Элоис Хаггинс

Элоис Хаггинс вела хозяйство O’Конноров и готовила им с 1965 до 1982 года. Миссис Хаггинс скончалась в 1997 году.

Даты интервью: 4, 6, 10 и 17 сентября 1996 года и 19 февраля 1997 года.

Скотт Макконнелл: Как вы познакомились с Айн Рэнд?

Элоис Хаггинс: Это произошло достаточно странным образом. Я приехала из Южной Америки, из Британской Гвианы, где мой отец руководил собственной христианской школой. Я приехала в США для того, чтобы поступить на работу в госпиталь. Я работала в госпитале в Южной Америке и имела диплом диетолога. Я занялась диетическим питанием и уходом за больными людьми. Я приехала в США примерно тридцать лет назад. Человеку, приехавшему в США, всегда поначалу трудно, но жить надо, потому что в этой стране никто тебе ничего за так не даст. Какое-то время я приглядывала за двумя маленькими девочками. И однажды спустилась в прачечную и там разговорилась с занимавшейся стиркой женщиной. Она убирала у Айн Рэнд и сказала мне, что мисс Рэнд нуждалась в домохозяйке, диетологе и так далее. Она дала мне номер телефона Айн Рэнд, и я позвонила. У меня были хорошие рекомендации, и она побеседовала со мной.

В каком году это было?

Это было в 1965 году[315].

Какое впечатление произвела на вас Айн Рэнд?

Это была личность. Она говорила с сильным русским акцентом и не принадлежала к тем людям, которых можно полюбить с первого взгляда. С ней нужно было познакомиться. Она ничем не напоминала собственного мужа, Фрэнка O’Коннора. Вот он был симпатичным человеком с первого взгляда. Он умел заставить тебя чувствовать с ним как дома. Но в ней было нечто жесткое. Она как бы отключалась от мира, концентрируясь на собственных произведениях.

Итак, вас приняли на работу. Каким было ваше положение?

Я готовила, и мы с ней садились вместе и планировали меню на неделю. Я заказывала продукты, а иногда покупала их сама. Мне нравилось ходить по Третьей авеню и Лексингтон-авеню и делать покупки, поэтому я ходила сама. Они предпочитали пользоваться услугами итальянского рынка Verdi’s, эксклюзивного рынка, на котором продавались всякие необычайности. Я покупала там многое. Иногда мы с Фрэнком ходили туда вместе.

И как вы ходили с ним за покупками?

Он любил делать покупки самостоятельно, но когда я выходила вместе с ним, что случалось очень нечасто, то получала возможность избавить его от ошибок. Он покупал такие вещи, какие нам не были нужны. В таких случаях я говорила: нам это не нужно, и он отвечал: пожалуй, вы правы. Речь шла о всяких деликатесах и изысканных бутылках. Он покупал какой-нибудь изыск, но не пользовался им.

Вы были довольны условиями собственной работы?

Да. Правда, первые несколько лет я не была довольна этим местом, потому что хотела заниматься другими делами, но когда я в конечном счете поняла, что не могу их оставить, мне стало как бы уютнее. У меня были возможности уйти от них, но я не из таких людей, я не могу так поступать. Конечно, они не погибли бы, однако меня в таком случае заела бы совесть.

Я действительно привязалась к этим людям. Не думаю, чтобы я смогла проработать так долго на этой не слишком подходящей мне работе, но я привязалась к ним. И это было причиной.

O’Конноры ценили вас?

Да. Она часто говорила мне что-то вроде: ну не знаю, что бы я без вас делала.

Как именно складывались отношения с мисс Рэнд? Похоже, что вы были для них чем-то большим, чем домоправительницей.

Мы были друзьями на самом деле, и поэтому я очень расстроилась, когда узнала, что она ничего не оставила мне в своем завещании. Я проработала у нее семнадцать лет и в течение первых пяти лет была домоправительницей, планировала покупки, делала их, готовила и так далее. После того как у нее была операция по поводу рака [январь 1975 года], она как бы надломилась, и мы подружились. Она уволила свою сиделку.

Я приняла на себя ее обязанности, делала для нее очень личные вещи, и наши отношения переменились. Она сделалась более мягкой, более чуткой, более женственной и человечной. Она начала рассказывать мне всякое; стала рассказывать мне о своих чувствах, мы стали выходить на прогулку в шесть часов вечера. Я помогала ей одеться, мы проходили несколько соседних кварталов и возвращались домой. Она ожидала наших прогулок. Она зависела от меня; после этой болезни мы повсюду ходили вместе. Я сопровождала ее, когда она выходила из дома.

Возможно, в некоторых отношениях вы знали Айн Рэнд лучше, чем кто-то другой.

Вполне возможно. Потому что я была тесно связана с ней в личных вопросах, особенно после ее болезни, и она зависела от меня. Она полагалась на меня. Я была знакома с ней как с личностью, не знаменитой особой, не с Айн Рэнд. Я видела ее как обычное человеческое существо, обладающее обыкновенными чувствами и потребностями.

Что вы могли бы сказать о ней как о личности?

Айн была очень закрытым человеком и никогда много не говорила. Вы, конечно, знаете, что есть такие люди, которые не закрывают рта с того момента, как войдут в комнату. Она была не из таких. Молчаливая, внимательная, скорее тихая. Она была очень постоянной и надежной персоной. И честной. Не думаю, чтобы она могла кого-нибудь обмануть. Она была очень прямым человеком.

Обладала ли она чувством юмора?

