Альберт С. Радди

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Альберт С. Радди — голливудский продюсер, чьи фильмы Крестный отец и Малышка на миллион были удостоены премии Академии за лучший фильм. В начале 1970-х он намеревался экранизировать роман Атлант расправил плечи.

Дата интервью: 20 октября 1999 года.

Скотт Макконнелл: Как получилось, что перспектива экранизировать роман Атлант расправил плечи заинтересовала вас?

Альберт С. Радди: Подобно сотне миллионов других людей, я прочитал этот роман еще тогда, когда учился в колледже. И успел перечитать эту книгу три или четыре раза еще до того, как познакомился с Айн Рэнд. Признаюсь, я исчеркал своим карандашом не одну сотню страниц в этой книге. Для меня она была сродни Библии. Закончив работу над Крестным отцом, я решил, что такой амбициозный проект, как Атлант расправил плечи, может заинтересовать Айн Рэнд — с учетом качества снятого мной фильма. Поэтому я позвонил ее агентам в Curtis Brown, и там мне сказали: «Послушайте, Айн еще никогда не давала разрешения на экранизацию этой книги. Однако из уважения охотно встретится с вами». Я ответил: «Устройте нашу встречу. Мечтаю о встрече с этой женщиной».

Так что мы познакомились в Curtis Brown. Ее представитель сидел за столом в огромном кабинете, рядом стояли четыре-пять пустых кресел, а Айн расположилась на небольшом диванчике. Я вошел и втиснулся рядом с ней на этот диванчик. Она посмотрела на меня с легким недоумением, поскольку во мне шесть футов и четыре дюйма, и она существенно ниже меня. Я закинул руку на спинку дивана. И она спросила: «Дорогой мой, какие книги вы читаете?» Я ответил: «Айн, мне не положено увлекаться чтением романов. Я из тех, кто действует и делает дело. Тем не менее я читал Атланта и скажу, что это фантастический по своему качеству роман».

Ей немедленно захотелось узнать мои планы относительно кинофильма. И я сказал: «Айн, вы сочинили один из величайших триллеров, одну из величайших любовных историй — величайшую женскую роль, которую мне приходилось читать в современной литературе». И она ответила: «Именно, дорогой. Именно так я и воспринимаю всю эту историю. Я всегда видела ее такой».

Помню, что я рассказал Айн Рэнд, каким вижу фильм, и она согласилась с моим представлением. Она согласилась с представлением в виде триллера с любовной историей и сексуальной подоплекой. Незачем воспевать пеан объективизму, когда в романе уже все и так сказано. Тот факт, что героям приходится бороться, чтобы спасти свою собственность, и они не сразу понимают, что Голт отключает моторы мира, присутствует в самой истории. Поэтому мне незачем раскручивать его. Он есть. Но что будет перед ним? Кто эти персонажи, которых ты намереваешься полюбить, о которых собираешься заботиться, которые будут жить и умирать, которые, по твоему мнению, должны получить то, чего добиваются? И вообще, чего они добиваются? Что мешает им получить то, чего они хотят? И что будет в конце? Очень просто. Это четыре интересующие меня этапа, и все они присутствуют в книге.

Расскажите еще о том, что вы обсуждали при той первой встрече.

Она стала расспрашивать меня обо мне, о том, как я попал в кино. Я создал телесериал Герои Хогана[349]. Услышав это от меня, она рассмеялась.

Какое у вас создалось впечатление о ней?

По прошествии пяти минут знакомства она стала казаться мне много большей, чем в физическом плане… она была очень энергичной, очень едкой и колкой. Проведенное в ее обществе время, не всегда чересчур плодотворное, как во время нашей последней встречи, навсегда запомнится мне своими удивительными моментами. В первую очередь тем, что мне предстояла встреча с Айн Рэнд. Это огромная честь. Я ждал эти встречи, и никогда не был разочарован.

