... На схеме, которую изготовил Смольков, выделялась надпись — «Гдень». Линия маршрута брала начало за парышевским перекрестком и в окаймлении лесов, западнее Черкизова, через Гдень тянулась в северовосточном направлении к днепровскому мосту у деревни Навозы. Конечно, никакую схему, даже если она вычерчена так красиво и чисто, как эта, нельзя сравнить с топографической картой. Но все же это лучше, чем наспех набросанные бумажки, которыми нам приходится пользоваться. По крайней мере, можно составить себе представление о направлении движения, расстояниях и даже о рельефе местности.

Орудия миновали перекресток. В кабину поднялся Васильев.

— Жаль, нет карты. Знаете новость? Слышал от штабных писарей... Разведчики, ходившие со старшим лейтенантом Пономаревым за Припять, говорят, будто немцы уже переправились на восточный берег Днепра.

Ну... не может быть. Я видел карту командира батареи. На Днепре, севернее впадения Припяти, есть два моста. Для того чтобы выйти к ним, немцы должны сначала завладеть Чернобылем. Других переправ, по-моему, на Припяти нет, как и подступов, пригодных для этой цели. Возможно, речь идет о южных районах. Сведений о положении там мы не имеем.

— Куда же направляется наша колонна?

Может быть, передвижение войск, в котором участвует полк, объясняется тем, что противник переправился через Днепр? А может быть, это «утка»?

— Не знаю... — неуверенно ответил Васильев. — Что-то непонятно... на сто километров откатились, дали несколько залпов и снова в путь... а как же пехота?.. Послушайте, поговорим откровенно... ведь мы доверяем друг другу...

Поговорить я был не прочь, только известно мне не больше, чем Васильеву. А относительно доверия, то между нами — Васильев знает — оно существует не на словах, а в действии. Действие всегда имеет «свой вес, слова невесомы» — так в училище говаривал наш преподаватель, старший батальонный комиссар Гантман.

— Ну, а как вы смотрите на обстановку? Надолго пехота задержит немцев на Припяти?

Столько, сколько сможет... Впрочем, пехота способна оказывать сопротивление в зависимости от поддержки. Возьмем, к примеру, немцев. Если бы не «юнкерсы», минометы да танки, что станется с пехотой? Точно так же и у нас... Только поддержку нашей пехоте оказывает во всех видах боя единственная сила — артиллерия. Под Новоградом-Волынским, Малиной, Барановкой, в районе Базара, да и сейчас там, на западе, сколько артиллерийских полков, дивизионов, батарей? Пусть Васильев вспомнит лес за Скуратами. Тогда, на грейдерной дороге, 6-я батарея задержала танки... иначе они попали бы в Скураты раньше пехоты... Один из оборонительных рубежей проходит по Припяти. Если пехоту обеспечить артиллерийской поддержкой, она будет держаться... ну, а мы отступаем... ясно...

Васильев задумался и умолк. Потом заговорил снова:

— Куда идет наш полк и вся эта масса машин и людей? Поглядите, сколько орудий... Если слухи имеют основания, то мы повернем на юг... а может, на север, к Чернигову... Я слышал, будто и там неладно.

Чернигов?.. Одну минутку... когда в Ладыжичах вытаскивали машины, я уловил обрывки фраз из разговора между Юшко и Варавиным. Они упоминали этот город!

— Может быть, пойдем на Чернигов, — Васильев разворачивал схему. — Киев на юге, Чернигов на северо-востоке... Не знаю, сколько правды в том, что болтают, но думаю, на Днепре мы остановимся, и надолго, если не до конца.

Из всех рек, которые встречались нам, Припять — самая многоводная. Л ведь Днепр — одна из крупнейших рек Европы. Я уверен, днепровский рубеж наши войска будут удерживать до последней возможности!

— И я так думаю, — ответил Васильев, — но, знаете, линия дотов тоже была рубежом, и притом прочным... сталь л бетон.

Пожалуй, Васильев прав. Но нельзя забывать, что устойчивость обороны, независимо от того, опирается она на реки или на инженерные сооружения, в конечном итоге определяется состоянием войск. Сегодня наши войска сильнее, чем месяц назад, потому что начали приобретать то, чего недоставало им прежде, — боевой опыт. Хотя, конечно, численный состав их уменьшился... Но ведь помимо тех, кто сражается, есть еще кое-что в тылах... есть резервы.

— Где они... резервы... только разговор.

Да... Мы резервов не видели, потому что они направлялись в горячие места. В те дни их было немало. Район полесских болот лежал в стороне от главных событий, это было второстепенное направление. Здесь бои носили менее интенсивный характер.

Но наши настроения питались не только мыслью о делах текущих. Тот, кто перенес первые месяцы войны, не верил словам и признавал только то, что видел собственными глазами. А это была далеко не радужная картина. Потери в подразделениях росли, в то же время объем задач не уменьшался, а, напротив, возрастал. Люди напрягали силы, уповая на лучшее будущее. Положение характеризовалось не только неизбежной общностью судеб. Возможно, бремя, которое несли войска на Припяти, было в тот день легче, но платили они той же монетой, что и их товарищи под стенами Смоленска и Киева. Они были готовы сражаться и не питали никаких иллюзий относительно будущего.

Я понимал Васильева. Наши суждения во многом совпадали.

Но почему-то неприятно слышать слова уныния, хотя в глубине души я испытывал то же. Чем это объяснить? Но только не соображениями дисциплины. Скорее всего желанием уйти от собственных сомнений, всплывавших в такие вот часы. Как бы там ни было, но, кажется, в этом заключалась одна из причин недоразумений вроде того, что произошло вечером при моем возвращении из 5-й батареи.