O да, конечно. Они с Фрэнком усматривали смешные ситуации там, где их, казалось, невозможно было заметить, но когда они давали свое объяснение, оказывалось, что ситуация действительно комичная. Оба они обладали весьма тонким чувством юмора.

Айн Рэнд изменялась с годами?

Она изменилась в том смысле, что приглушила свою жизнь в некоторых аспектах, о которых читала лекции. Она прикрутила свой фитиль почти к нулю.

Менялись ли ее личность или характер?

Нет. Нет.

Что вы можете сказать о ее одежде и манере одеваться? Были ли у нее какие-то интересные или особенные манеры?

Ну, она никогда не любила покупать обновки. Она содержала старые вещи в хорошем состоянии, но была ими довольна и не стремилась покупать новые вещи. Она никогда не любила ходить за покупками. И не принадлежала к числу тех женщин, которые любят ходить по магазинам. Она очень редко собиралась выйти в магазин и пройтись по отделам. Только в тех случаях, когда ей действительно что-то было нужно. Такими женскими слабостями, как разглядывание витрин, она не страдала. Она была не из тех женщин, которые носятся с собой; она не слишком беспокоила себя такими вопросами. Не скажу, чтобы она не любила носить хорошие вещи, однако не желала тратить время на процесс их поиска.

Как насчет косметики и так далее?

Косметикой пользовалась, но самую малость. Айн никогда не уделяла особого внимания своей внешности. Нет, впрочем, она регулярно посещала парикмахера. Когда я работала у них, она начала набирать вес. Это было причиной постоянных сражений с ней. Она старалась сбросить вес, однако этого не получалось, и она всегда носила слишком просторные вещи — чтобы замаскировать излишнюю толщину.

Она что-нибудь говорила вам о том, что вы обе с ней иммигранты и приехали в Америку?

Она рассказывала мне о том, как приехала в Америку. Рассказывала о различиях в образе жизни Америки и России, и как происходило у нее приспособление к новой жизни. Жизнь в Америке очень понравилась ей, другой образ жизни, свобода, тот факт, что здесь можно есть все что угодно. А ведь она любила покушать. Так что перемена страны очень много значила для нее.

Что она рассказывала вам о своей жизни в России?

Ее жизнь в России была стремлением уехать из России. Она рассказывала мне о всяких подробностях, мелких деталях. О нехватке еды. Там ее жизнь была голодовкой. Она часто рассказывала об этом и часто сравнивала Америку и Россию, рассказывала об угнетении как части коммунистической жизни. О нашем богатстве, не столько в плане денег, сколько в отношении того, какие вещи, какой комфорт может иметь самый обыкновенный человек. Она никогда не забывала о свободе и комфорте американской жизни.

Она рассказывала вам о своей семье?

Нет. Я даже не знала, что у нее есть сестра, до тех пор, пока они не начали переписываться. Айн во многом была очень и очень замкнутым человеком. Однако на нее иногда находила склонность к воспоминаниям. И только тогда она осознавала, что именно говорит; я могу ошибаться, но такое у меня возникло впечатление. Случалось, что она давала волю словам, а бывало, что умолкала и не желала продолжать воспоминания. Когда она начала писать последнюю книгу, я была рядом; она сидела перед большой стопкой бумаги и, начиная писать, сказала мне: наверно, это моя последняя книга. И я не знала, что ей на это сказать.

Она была не из тех людей, относительно которых легко понять, что они хотят слышать.

Как насчет «неприятия дураков»?

Я бы применила к ней это утверждение. В любом случае в обмен на искренность она прощала тебе глупость.

После того как Айн заболела, она уже не затевала долгих бесед и выражалась коротко и точно… Помню, как ей пришлось читать лекцию в Новом Орлеане, я поехала с ней, и мы жили там достаточно тесно. Она никогда не любила летать; она всегда боялась, что самолет угонят. Она все твердила, что если самолет угонят в Россию, то ей никогда на позволят вернуться оттуда в Штаты. Она не сомневалась, что ее антироссийские произведения сделают ее объектом внимания спецслужб. Какой-то очень богатый человек предоставил ей особенный железнодорожный вагон, в котором мы и приехали в Новый Орлеан, поездка оказалась весьма увлекательной для меня. Мне никогда не приходилось ездить подобным образом, и в пути мы много разговаривали.

Смотрели ли вы передачи, когда Айн Рэнд выступала в ток-шоу, например Фила Донахью?

Выступая по ТВ, она всегда оставалась самой собой и всегда владела ситуацией. Никто не мог противостоять ей в дискуссии.

Значит, на телеэкране она оставалась такой же, как в собственной гостиной?

Да.

Кто был ее наиболее частым гостем?

Леонард, конечно. Она часто виделась с ним. Он был для нее словно родным сыном.

А кто еще, кроме Леонарда, был близок мисс Рэнд?

Наверно, таких не было. Я не помню никого другого. Она была не из тех, кто близко сходится с людьми. Я знаю, что одним из самых близких друзей ее был Алан Гринспен, потому что он нередко приходил вечером к ужину. Он тоже был очень приятным человеком.

Она уговаривала вас читать ее книги?

Нет, ей не приходилось этого делать, хотя, поступая к ней на работу, я даже не знала о ее произведениях. Но я всегда любила читать; чтение составляло часть моей жизни. Так что, когда я поняла, с кем имею дело, она дала мне издание Источника в твердом переплете, я прочла книгу и поняла, что она — великая писательница. Тогда я прочитала все ее книги. Она подарила мне свои книги с автографами.

Расскажите мне о распорядке обычного дня мисс Рэнд.

