Эл Ремрус

Эл Ремрус, теле- и кинодраматург и продюсер, знавший мисс Рэнд в 1950-х и 1960-х годах.

Даты интервью: 6 июня 1997 года, 29 мая и 20 июня 2002 года.

Скотт Макконнелл: Как вы впервые встретились с мисс Рэнд?

Эл Ремрус: В 1958 году я был тележурналистом и работал с Майком Уоллесом. Майк также вел рубрику «Вопросы и ответы» в Нью-Йорк пост, и он нанял Эдит Эфрон проводить эти самые интервью. Эдит была очень интересной женщиной — умной, задиристой и непочтительной, так что мы подружились. Интервьюируя Айн Рэнд для этой колонки, Эдит — не знаю почему — немедленно клюнула на объективизм, о котором я тогда даже не слышал. Так что когда мы с Эдит отправились на ланч или на ужин, она завела очень и очень странные речи о психологии, искусстве и политике — в манере, еще не знакомой мне и, безусловно, не исходящей ни от одного нью-йоркского интеллектуала еврейского происхождения. Мне показалось было, что собеседница моя рехнулась. Однако вскоре всплыло имя Айн Рэнд, прозвучало название Атлант расправил плечи, и я начал понимать, где и чего она набралась.

Наконец Эдит спросила меня: а тебе не хочется познакомиться с Айн Рэнд? — Я ответил: почему бы и нет? — К этому времени ни одного из ее романов я не читал, и из того, что мне было известно или неизвестно о ней, складывалась какая-то дурацкая фигура, наделенная заумными идеями. И разве могло быть иначе, если она не относила себя к либералам? Я даже не читал Источник, потому что моя нью-йоркская компания видела в этой книге бестселлер, предназначенный исключительно для лиц, наделенных минимальным IQ. Однако Рэнд оказалась совершенно другой, полной противоречий личностью. И мне стало интересно. Однажды вечером Эдит привела меня в квартиру мисс Рэнд, и мы провели там пару часов в тесной компании — Эдит, я, Айн и Фрэнк O’Коннор.

И что же произошло с вами в ту ночь?

Это было преобразующее всю жизнь переживание. В качестве сценариста Майка Уоллеса я всегда имел дело с фигурами национального и международного масштаба: политиками, нобелевскими лауреатами и писателями, такими как Норманн Мейлер, Теннесси Уильямс, Олдос Хаксли; такими крупными фигурами как Фрэнк Ллойд Райт и Сальвадор Дали, Сидни Пуатье[135] и Бетти Дэвис[136]. И это лишь если ограничиться несколькими именами. Я хочу этим сказать, что мы говорим о некоторых из самых влиятельных фигур американской культуры того времени. Однако никого из них я не могу уподобить Айн Рэнд, настолько блестящей и восприимчивой была она сама, настолько свежими и оригинальными были ее комментарии. Знаете ли, выступления самых видных писателей, политических комментаторов, телевизионных корреспондентов и знаменитостей в той или иной степени напоминают передовицу Нью-Йорк таймс. Однако между Айн Рэнд и Нью-Йорк таймс решительно нельзя было усмотреть совершенно ничего общего. Я хочу этим сказать, что она буквально потрясла меня и пошатнула мои либеральные воззрения.

Давайте вспомним, мне было тогда двадцать восемь, я окончил Городской колледж Нью-Йорка, учебный лагерь левого крыла. И я решил, что могу блеснуть своими нашивками перед мисс Рэнд. Мы разговаривали о том критическом приеме, с которым общество встретило ее роман Атлант расправил плечи, получивший исключительно негативные оценки. И не прочитав ни единого из написанных ею слов, я дерзнул сказать ей — мне до сих пор стыдно даже вспоминать это: «Ну, а не можем ли мы допустить, что все эти отвратительные оценки объясняются тем, что вы отвратительно пишете?»

Мисс Рэнд с великой прохладой прошествовала в соседнюю комнату, вернулась из нее с томиком Атланта в руках и предложила мне найти пример отвратительной прозы. Я ответил: «Сию минуту». В томике насчитывалось более тысячи страниц, и я не рассчитывал на долгие поиски. Пролистав и пробежав взглядом этот внушительный, что само по себе обычно указывает на небрежность автора романа или пьесы, том, я произнес: «Ну вот, хотя бы» — и начал читать вслух. Не помню, о чем там была речь, как будто разбиралась психология Хэнка Риардена, психология крупной личности, созидателя, тем не менее порабощенного ошибочной моралью. Должно быть, я прочитал полглавы, прежде чем вымолвил: «Вау, а ведь совсем неплохо», и мисс Рэнд едва заметно улыбнулась. Так что я думаю, что в тот вечер очень и даже очень легко отделался. Представляете себе: сказать нечто подобное Томасу Манну?

