Дэниел Грин

Дэниел Грин, художник, нарисовавший в 1959 году портрет мисс Рэнд. На его полотнах запечатлены многие политические и деловые лидеры, а также деятели культуры. Картины кисти мистера Грина хранятся в музеях и частных собраниях всего мира.

Дата интервью: 5 февраля 1999 года.

Скотт Макконнелл: Как вы познакомились с Айн Рэнд?

Дэниел Грин: В 1958 году я служил в военной части, расположенной на Губернаторском острове, Нью-Йорк, и, прочитав Источник, немедленно влюбился в эту книгу и в стоящую за ней философию. И совершенно случайно увидел в какой-то нью-йоркской газете объявление о курсе лекций, читавшемся Айн Рэнд и Натаниэлем Бранденом, и начал посещать их. Во время одного из перерывов в лекции я разговорился с Фрэнком O’Коннором, и, узнав, что я художник, он захотел представить меня Айн и показать ей образцы моих работ.

А как выглядел Фрэнк О’Коннор?

О, это был удивительно симпатичный мужчина. Точеные черты лица, высокий, относительно стройный, с учетом того, что тогда он был уже на седьмом десятке лет. Он напомнил мне Джона Бэрримора и Гэри Купера, то есть внешне вполне годился в кинозвезды.

Значит, я встретился с Айн, колесики зацепились, и она согласилась позировать по моей просьбе для нескольких портретов. Позировать она начала в моей студии, после того как я уволился с военной службы в 1959 году.

И что сказало ваше художественное око, когда вы увидели ее?

Сила характера отражалась на ее лице, в прическе, во всей строгой простоте черт. Внешний вид Айн Рэнд выражал решительность; даже одевалась она очень продуманно, и как мне кажется, отнюдь не для того, чтобы производить впечатление на мужчин. Впрочем, она, безусловно, продумывала каждый аспект своей жизни, в том числе обстановку квартиры, собственную одежду, те немногие драгоценности, которые она носила… помню брошку в виде символа доллара, которую кто-то подарил ей и которой она очень, очень гордилась.

Почему вы захотели написать ее портрет?

Исключительно потому, что являлся ее почитателем; Айн Рэнд казалась мне настолько удивительной личностью, что возможность написать ее портрет и провести некоторое время в ее обществе очень привлекала меня. Однако должен сказать, что после портрета Айн я написал еще сотни, если не тысячи портретов и никогда не сталкивался ни с какими проблемами именно потому, что научился трактовать взаимодействие между натурщиком и художником именно во время сеансов с Айн Рэнд.

Нельзя ли подробнее?

В то время я был еще молод, и меня интересовало мнение Айн Рэнд, a оно открывало передо мной широкое поле воззрений на различные аспекты живописи. Полагаю, что в то время обнаруживал склонность к поискам одобрения, от которых теперь давно исцелился. Я не позволяю своим натурщикам делать какие-либо комментарии, и этому научился как раз в обществе Айн. Она начала задавать вопросы, понемногу вмешиваясь в мой художественный процесс, и я более не допускаю ничего подобного. Я пытался объяснить ей, что именно делаю, a это было ошибкой. Потому что она обладала собственными требованиями к живописи, и ее представления не совпадали с моими.

Опишите сеанс в обществе Айн Рэнд.

Уволившись из армии, я снял студию в доме на 31-й стрит, недалеко от Эмпайр-стейт-билдинг. Она приходила в назначенное время и позировала с частыми перерывами. Так шли недели, если не месяцы.

И много ли было сеансов?

На самом деле я написал три портрета. На написание каждого из них в обыкновенных условиях требовалось десять-двенадцать сеансов продолжительностью по три часа. Один портрет я делал маслом, на него ушло больше времени, и сеансы проводились реже. Потом я перебрался в другую студию, находившуюся в Гринвич-Виллидж, и она посещала меня уже там. Наконец, я переехал в свою постоянную студию на 67-й стрит. Иногда я встречался с ней на вечерах в ее доме или же специально посещал ее, чтобы закончить наши дискуссии.

Могла ли она видеть Эмпайр-стейт-билдинг из окна вашей первой студии?

Да. Это здание можно было прекрасно видеть через застекленную крышу, и вид на него очень занимал ее.

Нельзя ли поподробнее?