Она всегда поздно вставала. Иногда спала до десяти-одиннадцати утра. Фрэнк вставал раньше, если только не был болен и не мог позаботиться о себе, но тогда он хорошо себя чувствовал. Он всегда впускал меня в квартиру. Я приходила к ним только к полудню. Они не любили завтракать, есть по утрам. Она всегда заваривала себе кофе, ничего большего ей не было нужно, он также ограничивался чашечкой кофе. Ему также не нужно было ничего другого. Я приходила затем, чтобы приготовить им главную трапезу, но понемногу на меня лег весь уход за домом. Они выписывали чеки, но я в большей или меньшей степени решала, что нужно для дома помимо продуктов. Приходилось покупать разные вещи, моющие средства и так далее. Всем этим ведала я.

Однажды у нас в гостях собралось четырнадцать человек. Кажется, собрание было связано с книгоизданием, она принимала людей, с которыми была связана по работе, выставила угощение. Я готовила этот фуршет несколько дней. Все ели, говорили, развлекались; потом я убрала и ушла домой.

А как в процессе этого собрания держалась мисс Рэнд?

Очень любезно и гостеприимно. При желании она умела заставить себя исполнить любые обязанности.

A мистер O’Коннор?

Он до самого конца своей жизни стремился найти положительный момент в любой ситуации. Он всегда жил полной жизнью.

Как завершался ваш обычный рабочий день? Вы разговаривали, готовили… Что еще?

Я готовила ужин, и нам с ней особенно не о чем было говорить. Все разговоры вели мы с Фрэнком. Он рассказывал мне о своей молодости, о своей семье, о Калифорнии. Она рассказывала мне о России, о своем приезде в Америку, о том, как жила в Калифорнии — какая это была другая жизнь. Она постоянно сравнивала свою жизнь здесь с их жизнью там.

Я всегда внимательно слушала и много читала, мы с ней разговаривали о местах и предметах, о которых я читала, кое-где я тоже бывала. Моя дочь живет в Англии, она какое-то время жила в Сингапуре, так что я там бывала. И в Бразилии.

И вы рассказывали об этом мисс Рэнд?

Да. Но она на самом деле никогда не вникала в подробности. Она слушала меня, мы говорили на эту тему какое-то время, но в основном ее мысли занимали собственная работа и дела.

Помню одно событие, случившееся перед тем, как она по-настоящему заболела. Она начала писать сценарий и уже написала страниц десять[316]. Не знаю, как называлась эта книга, но могу сказать, что когда у нее возникали идея и желание писать, она садилась и исписывала лист за листом, страницу за страницей, умными мыслями.

Не знаю, о чем была та книга, однако она была полна энтузиазма, у нее были свежие идеи, и она писала. А писала она быстро. Тут прошла пара дней, и все. Она по-настоящему заболела; пришел конец. И когда с ней началось это, то она словно бы забыла обо всех и обо всем.

Когда она сочиняла свои лекции, то иногда писала крупные куски, отбрасывала их и переписывала заново, потому что очень внимательно относилась ко всему, что делала. И потому очень старательно готовилась даже к короткой устной беседе. Она всегда ставила себе очень высокую планку и всегда предпочитала соответствовать ей.

Она была очень замкнутым человеком и во многом застенчивым — если только разговор не заходил на тему, по-настоящему интересную ей. Она не могла непринужденно зайти к соседке по этажу или в чужую семью. Она не принадлежала к тем людям, которые способны глубоко заинтересоваться другими людьми. Знакомство всегда было поверхностным — благодаря ее работе.

Как заканчивался ваш день?

Они никогда не ужинали раньше семи вечера, и поэтому мои обязанности часто заканчивались уже в одиннадцатом часу.

Какие блюда любили O’Конноры?

Она привезла с собой из России много рецептов. Не стану льстить себе, но я — очень хорошая повариха. Я брала рецепты, которые она привезла из России, и вносила в них некоторые изменения. Прочитав рецепт, я сразу понимала, что с ним нужно сделать, делала эти поправки, и она говорила мне: а знаете, так действительно получается вкуснее.

Когда я начинала работать у нее, она предпочитала русский суп, именуемый борщ, но я усовершенствовала рецепт. На мой взгляд, он был несколько безвкусным, однако, как известно, если берешься готовить, нет необходимости точно следовать рецепту.

После того как я начала готовить им американские блюда, они стали отказываться от русской кухни, потому что некоторые из ее рецептов трудоемки и на них приходится расходовать много времени. Вот, скажем, была капуста. Надо было сделать особое тесто и закатать в него эту капусту. На это уходило несколько часов, и я в конечном счете сократила время, потому что нашла более короткий способ. Она очень любила это русское блюдо и хвалила меня, однако, знаете ли, у нас в Америке куда больше дел, чем у них в России.

А Фрэнку O’Коннору нравились русские блюда?

Не слишком. Однако он ел почти все, и в первые годы нашего знакомства, когда бывал голоден, сметал все, что ему подавали.

Помню, он любил стейк. Ему нравилась американская кухня, печеная картошка, брокколи, вкусный десерт. Он любил пироги, и я пекла им очень хороший яблочный пирог. Он говорил мне, что любит этот пирог, и я часто пекла его.

Она любила экзотические фрукты и шоколад. Она любила шоколад «Леди Годива», и новая коробка этих конфет всегда приносила ей большое удовольствие. Она покупала фунтовую коробку и ела конфеты экономно — по две за раз.

Мисс Рэнд сожалела о том, что курила?

