1

Некоторые вещи очевидны. Прежде всего, это «пушкинские места» в смысле не только топографии Михайловского, но и отсылок к текстам Пушкина (далее – П.):

ДЕНЬ, ВЕЧЕР и далее: НА ДЕНЬ? НА НОЧЬ? – День встречается у П. сотни раз, вечер тоже многократно, день и ночь – постоянная пара, и смена времени суток – излюбленная тема П.: Блеснет ли день за синею горою, Взойдет ли ночь с осеннею луною; И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом.

ОДЕВАНЬЕ, РАЗДЕВАНЬЕ – ср.: Одет, раздет и вновь одет…

Кстати, пушкинский тут не только словарь, но и синтаксис. Ср.

Прогулки, чтенье, сон глубокой, Лесная тень, журчанье струй, Порой белянки черноокой Младой и свежий поцелуй, Узде послушный конь ретивый, Обед довольно прихотливый, Бутылка светлого вина, Уединенье, тишина: Вот жизнь Онегина святая…

Отметим, кстати, поцелуй и уединенье. Примеры перечислений легко продолжить, но вернемся к лексике.

ТАЙНЫЕ СВИДАНЬЯ – ср. Преследовать любовь, и вдруг Добиться тайного свиданья… И после ей наедине Давать уроки в тишине!;

КРАЙ ПУСТЫННЫЙ – ср.: Брожу над озером пустынным, И far nientе мой закон; В глуши что делать в эту пору? <…> Сиди под кровлею пустынной, Читай: вот Прадт, вот W. Scott.; Бог помочь вам, друзья мои, И в бурях, и в житейском горе, В краю чужом, в пустынном море И в мрачных пропастях земли!

ГОЛУБКА ДРЯХЛАЯ С УТРА ТОРЧИТ В ГОСТИНОЙ, НЕ ДРЕМЛЕТ, БЛЯДЬ – ср.: Подруга дней моих суровых, Голубка дряхлая моя! <…> Ты под окном своей светлицы Горюешь, будто на часах, И медлят поминутно спицы В твоих наморщенных руках; Наша ветхая лачужка И печальна и темна. Что же ты, моя старушка <…> Или дремлешь под жужжаньем Своего веретена?; Уже старушки нет – уж за стеною Не слышу я шагов ее тяжелых, Ни кропотливого ее дозора (причем дремлешь из одного стихотворения, наложившись на кропотливый дозор из другого, оборачивается газетным [враг] не дремлет, кощунственным по адресу и хрестоматийной голубки дряхлой, и советских идеологем);[206]

ПРЕДЕЛЫ ПОТАЕННЫ – ср.: И с ними гибель разослал К соседам в чуждые пределы; Утихла брань племен; в пределах отдаленных Не слышен битвы шум и голос труб военных; Вином и злобой упоенны, Идут убийцы потаенны; И Кереры дочь уходит. И счастливца за собой Из элизия выводит Потаенною тропой.

И так далее – вплоть до венчающего эту серию чудного мгновенья в финале.

Но не весь лексикон стихотворения пушкинский. У П. есть холстина, норки, рожи, слуги, коляски, шпильки (в прозе), панталоны, юбка, но нет ни прилагательного хамский, ни шторок, ни ухмылок, ни вполне уместной в Михайловском хворостины, кивающей на Крылова (Предлинной хворостиной Мужик Гусей гнал в город продавать)[207]. В коляске со шторками соблазнительно усмотреть отсылку к финалу «Коляски» Гоголя, где обыграна неудача попытки укрыться в этом экипаже, но там вместо шторок фигурируют дверцы, кожа и фартук[208]. Впрочем, экипаж как место любовного свидания имеет почтенную родословную. Классический пример – в «Госпоже Бовари» (свидание Эммы с Леоном в кружащей по Руану карете со шторками), а в ослабленном виде сходный топос находим и у П., воображающего роман с красавицей-калмычкой (Друзья! не все ль одно и то же: Забыться праздною душой В блестящей зале, в модной ложе, Или в кибитке кочевой?[209]) и наслаждающегося санными прогулками с сельскими подругами:

Суровою зимой я более доволен, Люблю ее снега; в присутствии луны Как легкий бег саней с подругой быстр и волен, Когда под соболем, согрета и свежа, Она вам руку жмет, пылая и дрожа!;

Другой поэт роскошным слогом Живописал нам первый снег И все оттенки зимних нег; Он вас пленит, я в том уверен, Рисуя в пламенных стихах Прогулки тайные в санях; здесь П. отсылает читателя «Онегина» к «Первому снегу» Вяземского:

Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость! Кто в тесноте саней с красавицей младой, Ревнивых не боясь, сидел нога с ногой, Жал руку, нежную в самом сопротивленье, И в сердце девственном впервой любви смятенья, И думу первую, и первый вздох зажег[210].

Наличие в стихотворении современного языкового слоя заявлено провокационным употреблением слова блядь, да еще по адресу священного символа пушкинианы – Арины Родионовны[211]. Не то чтобы сам П. в письмах, да и стихах, чурался обсценной лексики – обилие прочерков в его изданиях говорит само за себя. Ср.:

Так точно, позабыв сегодня Проказы младости своей, Глядит с улыбкой ваша сводня На шашни молодых < блядей > («Дельвигу», 1821); и замечание о грибоедовской Софье, которая «начертана не ясно: не то <блядь>, не то московская кузина» (1825, письмо А. А. Бестужеву как раз из Михайловского).

Но это слово он мог употребить только в предметном значении «проститутка», а не в обобщенно осуждающем междометном[212].

Для современной струи лосевского голоса характерна озабоченность сегодняшнего (= советских времен) посетителя или экскурсовода музея-усадьбы проблемой жилищного кризиса – взгляд на жизнь П. через зощенковские очки[213]. Зощенковская интонация одновременно и огрублена – употреблением мата, и облагорожена – непринужденным владением пушкинским слогом и пометами интеллигентского дискурса, например иноязычным выражением ? la gitane, намекающим на «Цыган»[214], но у П. не зафиксированным[215]. В результате, голос лирического «я» звучит на некой единой сказовой ноте – приблатненно-интеллигентской, отдающей разговорами на андеграундной кухне и поисками «хаты» для решения «гормонального вопроса».