Мне не пришлось читать много больше, чем эти полглавы, для того, чтобы понять, что и в книге этой, и в этой женщине таится нечто особенное. Тем не менее вечер закончился на совершенно благодушной ноте. Она уложила меня наповал и была достаточно любезна с поверженным противником.

Таким вот образом я познакомился с мисс Рэнд. A потом Майк пригласил ее в свое шоу на ТВ, и я пропал. Как и — хотя в несколько меньшей степени — продюсер Майка, Тед Йатс. Вскоре после этого меня пригласили на одну из встреч в апартаментах мисс Рэнд или Натаниэля Брандена. Я не принадлежал к числу постоянных членов Коллектива, однако в нем появлялась и новая кровь: Боб Гессен, Джордж Рейсман, Эдит, я, и под конец Фил и Кей Нолти Смит[137].

Расскажите мне подробнее о появлении мисс Рэнд в шоу Майка Уоллеса, состоявшемся в 1959 году.

Она производила потрясающее впечатление — феноменальной четкостью мысли и уверенностью в себе. И это необычайно, потому что я не думаю, чтобы у нее был большой опыт телевизионных и радиовыступлений. Но камера выхватывала эти пронзительные черные глаза, за которыми угадывался могучий и ни на кого не похожий ум. После этого интервью мы получили уйму писем, провели обсуждение. Все это было очень волнительно для меня, потому что возможность общаться с персоной такого ранга выпадает нечасто. Таких писателей как Бен Хехт[138], Гор Видал[139] и Вильям Бакли[140] можно назвать выдающимися гостями передачи, однако Айн Рэнд пребывала в другой весовой категории.

Какие вопросы вы обсуждали?

Государство общего благоденствия, альтруизм, эгоизм и самопожертвование, а еще — из какого пекла на наши головы свалилась Айн Рэнд, оспорившая большинство священных верований западной цивилизации.

Каким образом в те годы культурное общество реагировало на Айн Рэнд?

Масс-медиа, академические круги, артистическое сообщество дружно ненавидели ее. Ни одна интеллектуальная фигура Америки не воспринималась тогда с такой ненавистью, как Айн Рэнд, поскольку она была бесспорно внушительным, бескомпромиссным и вызывающим оппонентом. Ее считали чокнутой, эксцентричной, опасной. И большинство критиков, как правило, не читали ее книг и составляли свои впечатления по чужим словам. Если бы тогда вы им сказали, что ее почтят появлением на почтовой марке, или что роман Атлант расправил плечи в конечном итоге окажется бестселлером, считающимся многими людьми наиболее влиятельной книгой после Библии, вас сочли бы безумцем. Как называли меня.

Величайшим даром от мисс Рэнд всем нам, кроме написанных ею книг, был пример проявленной ею интеллектуальной отваги и цельности. Эта женщина осмелилась практически в одиночестве выступить против идей, политических систем и культур, доминировавших на всей планете, и извечных святынь интеллектуалов. Какой героизм.

Как ваше отношение к мисс Рэнд отразилось на вашем положении в медиасреде, где доминируют либералы?

Сомневаюсь в том, чтобы нынешние молодые объективисты могли представить себе, насколько коллективистской и недружелюбной была культура в 1950-х и 1960-х годах. В то время человек, признанный объективистом и даже консерватором, не мог найти себе работу в новостной среде. Мне повезло. Работу у Уоллеса я получил, еще являясь убежденным социалистом, что в то время являлось вполне приемлемым, если не предпочтительным. Но не успели пройти два года, как я познакомился с Айн Рэнд и Атлантом — и бедный Майк, этот либерал, получил в своей команде огнедышащего объективиста.

Я ни от кого не скрывал своих убеждений, более того, видел в них своего рода знак отличия. Посему мне пришлось пройти через многочисленные стычки и сражения со своими сотрудниками, в том числе Майком. Однако в его душе также жива индивидуалистическая жилка, а потому он способен простить другим этот индивидуализм. Кроме того, я знал свое дело и умел приноровиться к его, скажем так, сложной личности. То же самое повторилось в более поздние годы в Голливуде, когда я работал с продюсером Дэвидом Вольпером[141]. Там нуждались во мне, а в шоу-бизнесе властвует старая поговорка: «Никогда больше не буду иметь дела с этим сукиным сыном… — до тех пор, пока он не понадобится мне».

А вы или Эдит Эфрон не пытались склонить мистера Уоллеса к философии мисс Рэнд?

Мы с Майком сделались добрыми друзьями, и потому не могли не обсуждать идеологические вопросы. Такова природа животных, каковыми мы все являемся. Поэтому у нас случались оживленные дискуссии. Оставили они какой-то след на его убеждениях или нет, сказать не могу.