Не слишком. Не знаю, сожалела она или нет, но могу сказать только то, что не видела человека, который бросил бы курить так, как она. Как глазом моргнула. Узнав, что у нее рак, она не стала говорить: «Ах, дайте мне выкурить последнюю сигарету». Просто выбросила два с половиной блока в мусор, откуда я их выудила и передала одному курильщику, потому что пачки не были открыты.

Это меня в ней восхитило. Знаете ли, есть много людей, которым прекрасно известно, что курить вредно, однако они никак не могут принять правильное решение и отказаться. Но даже если они бросают курить, то начинают снова. Так их затягивает курение. Но она была полна решимости и ни разу не сказала ничего вроде: «Я хотела бы выкурить сигарету». Она об этом даже не говорила. Было так, словно курение вообще не существовало в ее жизни. И она никогда не брала табак в рот.

Мне говорили, будто однажды Айн Рэнд сказала, что видит в вас собственную сестру.

Да, наверное, так. Я принесла особого рода жертву, о которой неоднократно сожалела; однако не могу знать, быть может, мне следовало быть там, чтобы попытаться сделать ее христианкой. Возможно, Бог отправил меня к ним именно для этой цели.

Есть ли у вас какие-то совместные фотографии с мисс Рэнд или Фрэнком О’Коннором?

O нет, мы никогда не снимались вместе. Она всегда говорила, что, постарев, ощущает себя нефотогеничной. А я сама никогда не снимала себя. У меня есть фотографии, оставшиеся от молодых времен, но за последние двадцать лет ничего нет.

Вы подружились и с мистером O’Коннором?

O да, мы были с ним добрыми друзьями.

И о чем же вы с ним говорили?

Он рассказывал о своей работе, о своих произведениях, о том, как они жили в Калифорнии, рассказывал о цветах… еще он любил кошек и интересовался всякими мелочами. Он мог создать целый разговор из любой повседневной мелочи. Никаких великих идей, никакой философии; обыкновенные житейские дела и вопросы. Я рассказывала ему о своей жизни в Южной Америке, a потом он целый час толковал о какой-нибудь мелкой подробности из моего собственного рассказа. Удивительный был человек. Очень терпеливый, все понимающий, достойный самых теплых слов… таким был Фрэнк O’Коннор.

А что ему нравилось в их калифорнийском ранчо?

Теперь мне трудно вспомнить какие-нибудь подробности. Это было давно, но он любил… он просто любил Калифорнию. Ему было там легко и свободно; он тесно соприкасался с природой и жил, так сказать, на вольном воздухе. Он часто рассказывал об их калифорнийском доме, о своих тогдашних занятиях, о своем саде и деревьях и так далее. Так что не думаю, что ему было хорошо в нью-йоркской квартире, но то, что было нужно ей, было нужно и ему.

Фрэнк О’Коннор… я не знала более замечательного мужчины, чем он — до самых последних дней, когда, как мне кажется, он страдал от болезни Альцгеймера, затронувшей его память[317]. Однако он, как мне кажется, радовался, очень радовался жизни до того момента, когда в результате своей болезни перестал понимать, кто он такой.

Какое главное воспоминание осталось у вас о Фрэнке О’Конноре?

Это был добрый, благородный, чуткий человек, не знакомый с приступами гнева. Как личность он очень располагал к себе. Рядом с ним было очень уютно. Более доброго человека я не знала. Он мне очень нравился. Он чудесно относился ко мне. Удивительный был человек, по-настоящему восхитительный. Подлинный джентльмен.

А как сам мистер O’Коннор воспринимал вашу дружбу? Называл вас своей сестрой, лучшим другом?

Мы были хорошими друзьями. И когда ему хотелось поговорить или он бывал чем-то расстроен, то обращался ко мне. Думаю, что ему тоже было уютно в моем обществе.

Расскажите мне об отношении Фрэнка О’Коннора к музыке.

Он любил музыку. Хорошую музыку, классическую. Они часто слушали русскую музыку.

Танцевальную или классическую?

Да, классическую. И какую-то народную, русскую народную музыку, танцевальную.

А как вы описали бы характер мистера O’Коннора?

Почти теми же словами, что и характер его жены. Не могу сказать, что Айн Рэнд была чудесной женщиной, но Фрэнк O’Коннор точно был чудесным мужчиной. Она воистину была необыкновенным человеком, но слово «чудесная» к ней применить нельзя.

Мистер О’Коннор любил одеваться?

Он всегда хорошо одевался. И всегда носил очень простые вещи. Он напоминал мне англичанина и одевался в английском стиле. Он всегда был хорошо одет, даже когда выходил днем. Он не позволял себе небрежности в одежде. Вообще он выглядел как кинозвезда. Он всегда казался импозантным и значительным человеком — таким, на кого хочется оглянуться. И я думаю, что в этом плане он выделялся. Он был не из тех, на кого можно посмотреть и забыть. Он всегда требовал этого второго взгляда. Таков он был.

Мисс Рэнд любила смотреть на него?

Она любила поговорить о том, как он выглядит, как хорошо смотрится. Она всегда говорила об этом. Можно сказать, что он приворожил ее к себе. Я помню ее фото в молодые годы, однако если не считать глаз, не скажу, чтобы она была ему парой. Она всегда говорила, что ей повезло в том, что она встретила его. Она всегда считала, что ей повезло в том, что она встретила мужчину, с которым смогла жить.

Он хотел детей?

Едва ли. Оба они говорили, что не хотели детей.

Он любил кино?

Да. И вечерами, после того как я уходила, они долго играли в карты. И в домино. А также в скрабл.

Он читал или смотрел телевизор?

Телевизор смотрел время от времени, но не днем. Днем он выходил на прогулку, а потом отправлялся к себе в студию и рисовал. Он проводил в студии много времени.

