1

Осенью 1965-го в Норенской, изучая английскую поэзию по присланной друзьями антологии Луиса Унтермейера, Бродский случайно наткнулся на элегию «Памяти Йейтса» («In memory of W. B. Yeats») У. Х. Одена. Это стихотворение, одно из самых известных у Одена, состоит из трех отличных по форме и настроению частей; в первой описывается смерть Йейтса, вторая (медитативная) и третья (экстатическая) содержат размышления о природе и назначении поэзии. Элегия, особенно два четверостишия из третьей части, произвела на Бродского столь сильное впечатление, что на протяжении всей жизни он вспоминал об этом событии как о «потрясении», переломном моменте, точке отсчета нового – и с тех пор никогда не менявшегося – отношения к поэзии.

Не менее серьезно отнесся к этому эпизоду и Лев Лосев. Он посвятил ему целую главу в жизнеописании Бродского, которую назвал «Озарение в Норенской» и предварил указанием на едва ли не мистическую природу этого происшествия:

За чтением английских стихов в Норенской Бродский однажды пережил то, что в религиозно-мистической практике называется моментом озарения (греч. epiphaneia, [бого]явление)[190].

Те, кому посчастливилось знать Льва Владимировича лично, помнят его вкус к абсурдному, умение и готовность разглядеть комическое и несуразное в сколь угодно возвышенных материях. Нижеследующие заметки – дань памяти этой стороне его личности. Надеюсь, его бы позабавила история о происхождении приключившегося с его другом «озарения» из духа веселой и совершенно немистической чепухи.