Айрис Белл

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Айрис Белл была замужем за представителем NBI, занимавшимся записями лекций.

Даты интервью: 11 мая и 10 июня 1999 года.

Скотт Макконнелл: Как вы впервые познакомились с Айн Рэнд?

Айрис Белл: Мой тогдашний муж Эд Нэш[188] работал представителем NBI. В конце 1962 года его стали приглашать на мероприятия ближнего кружка Айн Рэнд. Нас пригласили на новогодний вечер у Блюменталей, там присутствовала и Айн Рэнд.

В середине 1962 года, когда Эд сообщил Брандену о том, что его переводят в Чикаго, они попросили его организовать там лекции NBI.

Расскажите мне о речи, произнесенной мисс Рэнд в Маккормик-плейс в 1963 году.

Идея осенила Эда Нэша. Эту речь Айн произносила также в каком-то другом месте[189]. Он переговорил с Айн и Натаном. Они согласились, и мне пришлось проработать около двух месяцев. Мы арендовали небольшой офис в Чикаго, и я сделала все необходимое, оформила объявления, приготовила конверты, надписала их и наклеила марки, наняла телефонисток и позаботилась о продажах.

Незадолго до ее выступления мы съездили в Нью-Йорк. Напечатали несколько очень больших плакатов, рекламирующих ее выступление — такие плакаты обычно вывешивают на стенах заброшенных зданий, и наняли людей, чтобы они сделали это. Разрабатывая плакаты, я сказала Эду, что нам нужно обратиться к Айн, чтобы она получила возможность одобрить их. Он сказал мне, что не нужно, что мы все делаем правильно, и она уже выразила ему свое одобрение. Мы приехали к ней с этим громадным плакатом, развернули его и показали ей вместе с рекламными листками, оранжево-желтыми, с крупным черным шрифтом и ее фамилией Рэнд посреди них. Увидев все это, она пришла в ужас, спросила: «Неужели это окончательный вариант? Мне это не нравится». Эд честно признался ей в том, что я предлагала ему показать ей эскизы, сказал, что впредь будет слушать мои советы, что бы я ни сказала.

Почему она возражала против такого варианта?

Потому что ей было неприятно видеть свое имя, написанное такими крупными буквами. Эд возразил ей и сказал, что элемент плаката, привлекающий внимание людей, должен быть самым крупным.

Что еще вы узнали, работая с мисс Рэнд?

Она дала мне кое-какие рекомендации относительно процесса планирования, которыми я с тех пор часто пользовалась. Однажды Эд Нэш сказал, что нам не обязательно заключать какое-то соглашение в письменном виде. Она сказала ему: нет, контракт заключать обязательно… что, если вашего контрагента собьет машина после выхода из офиса? Так что все должно быть занесено на бумагу.

Когда они с Фрэнком прилетели в Чикаго на лекцию, мы с Эдом встретили их в аэропорту и отвезли в отель. Мы все находились в одной комнате, когда явилась одна из студенток NBI — старшеклассница, посещавшая лекции в записи — и принесла с собой две дюжины роз на длинных стеблях. Айн сказала ей: «Это неуместно». Понятно было, что получилось неловко. «Однако тем не менее спасибо, хотя больше таких вещей не следует делать». После чего передала цветы Фрэнку, который поставил их в вазу.

Как отреагировала девушка?

Сперва обиделась и испугалась, но в итоге Айн привела все в норму.

Расскажите о той речи, которую она произнесла в тот вечер.

Была тревога из-за бомбы. Кажется, Айн уже выступала, так что Эд Нэш и я, и, кажется, Руби и Гарри Ньюман — помогавшие нам — возле зала обсуждали поднятую тревогу. Мы вызвали к себе Натана и решили в итоге ничего не делать. Мы решили, что нас хотят взять на испуг, и эвакуировать зал не стоит. Все закончилось хорошо.

Я совершенно уверена в том, что все билеты были распроданы — это был один из крупных залов Маккормик-плейс[190].

Как публика отреагировала на речь?

Самым очаровательным образом. Там собрались исключительно ее сторонники. Едва ли в тот вечер в зале находился кто-либо не симпатизировавший ей.

Расскажите мне о том, как фотографировалось это событие.

Снимал мой отец. Он был профессиональным фотографом и снимал без вспышки, получая мягкие кадры. На одном из снимков изображена сцена, явно до начала выступления. На нем присутствуем мы с Эдом и Айн в платье с откинутым капюшоном.

На другом снимке запечатлен книжный прилавок и Руби Ньюман, в качестве ценителя таланта беседующая с Айн. Кроме того, на этом снимке присутствуют Фрэнк, Барбара, Натан и Боб Бартонс, мой друг, работавший на Эда Нэша.

Расскажите мне о художественном оформлении Объективиста. Вы оформляли объявления и обложки пластинок?

Да. В 1965 году я спроектировала логотип NBI Communications. Он присутствует и на обложке пластинок.

Объективист — тот, который с сине-зеленой обложкой и надписью в три строки, — его оформление проектировала я, однако мисс Рэнд воспользовалась своим правом обладателя копирайта. Она хотела спуск на три строки с левой стороны страницы. Она выбрала цвет, как я поняла, соответствующий металлу Риардена. И выбрала гарнитуру еще до того, как я представила ей макет. Я уже запланировала некие пояснения с моей стороны, потому что мне выбранная ею гарнитура показалась уродливой. Я подумала, что если познакомлю ее с историей этого шрифта, она изменит свой взгляд на него, так как это был баухаус, разработанный в Германии в 1930-х годах. Она выбрала шрифт из этой же группы, хотя существуют различные варианты рубленого шрифта, происходящие из той же самой греческой традиции. Я упомянула группу «Баухаус», и она немедленно остановила меня. Это было очень мило, однако она не слушала того, что я говорила, и сказала: «O, столько людей думают, что я люблю эту немецкую группу, однако она мне вовсе не нравится».