Какие еще интересные привычки были у мистера О’Коннора?

Он был веселым человеком. И всегда замечал смешное там, где никто его не заметил бы, a потом ты вдруг понимала, что это действительно смешно. Однако я не замечала смешной момент до того, как он указывал мне на него.

И какого же рода чувством юмора он обладал?

Таким легким и непринужденным. Его могли рассмешить крысиные повадки. Он мог заметить на улице смешного человека и развеселиться. Он умел подметить смешное в повседневном.

Вы можете назвать мистера О’Коннора уверенным человеком?

Да, могу. Он был уверенным человеком. Он всегда был уверен в себе.

Что вы можете сказать о мистере O’Конноре и кошках?

Он очень симпатизировал им, сначала у них было три кошки, потом две. И кошки любили их обоих. Между кошками и O’Коннорами существовало полное взаимопонимание. Я тоже участвовала в процессе, поскольку чистить ящик с песком приходилось мне. Фрэнк любил кормить их, и только. Но никакого запаха в квартире у них не было.

Что же он с ними делал?

Они сидели на нем, ходили и лазили по нему. Она тоже любила кошек, однако у нее не было времени с ними играть. Однако с ней в кабинете постоянно находилась какая-то кошка, и только по прошествии нескольких часов она выпускала ее, и та получала возможность сходить на горшок.

У мисс Рэнд была любимая кошка?

Кот Моррис. Его любили на телевидении и часто показывали. Ей нравился этот кот.

Чем же он привлекал ее?

Он был очень знаменит и едва ли не очеловечен. Он не занимался ерундой, был уверен в себе, знал, что ему нужно, и потому она обожала этого кота.

Может быть, у мистера O’Коннора были какие-то особенные игры с кошками?

Нет, он просто любил их. Ему нравилось возиться с ними, держать, гладить и так далее, и кошкам это тоже нравилось.

Расскажите мне о Фрэнке О’Конноре и его занятиях живописью.

Он никогда не говорил много на эту тему, однако много работал. У него была наверху студия, и он там работал.

И сколько времени он проводил там?

Иногда он находился в студии с двенадцати или часа до самого ужина. Он спускался вниз около шести, a они садились за ужин примерно в семь.

И каким он спускался вниз после своих занятий?

Очень спокойным.

Что нравилось Фрэнку O’Коннору в живописи?

Она была для него делом, которым он мог себя занять. Я думаю, что ему просто нравилось рисовать. За ним он мог побыть самим собой. Оно не было связано с литературой или другими людьми и являлось принадлежностью личности Фрэнка O’Коннора.

Он был глубок в своем мастерстве?

Да. Он писал хорошие картины. Я храню одну из них, несложную вещь, в которую, однако, он вложил часть себя.

Как относилась к его живописи мисс Рэнд?

Она всегда очень одобряла все, что он делал. Очень. Она по-настоящему любила своего мужа, и за все эти годы я не помню, чтобы она хоть раз действительно рассердилась на него. Ну, разве что на самую малость, и то ненадолго.

Например?

Когда он уходил из дома и долго не возвращался, и Айн не знала, где он находится, то начинала волноваться и ворчать. Но надолго ее не хватало. Они были любящей парой. Очень преданной друг другу, очень заботливой. Они заботились друг о друге самыми разными способами. Он на свой манер, а она на свой. Он всегда старался, чтобы мы не мешали ей, и знал, когда она не хочет, чтобы ее беспокоили.

А как он вел себя в отношении мисс Рэнд в последние дни своей жизни?

Иногда он приходил в себя, иногда нет. Мне все время казалось, что она не вполне уверена в том, что он доживает последние дни. Она не верила в то, что он умрет, однако все эти дни проводила много времени возле него.

Как держалась мисс Рэнд в эти дни?

Она была очень расстроена, однако никогда не позволяла себе обнаружить свои чувства перед другими людьми. Тем не менее я знаю, как она была расстроена, так как понимала, что его смерть близка.

Это было ужасное время для всех вас.

Да, это так. Я любила его. Фрэнк был очень хорошим человеком, одним из самых лучших людей, которых я знала в своей жизни. Я была бы очень удивлена, если бы нашелся кто-то, кто сумел бы сказать в его адрес что-то компрометирующее, настолько благородным и добрым человеком он был.

Как мисс Рэнд пыталась помочь ему в это время?

Она старалась относиться к нему с самой большой любовью и много разговаривать с ним, так, как и должна себя вести любящая жена.

Как повела себя мисс Рэнд после смерти мистера О’Коннора?

Жизнь ее сразу пошла наперекосяк, поскольку пока он не умер, даже не осознавала, насколько зависит от него. И тут все сразу полетело под откос. У нее не осталось особой цели в жизни, а кроме того, она, как я подозреваю, вдруг поняла, что смерть имеет окончательный характер. В то время как для меня это не так.

Вы присутствовали на похоронах мистера О’Коннора?

Да. Мне было очень грустно. На похоронах она держалась очень сдержанно. Она была очень спокойна и сдержанна, однако я не забуду, как он, такой величественный, лежал в гробу. Это было очень печально. Мы поехали в то место, где они теперь похоронены, в Валгаллу. Из Нью-Йорка туда далеко ехать. Я была с ней. Никаких излишних эмоций она не проявляла, тем более что не принадлежала к тем людям, которые способны сломаться и разрыдаться, но перечувствовала она очень много. Для нее это был разрыв давней связи — и она очень переживала. В это время она начала серьезно задумываться, говорить такие вещи, как: «Что есть жизнь? Теперь в ней для меня ничего нет». Ее отношение к жизни сразу поблекло. Не сказала бы, что она впала в депрессию, однако жизнь больше не сулила ей никаких радостей.