А какова была личная реакция мистера Уоллеса на его интервью с мисс Рэнд?

Ну, вы должны понять Майка. Являясь либералом, он в то время выделялся на телевидении тем, что любил драму, противоречия и волнение. Худшим преступлением в глазах Майка был час, посвященный нудному трепу. Поэтому Айн Рэнд заинтриговала его. Он видел в ней ценную гостью для своего шоу. Он отрывался, интервьюируя необычных людей, куда более интересных, чем Эдлай Стивенсон[142] или Губерт Хэмфри[143], одним своим видом вгонявших тебя в смертельную скуку. И поэтому, если другие телевизионщики и интервьюеры могли занести мисс Рэнд в черный список, почитая ее философию творением дьявола, Майк спорил с ней, однако при этом находил ее чертовски интересной как личность.

Случалось ли вам сотрудничать с мисс Рэнд в качестве писателя?

В интересующее вас время я был в основном тележурналистом. Перебравшись в Лос-Анджелес, я стал писать для Дэвида Вольпера сценарии документальных фильмов, голливудских и исторических фильмов. Однако мне всегда хотелось заняться сценариями художественных фильмов. Зная об этом, мисс Рэнд сказала мне: «А не хотели бы вы написать сценарий по Красной пешке?» — что было с ее стороны комплиментом, особенно в глазах человека, никогда не писавшего таких сценариев. Мне кажется, что она, во всяком случае, ощущала, что я понимаю ее отношение к жизни лучше, чем любой другой писатель в этом городе. Тем не менее я спросил о том, почему она не хочет сделать это сама, она ответила, что по какой-то личной причине не настроена этого делать.

Шел 1963 год. Она восхищалась Робертом Стэком, сыгравшим Элиота Несса в Неприкасаемых (The Untouchables), и решила, что из него получится сильный и романтичный комендант тюремного лагеря. Я позвонил Стэку домой и сказал, что у нас с мисс Рэнд созрело предложение для него. Он немедленно ответил: «Приезжайте», — и я приехал и передал ему составленное Рэнд краткое содержание истории. Он немедленно прочел текст и заявил, что ему интересно.

Теперь оставалось заинтересовать студию Paramount, которой принадлежали права на текст. Так что я отправился в сюжетный отдел студии, где встретился с чиновником, старым, упитанным, щекастым и явно ждавшим, увы, мгновения, когда его отпустят на пастбище. Я описал его глаза мисс Рэнд, и она, между нами, писателями, похвалила меня за сравнение. Я сказал: «Его глаза напомнили мне мраморные игральные шарики, слишком долго провалявшиеся в канаве».

Он знал, кто такая мисс Рэнд, и я сказал, что она хотела бы увидеть на экране Красную пешку, и если эта идея заинтересует студию, она готова помочь мне в написании сценария и отредактировать текст.

Почему же идея так и не была реализована?

Студия Paramount не заинтересовалась ею в нужной степени. Не повезло[144].

Мисс Рэнд когда-либо обсуждала с вами проблемы писательского мастерства?

Она дала мне несколько бесценных советов о том, насколько критичным и объективным следует быть к собственному произведению, после того, как ты написал черновик. Я ей сказал: если я вижу изъяны в чужом тексте, то сразу же понимаю, что не так. Но в собственной писанине часто не замечаю ляпов. Она ответила: не позволяйте себе заносить на бумагу не до конца созревшие мысли, потому что в напечатанном виде они обретают реальность и могут обрести в вашем уме некое постоянство, не позволяющее сразу заметить дефекты. Она советовала мне обдумывать материал, сцену действия, главу и представлять их в уме настолько ясно, насколько это возможно. Словом, сперва составь реальное представление, а потом пиши.

То есть она хотела сказать, что это следует делать даже на стадии грубого предварительного наброска?

Она хотела этим сказать, что записывать можно любые заметки и наброски, поскольку они имеют предварительный характер. Однако хорошенько подумай, прежде чем вырубать в камне свои диалоги, сцены и главы.

Много ли вашего времени проходило в общении с ней?

К несчастью, немного, всего пару раз. В 1967 году я явился к ней с идеей насчет телевизионного проекта. И мы встретились с ней в том кабинете, в котором она писала. Не слишком большая комната с большим старым столом, над ним несколько фотографий, на одной из которых был заснят Фрэнк в молодости. Примерно через час я проговорил: «Простите меня, пожалуйста, но какое прекрасное фото. Рядом с Фрэнком Джон Берримор[145] кажется мальчишкой-посыльным». Так и было на самом деле. Это был профессиональный рекламный снимок, резко освещенный, изображавший Фрэнка в конце двадцатых или начале тридцатых годов. Так примерно должен был выглядеть Джон Голт. Айн поблагодарила меня, причем в том стиле, когда вы хвалили нечто важное для нее. Очень мило поблагодарила.

