4

Из всего сказанного можно вывести несколько более или менее общих заключений.

Во-первых, по всей видимости, мы можем говорить о полемической направленности образа княжнинского педанта против «нового Тредиаковского» В. П. Петрова.

Во-вторых, следует включить комедию Княжнина в число источников муратовско-долбинской (и впоследствии арзамасской) «вздорологии». Заметим, что Княжнин-комик высоко ценился арзамасцами, явно предпочитался его давнему зоилу И. А. Крылову и противопоставлялся «злому Гашпару», комедиографу Шаховскому. «Перед тобой пример отца! – обращался Вяземский к сыну драматурга:

 Любил он в тихом кабинете

 Пером осмеивать смешных:

 На то и дураки на свете,

 Чтоб иногда дурачить их»[187].

Хотя Синекдохос ни разу не упоминается «гениями Арзамаса», представляется симптоматичным, что сама «Беседа» предстает в арзамасских текстах как скопище ученых педантов, во главе со строящим «ков логике» «новым Тредиаковским» Шишковым:

Кто вождь у нас невеждам и педантам?

Кто весь иссох из зависти к талантам?

Кто гнусный лжец и записной зоил?

Кто, если мог вредить бы, вреден был?

Кто, не учась, других охотно учит,

Врагов смешит, а приближенных мучит?

Кто лексикон покрытых пылью слов?

Все в один раз ответствуют: Шишков![188]

Наконец, в-третьих, «казус Синекдохоса» (комический схоласт, профанирующий здравую логику) обнажает рационалистическую основу галиматийной традиции от арзамасцев до Козьмы Пруткова и обэриутов: это не столько шуточная игра слов и стилей, сколько своеобразный рациональный тест устаревших литературных систем и – соответственно – типов мышления[189]. Возможно, что без подобных логических тестов литературе в самом деле несть спасения.