Рассказывала ли она вам что-нибудь о мистере О’Конноре после его смерти?

Мы сидели с ней и разговаривали, как было у них в обычае. Она говорила: Фрэнк так говорил, или Фрэнк так делал, или а ты помнишь то-то и то-то. Какие-то мелочи, которые я теперь не в состоянии припомнить, всякие мелкие пустяки, запомнившиеся нам обеим. Я подталкивала ее к подобным разговорам, потому что они выводили ее из того уныния, в котором она пребывала.

С каким настроением она предавалась этим воспоминаниям?

Она как бы приходила в себя, обретала долю прежнего энтузиазма. Ну, как если бы он был по-прежнему жив. Мы говорили о Фрэнке так, словно он куда-то вышел; мы не позволяли себе думать: «Ох, он умер». Мы старались не вспоминать об этом. Впрочем, я пыталась рассказать ей о том, что смертью все не заканчивается. Я знаю, что тогда она была убеждена в том, что смерть окончательна. Ты умираешь, умирает твой ум, твой мозг и все прочее, ты перестаешь существовать физически и умственно, но я в это не верю.

А она в таких случаях что-нибудь говорила?

Нет. Не знаю, как она вела себя с другими людьми, однако наши отношения дошли до такой точки, когда я могла рассказать ей о своих убеждениях, и она отвечала: все это очень приятно слышать, и мне хотелось бы думать подобным образом, но я в это не верю.

А кроме ваших бесед, она еще как-нибудь утешала себя после смерти мистера О’Коннора?

Не могу быть уверенной, однако у этой леди, кроме собственных писаний, было немного занятий. Кажется, в это время мы начали гулять. Мы с ней часто бывали вместе. Она всегда нанимала такси и никогда не ходила по улицам в одиночку. Но после его смерти мы часто гуляли в ближайшей окрестности, но от дома далеко не отходили. Иногда я сопровождала ее, когда она куда-то выходила, в какой-нибудь магазин, за покупками, что случалось нечасто, однако она звала меня на помощь и приглашала с собой. Она любила посещать «Бергдорф Гудман»[318].

О чем она говорила, когда вы вместе гуляли или ходили за покупками?

Ни о чем таком особенном, о повседневных вещах. И поверьте, даже о еде.

После смерти мистера О’Коннора она переменилась еще в каком-нибудь отношении?

После смерти Фрэнка ее ничего не радовало. Она перестала вникать в подробности готовки, как бывало прежде. Она в той или иной степени наслаждалась едой, однако решения принимала я. Ей было все равно, однако я говорила: «Но есть-то, как ни верти, все равно надо», и она отвечала: «Делай что хочешь, мне все равно понравится». Может быть, говорила и другими словами, но ела то, что я приготовила. Она больше ничего не хотела и ничем не интересовалась.

Она любила рассматривать фотографии мистера О’Коннора или перебирать его вещи? Она хранила их?

Хранила какое-то время, a потом отослала в одно из тех мест, куда отсылают подобные вещи. Кое-какие личные памятки она сохранила. Какие-то пустяки. Она не собирала вещи. Ну, там, свои давние подарки ему. Золотые зажимы для галстука и все такое, это она хранила, но таких предметов было немного, если не считать его картин.

Мисс Рэнд знала, что вам нравился мистер О’Коннор?

O, конечно же, знала. Она знала все эти годы и ценила. Она понимала, что может оставить его на мое попечение. Айн знала, что я неравнодушна к нему и позабочусь о нем, если она уйдет первой. Она знала, что я позабочусь о нем.

Кто был его лучшим другом помимо Айн Рэнд?

Не думаю, чтобы у него был лучший друг. Он знал всех, кто посещал ее, и был принят в их обществе. Но сам он никого не выделял. Мне кажется, что он симпатизировал Леонарду, однако его взаимоотношения с Леонардом были совсем не такими, как у Леонарда с Айн. На мой взгляд, он был одиночкой, можно сказать, образцовым. Он не нуждался в людях.

Как мне кажется, он был вполне доволен их образом жизни, да и собственной прожитой жизнью. Им обоим нравилось жить в Калифорнии. Мне кажется, он тосковал по Калифорнии больше, чем она, но пытался приспособиться к Нью-Йорку. Он знал Нью-Йорк лучше нее, а она любила сидеть дома и заниматься разными своими делами. Ей нравилась сама мысль, что она живет в Нью-Йорке, а ему нравилось бродить по городу.

У него были конкретные объекты прогулок?

Нет. Думаю, что он просто проходил квартал за кварталом. Или ходил на Вест-Сайд или Ист-Сайд, потому что мы жили более-менее в центре[319].

Находясь с мисс Рэнд, вы играли с ней в какие-нибудь игры, слушали музыку, смотрели телевизор?

Иногда смотрели телевизор, но мне не нравились те передачи, которые она предпочитала. Она любила тайны и детективы — а все эти убийства и поиски преступников меня не занимают. Мы проводили вместе не слишком много времени, если не считать прогулок, когда она предпочитала помалкивать. Она не любила говорить на ходу.

Был ли у нее какой-нибудь особый маршрут или здание, к которому она любила приходить?