Вам не случалось расспрашивать мистера О’Коннора о его актерской работе в Голливуде?

Нет. Помню, как Айн рассказывала мне о том, как впервые увидела его в направлявшемся к студии трамвае, а потом в тоге, в массовке на съемке одного из библейских фильмов [Царь царей]. Она сказала: «Мне понравились его ноги».

А вы разговаривали с мисс Рэнд о понравившихся ей фильмах?

Ей нравились некоторые немые немецкие ленты Фрица Ланга[146]. Первый из фильмов о Джеймсе Бонде, во всяком случае, не последующие, с их оргией спецэффектов, также Дурная слава Альфреда Хичкока, великий триллер и любовная история, сочиненная Беном Хехтом, который, по ее мнению, предал свой талант.

Она когда-либо встречалась с Беном Хехтом?

Однажды во время радиобеседы в Чикаго. Они немедленно сцепились. Бен был великим циником, чтившим лишь анархию и свободу, в то время как Айн Рэнд почитала идеи, героев и человеческий разум. Когда я работал у Майка, мы выпускали ночное ТВ-шоу, в котором Хехт рассказывал различные истории и выкладывал скандальные точки зрения, и он любил приглашать писателей в качестве гостей программы. Мы пригласили мисс Рэнд, и она отказалась под тем предлогом, что не желает появляться на экране рядом с Беном Хехтом, которого она не воспринимала как интеллектуала и считала нигилистом.

Расскажите мне о субботних собраниях Коллектива.

Айн обыкновенно являлась после многих прочих, и, завидев ее, все мужчины в знак уважения вставали. После этого начинались знаки почтения и почитания, имевшие своим объектом в первую очередь мисс Рэнд, которые она перенаправляла на Натаниэля Брандена. Иногда казалось, что в комнате посреди людей присутствуют двое божков. Мисс Рэнд никогда не требовала подобного поклонения, однако не могла не замечать его; возможно, она могла бы изменить подобную атмосферу, однако ничего не сделала для этого.

Вечера происходили в сугубо серьезной обстановке. Разворачивались дискуссии на темы искусства, философии, политики. Никаких разговоров на легкие темы, очень мало смеха и непринужденного общения. И туча табачного дыма. Я был там одним из немногих некурящих. Так что сидеть там и смотреть — особенно на девиц с мундштуками в руках, старавшихся подражать Айн Рэнд и Дагни Таггарт — было очень печально. Такая вот социальная метафизика[147].

Расскажите о людях, окружавших тогда Айн Рэнд.

Это были люди на третьем десятке лет, еще находящиеся в стадии становления, сидящие у ног гения. Так бывало отнюдь не всегда, но жизнь многих сводилась к объективизму и к Айн Рэнд. Единственным исключением являлся Алан Гринспен, обладавшей независимой карьерой. Чего еще можно ждать от общения в подобной компании? Они еще не созрели, они пребывали в священном трепете, на них было нетрудно воздействовать, повлиять, устрашить. Обстановка была подавляющей, и в некоторых случаях психологически и творчески притупляющей и парализующей. Боюсь, что для некоторых присутствие на этих вечерах было сомнительным благом.

А вы как-либо соприкасались с мистером О’Коннором на этих собраниях?

Не соприкасался, как, думаю, и все остальные. Весь вечер он сидел в кресле, обычно в углу, и почти ничего не говорил. Иногда я подходил к нему и пытался занять разговором, потому что мне было неуютно видеть его проводящим три-четыре часа в этом кресле с тонкой улыбкой на губах, пока жена его правила бал. Он всегда был очень любезным, но отстраненным.

Микки Спиллейн[148] явился на заседание партии объективистов, насколько я помню, с потрясающе древней экс-королевой бурлеска; это была или Салли Рэнд[149] или Георгина Саутерн. В те времена Айн восторгалась новеллами Спиллейна, хотя он писал широкими мазками и изображал персонажей явно символизировавшими добро и зло. В тот вечер Микки выкинул такую штуку, какой ни один мужчина еще не проделывал с Айн Рэнд. Перед всей честной публикой он затеял с ней легкий воздушный флирт, и думаю, она получила от этого изрядное удовольствие. Он сказал что-то вроде: «Айн, были бы вы не замужем, я бы приударил за вами». Оба они были довольны, и я не думаю, чтобы ей приходилось часто слышать подобные слова от мужчин.

Что еще можете вы сказать напоследок о мисс Рэнд?

Было очень мило видеть, как она полулежит на тахте, a ее кот Фриско устраивается у нее на груди, и хозяйка ведет важные философические и политические беседы, поглаживая своего котика.