Поэтому мы устроили большую пресс-конференцию, чтобы объявить о начале проекта, и намеревались довести дело до ума. Мы составили бюджет и начали работу над контрактом. Мы согласовали пару вопросов и пришли к одному, который погубил всю идею: она хотела, чтобы ей представили на одобрение итоговый сценарий. Я попытался объяснить ей. Я сказал: «Айн, при всем моем уважении, если на земле есть человек, достойный получить на одобрение итоговый сценарий, так это вы, учитывая всю значимость романа, но говорю вам прямо: никто не даст право одобрять итоговый сценарий автору книги объемом в одиннадцать сотен страниц. То есть нельзя перенести в кино финальную речь Джона Голта, которой вы отвели шестьдесят страниц. Тем не менее вы будете самым серьезным образом вовлечены в работу над сценарием, и все же настанет такой момент — обязательно пугающий крупных писателей, у которых есть свои драгоценные и любимые места в текстах — когда режиссер займется съемкой фильма. Ни один режиссер не скажет вам: „Вот вам право одобрения окончательного сценария, а я сниму то, что вы мне скажете“. Режиссер хочет внести свой собственный вклад и должен иметь такую возможность, потому что он — режиссер. То же самое относится и к продюсеру, у которого есть другие проблемы при съемке фильма, и сценаристу, владеющему мастерством кинематографической экономии и умеющему передать смысл ленты, не тратя на каждый кадр по четырнадцать страниц текста. Посему всегда наступает такой момент, когда оказывается, что вы должны выпустить свое произведение из собственных рук, в противном случае, — я сказал — вам придется снимать фильм самостоятельно».

Почему этот вопрос не был улажен до пресс-конференции? Я бы предположил, что на пресс-конференцию выносятся подготовленные сделки.

По сути дела, сделка, как я считал, уже была заключена, поскольку самые важные вопросы были уже согласованы. Мне никогда не доводилось иметь дело с автором книги, требующим одобрения итогового сценария. Мне даже в голову не приходило, что здесь может возникнуть какая-то проблема. Оглядываясь назад, скажу, что это было просто глупо, потому что книга имела такое значение, однако я предполагал, что сумею уговорить ее — потому что, по сути дела, она была прагматиком — и объяснить, что сам процесс требует, чтобы в какой-то точке работа передавалась в чужие руки. Так вынуждены поступать все: автор, сценарист, режиссер, продюсер, бухгалтер, оператор… Продюсер и режиссер передают свою работу маркетологам. От момента возникновения идеи до показа в вашем кинотеатре фильм проходит самые разнообразные инстанции. И такого, чтобы весь контроль сосредотачивался в одних руках, просто не может быть.

Как вы представляли себе фильм?

Фильм должен был стать длинным, продолжительностью от двух с половиной до трех часов. При работе с объемистым материалом возникает проблема пресыщения, приводящая к тому, что приходится выбрасывать слишком много текста. Истина заключается в том, что уместить на киноленте все одиннадцать сотен страниц никак невозможно. Это известно и понятно еще до начала съемок. Посему суть съемки фильма по роману заключается в определении того, что можно опустить. Мы не были намерены писать новые диалоги. Каждая произнесенная героями строчка должна была принадлежать Айн. То есть я имею в виду, что ни у кого не хватило бы духу придумывать какие-то новые сцены с Дагни, Хэнком Риарденом, Мучем или с кем-то еще. Следовало передать суть романа методами, глазами кино… в этом и весь вопрос.

На чем в этом отношении вы сошлись с мисс Рэнд?

По сути своей это должен был быть триллер и любовная история с подтекстом в виде рассказа о человеке, который хотел отключить мотор, вращающий мир, и запустить его снова. Должен был получиться увлекательный триллер вкупе с потрясающей повестью о любви. A еще детектив, посвященный попыткам выяснить, кто именно дергает за веревочки. Основная сюжетная линия должна была повествовать о попытках Дагни и Риардена спасти соответственно железную дорогу и сплав и об их сближении.

Забавно было еще и то, что она хотела внести в контракт пункт, предусматривавший, чтобы при необходимости ее на западный берег всякий раз возили на частном реактивном самолете. Когда я спросил ее о причине, она ответила: «Дорогой мой, как только русские узнают, что я лечу на авиалайнере, они угонят его». На мой взгляд, она несколько преувеличивала. Однако тогда я сказал ей: «Никаких проблем». Так что я вполне мог урегулировать все ее требования.

Чего еще она хотела?

Она хотела познакомиться со сценаристом еще до того, как мы наймем его. Она хотела познакомиться с режиссером картины до того, как мы подпишем соглашение с ним. Я хотел предоставить ей консультационные права на всех этапах съемки, потому что инстинктивно понимал, что вне зависимости от формулировок контракта, выход этого фильма в прокат потребует ее одобрения. Нельзя было отснять Атланта так, чтобы впоследствии она в интервью говорила: «Это не мой фильм. Я его ненавижу». Так было бы непрактично[350].