Она любила Манхэттен. Ей нравился строительный прогресс. Действительно, Манхэттен имеет несколько футуристический облик, но с моей точки зрения, в нем нет святости. Можно заблудиться среди этих высотных домов, все они такие безликие. Но она любила Манхэттен как таковой, и здания и все прочее. Когда мы гуляли, она опиралась на мою руку, а в свои последние дни она ходила очень медленно, и мы шли молча. Мы возвращались к дому и поднимались по лестнице, на этом прогулка заканчивалась.

Когда вы стали называть мисс Рэнд по имени?

После ее болезни, когда она поправилась, мы несколько сблизились, и она попросила меня называть ее «Айн».

Это было для вас неожиданностью?

И да, и нет. Потому что две женщины, особенно если учесть, что именно мне приходилось делать для нее, могут перейти на такой уровень отношений. Но я никогда не называла ее «Айн» перед другими людьми.

А как вы обращались к мистеру O’Коннору?

Всегда по имени — Фрэнк.

Какое влияние, по вашему мнению, мистер О’Коннор оказывал на Айн Рэнд?

Не знаю, что сказать по этому поводу, скажу только, что он производил уют в ее жизни. Он составлял ту часть ее жизни, в которую она попадала, когда кончала писать. Заканчивая работу, она погружалась в нее, приходила к нему, отгораживалась от внешнего мира, и они были счастливы вместе.

Поэтому она так быстро сдалась и впала в депрессию после его смерти. Она настолько привыкла к тому, что не одна на белом свете, что у нее есть пара, что не сумела жить без него. Они были настолько близки, что их невозможно разделить даже теперь. И вопреки тому, что иногда пишут о них, я не могу представить этих двоих людей не такими, какими они были для меня все эти долгие годы.

Опишите Рэнд и Фрэнка О’Коннора вместе.

Они были хороши друг с другом; они были хороши вместе. И еще одно, не в порядке описания, но как наблюдение: они не были христианами. Они были неверующими, но как муж и жена ладили лучше некоторых известных мне христиан. Будучи атеистами, они усматривали в своем браке нечто большее, чем обычные христиане. Фрэнк и Айн образовывали очень счастливую и правильную пару. Я знаю, во что превратился брак в наше время, но эти двое, не веровавшие в вечную жизнь, были счастливы вместе.

А случались ли у мистера O’Коннора и мисс Рэнд какие-нибудь конфликты, споры и разногласия?

Не слышала, чтобы такое случалось до меня или при мне.

Делилась ли она когда-нибудь с вами личными подробностями своей жизни с Фрэнком O’Коннором?

Да; она называла его главной любовью своей жизни. И они действительно очень заботились друг о друге. Еще я знаю, что она не любила детей. Ну не то чтобы они были неприятны ей с вида, просто она не хотела видеть в них часть своей жизни.

Потом я подозреваю, что цель, которую она ставила себе в жизни, заключалась в том, чтобы делать только то, что ей хочется. Она хотела писать. Она хотела заносить свои чувства на бумагу. Уже не помню, как они там познакомились, но кажется, она называла эту встречу самой замечательной в своей жизни.

Между ними не случалось никаких трений, a это всегда хорошо, когда люди счастливо живут в браке, и между ними не бывает никаких разногласий. Когда никто никого не обвиняет, не подковыривает и тому подобное. Они всегда держались спокойно и сдержанно. Однако я думаю, что он был очень умным человеком и умел самыми разными способами показать ей свою любовь. Не уверена в том, что она вполне понимала его в этом отношении. Даже в тех случаях, когда он сердился. Он никогда не говорил об этом вслух. Но я видела, когда он бывал чем-то недоволен. Я видела это по выражению на его лице.

Вы обменивались с O’Коннорами подарками на Рождество?

Нет. Я пекла им пироги. Делала то, чего не должна была делать, но они всегда делали мне подарки.

Как они праздновали свои дни рождения?

Никаких пышных празднеств. Иногда они выбирались куда-то поесть, но в большинстве случаев я делала для них что-нибудь вкусненькое, чем дело и заканчивалось. Я не замечала никаких открыток, подарков и так далее.

Помните ли вы какие-нибудь выдающиеся события в жизни мисс Рэнд, происходившие во время вашей работы у нее?

Хотите верьте, хотите нет, — не помню. Видите ли, она вела тихую и замкнутую жизнь. И всю свою энергию расходовала на литературные труды. Поэтому, проведя целый рабочий день в своем кабинете, она уже ничего такого особенного не хотела. Она ужинала, я уходила, и она расслаблялась, слушала музыку или иногда, очень редко, они смотрели телепередачу в ее комнате. Там стоял хороший и большой телевизор. Она любила Перри Мейсона и тому подобные передачи.

Вы говорили, что Айн Рэнд повлияла на вас? Каким образом?

Она была очень прямым человеком, и я каким-то образом подстраивалась под нее. Она всегда отвечала с полной искренностью. И никогда не виляла. Честно говорила, что думает.

Вы никогда не видели, чтобы она предавала собственные идеи?

Нет.

Она понимала свое место в истории?

Думаю, что да. Она никогда не говорила об этом, но от нее часто можно было услышать, что она надеется на то, что сумеет повлиять на будущие поколения.

Я знаю, что христианство занимает в вашей жизни очень большое место. Случалось ли вам говорить или спорить с мисс Рэнд по поводу религии и атеизма?

Когда я начала понимать положение дел, то была по-настоящему потрясена. Потому что если я всеми корнями своей души христианка, то она была убежденнейшей атеисткой. Изменить ее не могло ничто. Абсолютно ничто. Собственные убеждения она исповедовала с такой страстью, что переубедить ее было невозможно. Это произвело на меня впечатление. После операции я заметила, какой ранимой она стала — плоть слаба… наша плоть является самой уязвимой частью нашего существа, и я видела, какой эффект произвела на нее эта раковая хирургия. Мне было по-настоящему жаль ее. Она сделалась для меня человечной, такой, о которой можно заботиться. Она была слаба как ребенок. И какое-то время полностью и во всем зависела единственно от меня.