Очевидно, вид на самое высокое здание мира из моей студии каким-то образом соотносился с ее представлениями об архитектуре, являл визуальную иллюстрацию к ее произведениям.

Вы всегда писали ее портреты с натуры или пользовались фотографиями?

Нет, все было сделано с натуры.

Она умела сидеть неподвижно?

O да, она была очень добросовестным человеком. Она была превосходной натурщицей: держалась абсолютно неподвижно с невероятным самообладанием. Не жалуясь, она стояла час за часом — мной была выбрана стоячая поза — для картины, появившейся в фильме Ayn Rand: A Sense of Life [Айн Рэнд. Смысл жизни, 1997, США, режиссер Майкл Пэкстон][180].

Рассказывала ли она во время сеансов что-нибудь о своем мыслительном процессе, стоя перед вами?

Она подробно обращалась к конкретным темам, сеансы проходили тихо и задумчиво.

Помимо кое-чего прочего она приносила с собой пластинки, и музыка, которую мы слушали вместе, помогала ей сохранить определенное настроение; особенной любовью у нее пользовалась Сильва [Имре] Кальмана, довольно много мы слушали и Рахманинова. И когда теперь я слышу знакомые отрывки из Кальмана, то немедленно вспоминаю Айн, так часто мы их слушали.

В каком настроении ума она стремилась пребывать?

Не могу отвечать за нее. С моей точки зрения, она излучала непреклонную уверенность в себе. Открытость, прямоту и решительность. Все те положительные качества, которые воплощала в себе.

Что вы пытались уловить или воплотить в своих картинах?

У меня было две цели. С одной стороны, чрезвычайно важное значение имеют живописная техника и художественная задумка. Такова природа самого вида искусства. Однако при этом художник обязан передать на холсте яркие качества своего натурщика. Так что моя задача была двуединой. С одной стороны, я пытался создать портрет Айн в меру своих тогдашних способностей, так, чтобы свойства ее личности проявились в портрете. Но с другой стороны, я также учился мастерству портретиста, используя сеансы для шлифования моих художественных способностей. Впрочем, это было давно. Тогда я был еще начинающим живописцем.

Учитывая ваши цели, каким образом вам удалось предложить конкретную комбинацию ее позы, светотеней, одежды и так далее?

Ее одежду мы обсуждали, это было вечером в ее квартире, и по сути дела, она сама сделала за меня мою работу, предложила костюм, и мы сошлись на ее одежде для данной картины, так что костюмерную работу она в основном выполнила сама, хотя и я внес некоторый вклад. К позе и освещению я также приложил руку, причем в какой-то момент, даже начал изображать ее сидящей, после чего у нас вышел спор, и она решила, что хочет стоять и смотреть прямо на зрителя, так что мне пришлось учитывать ее мнение. Что касается освещения — никаких дебатов по этому поводу у нас не было. Я работал в одном из аспектов изобразительного мастерства, предусматривавшем использование обращенной на север студии, так что свет исходил из потолочного окна, обращенного к Эмпайр-стейт-билдинг.

Помню, что один портрет я писал в анфас и чуть развернул ее боком, чтобы придать картине некоторую динамичность. У нее было по этому поводу свое мнение. Она полагала, что ее нужно изображать анфас, как лицом, так и телом, потому что с ее точки зрения это означало, что она смотрит на жизнь лицом к лицу. Ее интересовали психологические нюансы живописной практики, в том числе позы.

И в результате оказалось, что мне следует быть осторожнее с вариантами, поскольку она вкладывала слишком много смысла в ту или иную позу и так далее. Помню, как однажды она заинтересовалась точным пониманием моих слов. Я воспользовался словом «a priori», и она остановила меня и стала выяснять, в каком контексте я это сделал. Очевидно, что обыкновенно это слово имеет религиозные коннотации. В поисках интересных для разговора тем мы прошли весь алфавит от A до Z. Она была великолепной спорщицей, a мне было не то двадцать три, не то двадцать четыре года. Я никак не мог угнаться за скоростью ее мышления, кроме как в области живописи, и она проявляла здесь особенное внимание к моей точке зрения.

И какие же темы были ей интересны?

Сиюминутные, возникавшие по ходу дела, связанные с техникой живописного мастерства и образом мышления художника. Конечно же, мы беседовали и об интуиции, и о вдохновении, имевшемся у меня далеко не в изобилии, и она соглашалась со мной. Мне казалось, что внушительная часть живописного мастерства имеет вполне рациональное объяснение, и именно на этой основе полагал начало собственной технике, что представляло для нее особенный интерес.