Я оглядел Васильева. Меня поразили происшедшие с ним перемены. Щеки ввалились, морщины. Васильев осунулся, на измученном лице застыло выражение тревоги. Только голубые глаза глядели холодно и твердо, смягчая первое противоречивое впечатление. Что случилось с Васильевым? Уж не болен ли?

— Нет, здоров... пыль припудрила немного, — Васильев перехватил мой взгляд. — И все же на фронте лучше, чем в тылу... я не переношу сводки, когда упоминаются знакомые названия городов, сданных врагу...

Впереди возвышался бугор. Дорога петляла среди сосен. На прогалинках — заросли ежевики. Люди дергают ее с корнями и возвращаются на лафеты. Длинные, покрытые шипами стебли царапают кожу, цепляются на одежду. Ягоды, едва начинающие созревать, жесткие и кислые.

Варавин остановил колонну. Привал. Морщась от ежевики, он рассеянно слушал вопросы относительно Чернигова и днепровского моста.

— Нет... спасибо, не могу больше, — он вернул разведчику котелок с ежевикой. — Я не знаю обстановки на Днепре... двигаемся мы в северо-восточном направлении... не исключено, что придем в Чернигов... об этом поговорим, когда будет объявлена задача. А пока у вас есть маршруты... придерживайтесь их... Все!.. По местам!

Путь дальше пересекла речка Брагинка. Ширина небольшая, перед мостом — болото. Застрявшие машины перекрыли дорогу. На объезде мой тягач завалился в яму, наполненную стоячей водой. На поверхности осталась только кабина. Подступиться и завести буксирный трос не было никакой возможности.

Прошло четверть часа. Позади скопление машин увеличивалось. Грязь до колена. Подходили командиры, ругались. И тут: «Воздух!» Но «юнкерсы» прошли, не меняя курса. Наконец, тягач выбрался из ямы.

К вечеру колонна вышла из леса. Слева, среди желтеющих полей, лежит село Гдень. Дорога круто повернула в сторону.

Хаты скрылись из глаз. Снова над головой качались вершины сосен.

И вдруг пасека! Как в Олевских лесах. Сотни ульев, большей частью опустошенные, пестрыми рядами стояли в тени сосновых крон. Кажется, ни один не уцелел.

Орудийные номера указывали в сторону пасеки. Орлов постучал в кабину и, заручившись согласием, взмахнул свернутыми флажками. Сигнал достиг замыкающего орудия. Обгоняя друг друга, люди бросились к ульям.

Щедрый дар лесов! Прошло несколько минут, и стало ясно, что самовольные угощения даже для голодных орудийных номеров не проходят безнаказанно. Растревоженные пчелы целыми роями кружат в воздухе. Многие уже стали жертвой их мести, но веселое возбуждение, захватившее всех, держалось еще долго.

Время близилось к вечеру. Поток колесных машин заметно уменьшился. Впереди на быстроходных тягачах СТЗ-НАТИ-5 шли 152-миллиметровые гаубицы. Расстояние увеличивалось, и, когда огневые взводы приблизились к лесу, дорога оказалась свободной. Потянуло гарью. Сквозь деревья просвечивалось пламя. По опушке и дальше, у перекрестка, горят машины, подожженные «юнкерсами». Не меньше полусотни.

Надвигались сумерки. Рассыпанные в вышине звезды делались ярче и, переливаясь, мерцали на ночном небосклоне. Лобовое стекло, принимавшее все больше пыли, поглощает свет. Я удалял пыль, пока не надоело, потом стал глядеть через открытый дверной проем кабины. Потянулись бессонные часы темноты. Пыль, остановки, объезды, сонные люди, водитель.

На обочине мелькал сигнал фонаря. Из темноты выступил Варавин.

— Впереди Днепр... мост в пяти километрах. Съезжайте, сократите дистанции... занять открытые ОП, — он указал в темноту. — Задача... прикрыть дорогу на выходе из леса... направление стрельбы... зарево, готовность... четыре ноль. От огневых взводов выставить дозоры. Район патрулирования укажет Смольков. Оборудование позиций не начинать. К семи ноль подготовиться к движению.

Ушло бы немало времени, если бы не осветительные бомбы, сброшенные гудевшим в небе «юнкерсом». Отпала надобность в фонаре связного. Светильники, повисшие на парашютах, залили бледным мерцающим светом все вокруг — дорогу, лес, черневший позади, колонну и луг, где находились позиции.

За обочиной стояла на позиции батарея 85-миллиметровых зенитных орудий. Удалось разглядеть и луговые заросли. В район ОП вел только один путь — по следу повозок, среди зарослей ивняка. Вокруг, по-видимому, мокрый луг.

Свет бомб погас. Огневые взводы пришли в движение. Головное орудие застряло. После долгих трудов его удалось вытащить, но оба буксировавших его тягача зарылись глубоко в болото. Выкарабкаться оттуда удалось только к рассвету.

До выступления оставалось еще около трех часов. Орудия были готовы к открытию огня. После осмотра я вернулся к буссоли. Васильев уснул на ящиках. Пришла моя очередь отдохнуть. Васильев поднялся, я занял его место.

Сквозь сон чувствовалась сырость, ломившая тело. В глаза бил яркий свет. Из-за горизонта выкатывался солнечный шар, рассеивая яркие лучи. Переливами сверкали капли росы в луговой траве. Невдалеке серебрилась заводь, окантованная буйной зеленью.

Ящики, на которых я спал, порядком осели под своей тяжестью. Болотная вода поднялась вровень с крышками и подмочила бы одежду, если бы Васильев не разбудил меня.

— ...Боеприпасы погружены, колонну выстроил. Командир батареи ждет на дамбе. Мост, говорят, вполне надежный.