Мне даже в голову не приходило, что ей нравятся такие шрифты — я знала, что они ей не нравятся. Но она превратно поняла меня. Если бы она слушала меня, то поняла бы — я сомневаюсь в том, что ей может понравиться этот шрифт. Но поскольку я так и не сумела донести до нее свою мысль, дело закончилось тем, что в печать пошел именно баухаус.

Были ли у вас еще какие-нибудь интересные разговоры с Айн Рэнд?

У Эда возникла идея продавать наклейки на бампер с надписью: «Кто такой Джон Голт?» Я нарисовала ее, когда жила в Лос-Анджелесе. Я подарила ей одну, и она сказала, что идея ей не нравится. И такой политики она придерживалась еще несколько лет. Ей казалось, что таким образом мы крадем ее идеи, зарабатываем на ее интеллектуальной собственности. На это я сказала ей, что в маленьких городках есть люди, студенты колледжей, у которых нет способа узнать, кто в округе интересуется подобными идеями. Располагая подобными наклейками, они получают возможность это узнать. Она решила, что это отлично, и одобрила наш поступок.

Как она относилась к вам?

Очень хорошо. 16 апреля 1965 года я собиралась на бал в NBI и потратила много времени на поиски в магазинах подходящего платья. Только мне ничего так и не понравилось, но, наконец, моя мама сшила мне отличное платье с длинной юбкой из кисеи с ткаными горошинами и широким кушаком. Когда я приехала на бал, присутствовали человек сто или двести, и все женщины были в облегающих платьях, причем многие с одним плечиком — как в Источнике, — а может быть, и в Атланте. Никто не обратил внимания на мое платье. Я как объективистская функционерка попала не в такт обществу. На мой наряд обратила внимание только Айн Рэнд.

Я подошла к ней, чтобы поздороваться, и она сказала, что, на ее взгляд, я очаровательна и похожа на балерину. Это было так приятно.

Потом мы с Эдом переехали в Лос-Анджелес, потому что ему предложили должность вице-президента Capitol Records Club. В его рамках он создал особый клуб для любителей классической музыки. Для нужд этого клуба я начала выпускать журнал в толстой обложке, выходивший каждые два месяца. Подпись представляемого композитора эффектно выглядела на черной обложке. Эд нанимал Боба Бэрронса — журналиста и редактора сразу — чтобы тот нанимал журналистов для написания тех статей в этот журнал, которые он не писал сам. Экземпляр первого номера мы показали мисс Рэнд после одной из ее нью-йоркских лекций. Пролистав его, посмотрев на заголовки, прочитав абзац-другой, она была очень растрогана и сказала нам: теперь я вижу, что борюсь не в одиночку. Тогда мы подозвали Боба Бэрронса, чтобы она могла похвалить и его. И она сказала ему, что высоко ценит его работу. Мне показалось, что она преувеличивает.

Когда мы с Эдом развелись, она не забыла меня — то есть для нее я была не только женой Эда Нэша, но самостоятельной личностью. После своего развода с Эдом я успела узнать, что существует достаточно много людей, владельцев ресторанов или моих знакомых на вечеринках, для которых я была только его женой — если я появлялась без него. Однако они с Фрэнком воспринимали меня иначе, за что им спасибо.

А что ей так понравилось в вашем журнале?

Наверно, объективистский подход к искусству — изящным искусствам, живописи и музыке, — проявлявшийся в статьях, посвященных композиторам. Одна из них была посвящена Рахманинову, к тому же Боб Бэрронс написал биографию Рахманинова. Читая это оригинальное исследование, вы могли понять, что у него были психологические проблемы или же он являлся непонятым героем — что впоследствии сделал и Боб. Мы сделали три номера, и каждый отослали ей вместе с пластинками.

Вот еще одна история, которая кое-что говорит о ней. Когда два племянника Натана несколько месяцев гостили у него, и я была на вечеринке у Блюменталей, мы все стояли в очереди к закускам, и старший из мальчиков, — кажется, его звали Джонни — стоял рядом с мисс Рэнд. Она разговаривала с ним о его интересах и увлечениях. Он сказал, что имеет психологические проблемы и должен пройти курс лечения. Она спросила его о причине, и он признался, что любит музыку Бетховена и слышал, как она говорила, что если человек любит Бетховена, значит, у него не все в порядке с головой. Она сказала: «Не обращай внимания. Люди так мало знают — наслаждайся ею». И он успокоился.

Помнится, вы делали праздничные украшения для мисс Рэнд и мистера O’Коннора?

Да. Это были рождественские украшения, и я начала их делать, когда переехала в Нью-Йорк. Все они были оригинальными, я делала их из различных попавших под руку материалов. Кроме того, я делала для этих украшений красивые подарочные коробки, на которые уходило столько же выдумки и труда, как и на само украшение.

Ей нравились эти рождественские украшения, которые я ей дарила каждый год. O, ей всегда было приятно получать их! Она или сама при встрече говорила мне, сколько удовольствия получила, или же передавала через Джоан Блюменталь. А еще позже просила Барбару Вейсс рассказать мне об этом.

Однажды Джоан побывала у Айн и обнаружила, что неоткрытая коробка стоит у нее на кофейном столике. Она спросила Айн о причине, и та сказала ей: «Да разве ты не видишь, какое это чудо? В этом году Айрис сумела сделать из бумаги свечу». Джоан даже пришлось какое-то время доказывать ей, что это всего лишь упаковка, и настоящее украшение находится внутри. В конце концов, Айн уступила ей и сказала: «Ладно, можешь вскрыть, но только при условии, что внутри действительно что-то есть».