Наши разговоры на сеансах были особенно увлекательными, и даже в моменты отдыха мы продолжали долгие дискуссии в отношении художественного мастерства, и я полагаю, что в то время она использовала наши разговоры в качестве информации, на основе которой формировала ряд собственных идей в отношении живописи и изобразительного искусства. По сути дела, она позировала полчаса, а затем мы разговаривали часа полтора. В какой-то момент она попросила присоединиться к нам искусствоведа Мэри Энн Рукавину [впоследствии Мэри Энн Сурс], которая, присутствуя при наших беседах, делала заметки. Ну а уже вечером либо я отправлялся в квартиру Айн, или она возвращалась в мою студию, после чего мы часами обсуждали живопись во всех ее аспектах. Я находился в привилегированном положении в том смысле, что мог описать то, что делал, с другой стороны мне противостоял непреклонный в своей стальной логике ум, оспаривавший каждый этап процесса. Айн хотела узнать по возможности все, что можно было сказать о рабочем процессе написания картины.

Можете ли вы вспомнить некоторые из ее вопросов?

Мы обсуждали с ней Дега, которого она не любила за неопределенность его работ, каковую она связывала с неопределенностью мышления, с чем я напрочь не соглашался. Она полагала, что Сальвадор Дали, за исключением своей тематики, является образцом той разновидности художника, которой она восхищалась, так как рисовал — я запомнил ее реплику — «словно бы мы находимся в мире, лишенном пыли».

Откровенно говоря, после ряда бесед я разочаровался в них, потому что в отношении живописи мы были настроены на разную волну. На мой взгляд, она полагала, что все на свете должно было в той или иной мере ориентироваться на ее философию, однако живопись пользуется совершенно другим словарем, и в отношении предназначения живописи мы во многом существенно расходились.

Какую же цель преследовали в живописи лично вы?

Самовыражение: не более чем преодоление себя самого.

А как она вела себя, когда вы не сходились во мнениях?

Наши разногласия в основном улаживались вполне дружелюбно, однако Айн была чрезвычайно настойчивым человеком. Взгляды свои она защищала со всем возможным рвением. Она все и всегда воспринимала очень и очень серьезно, что как раз мне и нравилось в ней. Все наши разговоры происходили в очень серьезной манере. Не во враждебной или грубой, однако на словах она не экономила. Если она не соглашалась с вами и считала, что вы в чем-то заблуждаетесь, то говорила об этом без всяких обиняков. Посему мне подчас приходилось следить за тем, что, а иногда и как говорю, потому что она была чрезвычайно чувствительна к любому нюансу, многие из которых ускользали от моего внимания до тех пор, пока она не стала указывать мне на мои ошибки.

И какого мнения вы придерживаетесь о написанном вами портрете?

Он мне нравится, особенно потому, что на нем изображена Айн. Я охотно воспользовался бы другой возможностью нарисовать ее. Я горжусь этим портретом.

А как развивались ваши отношения потом?

Я подружился с Фрэнком и Айн, a также с различными близкими им людьми. Я тесно общался с Фрэнком и Айн примерно три или четыре года, a потом начал получать уйму корпоративных заказов, глав крупных компаний, таких как IBM и DuPont. Ей было особенно интересно узнать, насколько люди, портреты которых я писал, соответствуют нормам, установленным ею в романе Атлант расправил плечи.

Чем окончилось ваше знакомство с мисс Рэнд?

Естественным образом выдохлось. Я перебрался на 67-ю стрит, и после того мы не встречались. Пару раз я разговаривал с нею по телефону. И все. Я до сих пор придерживаюсь предложенной ею философии и воззрений, восхищаюсь написанными ею книгами, а также высказанными точками зрения.

Я считаю ее чрезвычайно одаренным человеком и полагаю себя в долгу перед ней за те идеи, которые она высказала в своей философии. Она пролила свет на куда большее количество вопросов, чем я готов поверить, и сделала это самым блистательным образом. Она была очень сильной личностью и оставила в моей жизни более глубокий след, чем многие из тех замечательных людей, с которыми я встречался. Я счастлив, что мне представилась возможность познакомиться с ней.