Вы обсуждали с мисс Рэнд ваш фильм Крестный отец?

Лишь в той степени, в какой она была увлечена фильмом. Она считала, что эпические размеры этой ленты и время, потребовавшееся нам на пересказ всей истории, примерно соответствуют тому, что потребуется для воплощения на экране романа Атлант расправил плечи.

Расскажите мне о пресс-конференции по поводу съемки Атланта, состоявшейся в ресторане «21» 10 мая 1972 года.

Это было гала-мероприятие. В клубе «21» собралось около полутора сотен человек. В Curtis Brown мне сообщили, что все крупные режиссеры и продюсеры Соединенных Штатов и Европы в то или иное время пытались приобрести права на съемки фильма по этой книге и всем было отказано. Удивительная была женщина. Она была именно такова, какой мне представлялась. Острое чувство юмора. Очень обаятельная. Язвительная. И безусловно, такая, какую все хотели видеть и слышать — особенно в Нью-Йорке — потому что она была одной из великих фигур литературного мира.

Помните ли вы тогдашних кандидатов на исполнение ролей?

В то время я намеревался пригласить Фэй Данауэй на роль Дагни Таггарт, Клинта Иствуда на роль Хэнка Риардена, Алена Делона на роль Франсиско и Роберта Редфорда на роль Джона Голта.

Вы рассказывали мисс Рэнд о своих предпочтениях?

Да. Они ей понравились.

Как закончились ваши отношения?

Последний раз я видел Айн после смерти ее кота. Она жила тогда в квартире на 34-й стрит. Я взял с собой меленького сиамского котенка и подъехал к ней около трех часов; Бетти, моя секретарша, ожидала в машине, потому что в шесть мы улетали в Калифорнию. Я поднялся с кошкой наверх и попытался объяснить Айн причины, не позволяющие мне вручить ей бразды правления… я был готов отдать ей все на свете, но не имел возможности сделать это. Мы проговорили до 9 или 9:30. И я сказал: «Айн, могу ли я переговорить с вами с глазу на глаз?» Так что мы с ней вдвоем отправились в спальню, оставив Бетти и Фрэнка в другой комнате. Я сказал: «Айн, я не могу заключить с вами контракт, однако готов ждать до конца дней своих, ждать, покуда в груди моей остается дыхание, но отснять эту клятую штуковину тем или иным образом вне зависимости от того, будете ли вы еще живы или уже нет. Такова моя позиция». Именно так я ей и сказал, и она не обиделась. Вроде как даже рассмеялась. А я сказал: «Но я намерен быть последним человеком, ставшим в эту очередь. Я все же намереваюсь когда-нибудь отснять этот роман». Тут она рассмеялась, и разговор на этом закончился. Я не имел возможности предоставить ей то, чего она просила, a она осталась непреклонной. Потому что, следуя ее словам: «Дорогой мой, если коммунисты купят киностудию, они погубят мою книгу».

И что сказала мисс Рэнд, когда вы передали ей кошку?

Она была очень растрогана. Она не ожидала этого. Маленькая сиамская кошечка понравилась ей. Кажется, Айн называла ее ангелом. Ее кошка недавно умерла, а сама эта женщина была мне приятна, вот что я вам скажу. Понятно, что я сделал бы что угодно, чтобы получить права на съемку фильма. Я раздобыл бы для нее и слона с гориллой. Но помимо всего прочего я по-настоящему симпатизировал ей. Она была очень любезна со мной и на пресс-конференции держалась с уважением. Она хорошо относилась ко мне, и я это оценил. Подобное доброе, полное взаимной симпатии отношение было чрезвычайно приятно мне.

Она умела понимать шутку. В ней не было никакого педантизма. Была прямота, симпатичная мне. Кроме того, она держалась не как значительная литературная фигура или вообще важная персона. Мы были на равных. И если ты знаешь, что тебе нужно, и знаешь, чего можешь требовать от других, то вполне можешь добиться своего. С ней можно было вести дело без всяких обиняков. Никто не был обязан подчиняться ей, потому что она — Айн Рэнд. И это мне было приятно в ней. Она не возлагала на себя регалии, хотя и могла, имела право на это. Она поступала иначе. Она ставила вопрос ребром. Мне приходилось встречаться с людьми меньшего калибра, которые пытались добиться подчинения, пытались занять господствующую позицию с самого начала переговоров. Айн Рэнд поступала иначе, она хотела знать, что хочешь сказать именно ты.