Как она воспринимала ваши разговоры о христианстве?

Хотя я была в целом разочарована в ней, кое-что меня все-таки восхищало, в частности то, что она никогда не отвергала христианство. Не бросала никаких камней. Она слушала меня и уважала мою веру. Тем не менее, давая понять, что ее никаким способом не заставишь верить в Бога: «Кто такой Бог? Его не существует».

Я десять лет рассказывала Айн Рэнд о своих религиозных убеждениях и даже пыталась обратить ее. Она не соглашалась со мной. Она слушала меня с большим вниманием, однако я так и не сумела убедить ее, потому что она была такой, какой была. Прирожденной атеисткой.

К какому христианскому исповеданию вы принадлежите?

Евангелическому. Я посещаю церковь Кущей. А до того ходила в церковь, именуемую британцами англиканской, здесь ее зовут епископальной.

Вы рассказывали мисс Рэнд об изменении?

Через двенадцать лет работы у них я сделалась евангелисткой и стала рассказывать ей о Боге и даже пытаться обратить в свою веру. И она сказала: ты стала по-другому говорить о Боге… более убедительно.

Что она хотела этим сказать?

Я всегда посещала церковь, будь то англиканская или епископальная. Ходила и все. Я жила в Бруклине и в течение двух лет каждое воскресенье ходила по Манхэттену, разыскивая церковь. Я побывала в нескольких церквях, но так и не сумела найти такой, какой искала, а потом вдруг в Бруклине наткнулась на церковь, именуемую «Бруклинские евангелические кущи»[320]. И когда я пришла туда в первый раз, я поняла, что это мое, что я дома.

Должно быть, вы были очень крепки в своей вере, раз мисс Рэнд не смогла уговорить вас отказаться от нее?

Она не пыталась сделать это. Мы часто говорили на эту тему. Она рассказывала мне, во что верит, и мы спорили. Это я пыталась обратить ее, но она даже не пробовала этого.

И что же она делала?

Она говорила мне, что в Бога не верит, что такова природа атеизма. Она была убеждена в том, что существование личности оканчивается со смертью, что память умирает. Потусторонней жизни не существует. Она была совершенно уверена в этом, а я была совершенно уверена в обратном. Мы разговаривали об этом; мы часто спорили, особенно в последние несколько лет перед ее смертью. Она с большим уважением относилась к моей вере.

Давайте вернемся к смерти мисс Рэнд. Сопровождали ли ее какие-нибудь особые обстоятельства?

Это было медленное угасание. Люди не поверят мне, однако можно заставить себя умереть. Она не имела желания жить, и ей это было несложно. После того как я вернулась с Барбадоса, где гостила у своих родственников — я не знала, что она находится в таком плохом состоянии — я каждый день была у нее в госпитале. Договоренность была такая, что я буду продолжать работать на нее в госпитале, потому что у нее не было более близкого человека, чем я. Потом оказалось, что жить ей остается недолго, и доктора сказали, что она может вернуться домой, если за ней будет хороший уход.

Мы с Леонардом Пейкоффом посетили ее квартиру и устроили так, что вся ее просторная спальня превратилась в больничную палату. Мы взяли из госпиталя кровати и все прочее, необходимое для больничного окружения. Потом она вернулась к себе, и я была у себя дома, когда она умерла. В ту ночь никто не ожидал ее смерти. С ней ночевала сиделка, потому что я никогда не ночевала там. Закончив свои дела, я отправилась к себе домой, это был вечер пятницы. На следующее утро, очень рано, около 9:30, мне позвонил Леонард и сказал, что она умерла. Я была искренне удивлена. Конечно, знаешь, что это случится со всеми нами, но когда смерть приходит, это всегда становится потрясением.

Она что-нибудь сказала вам при последней встрече?

У нее уже не было сил говорить. В последние часы своей жизни она почти не говорила. Только настаивала на том, чтобы телевизор оставался включенным. Но я знаю, что она не смотрела передачу: она лежала и смотрела в пространство. И по сути дела, не говорила.

А как она относилась к смерти? Как встречала ее?

Она не боялась. Она не была в унынии, потому что всегда считала, что когда смерть придет, настанет конец всему. Умирает мозг, и ты ничего не знаешь. И никогда не проснешься. В это она верила. И достигла такого состояния ума, которое примиряло ее с тем фактом, что ее больше не будет.

Она кого-нибудь звала?

Не помню, чтобы она кого-то выделяла. Она оставалась спокойной. Она умерла вскоре после того, как ее привезли из госпиталя. Она просто существовала. Мы кормили ее, не вставляли никаких трубок. Она принимала жидкую пищу, никаких катетеров и капельниц, и она умерла.

Какое последнее воспоминание об Айн Рэнд осталось у вас?

Леонард Пейкофф позвонил мне на Барбадос, сказал, что она легла в больницу, спросил, могу ли я вернуться. Я сказала ему да, вылетела на следующем же самолете, который был на следующий день, приехала в ее госпиталь и посещала ее каждый день, пока врачи не сказали, что ничего больше сделать не могут и лучше, чтобы она умерла дома.

Когда я увидела ее в госпитале, она сказала: «Ох, Элли, ты вернулась». Я сказала ей: «Да». А она говорит: «Только никаких обращений в веру на смертном одре!»