3

В русской литературе рубежа XVIII–XIX веков имя Синекдохоса стало нарицательным, а его фраза «Без логики несть спасения ни душе, ни телу» – крылатой. «Логика необходимо нужна для всякого писателя; без Логики – говорит Синекдохос у Княжнина – несть спасения ни душе ни телу», – писал А. Ф. Мерзляков в вышедшей в «Вестнике Европы» Жуковского рецензии на книгу с педантичнейшим ученым названием «Новейшая всеобщая география, или Описание всех частей света Европы, Азии, Африки, Америки и Южной Индии; с историею народов и всех государств от начала оных до наших времен, с новым прибавлением Российской географии в нынешнем ея состоянии, с описанием Белостокской области и Финляндии, с российскою историею от начала происхождения россиан, до дней ныне царствующаго императора Александра I: Часть I, II и III. Содержит в себе: обстоятельное описание каждой земли как то: правление, государственные доходы, пределы, древнее и новое название, разделение, климат, качество земли, горы, леса, реки, острова, заливы, каналы, озера, минеральныя воды, металлы и минераллы, произрастения, животных, число жителей, нравы, обычаи и народные увеселения, одежду, веру, язык, ученых, литтераторов и художников, университеты и академии, древности, мануфактуры, торговлю, колонии, сухопутные и морские силы, топографию, монеты кавалерския ордена, герб, историю государств и проч.»[181].

Эти же слова о «спасительной» логике – причем в сходном с «киреевским» контексте – вспоминает К. Н. Батюшков в письме к своему другу Н. И. Гнедичу (1811): «Еще повторю тебе: пиши поболее, пиши о себе, о других; но мне не надобно истин, какова эта: “Я живу в Петербурге, ты живешь в деревне по свободным обязанностям”. Что я живу в деревне, это я знаю; что ты живешь в Петербурге, и это я чувствую; но что значат свободные обязанности? “О логика, несть без тебя спасения!” – говорит Синекдохос. Заметь, что ты это сказал весьма серьезно». И. М. Долгорукий в «Журнале путешествия из Москвы в Нижний 1813 года» приводит, говоря о сумбурной проповеди одного священника, комические восклицания Синекдохоса по поводу «логических красот» Марины: «Оле ученыя красоты! оле учености прекрасной!»[182] Много лет спустя приведенное выше комическое обращение Синекдохоса к «Купидо» процитирует в письме к Данилевскому Гоголь, некогда сыгравший этого персонажа в гимназической постановке 1827 года[183].

Вернемся к письму Киреевской. Как мы видели, имя Синекдохоса прочно связывалось в русском культурном сознании начала XIX века с понятием логической неувязки, мнимого «потому что»[184]. В таком значении его и обыгрывает Киреевская, обращаясь к Жуковскому – создателю и законодателю долбинской «галиматийной поэтики» («ваше потому никуды не годится. Тот, кто умеет писать много, тот может и к тебе писать много»). Заметим, что, в соответствии с установками этой поэтики, Киреевская легко сопрягает комический план с интимно-лирическим: «<В>от что шепчет мне моя гордость, – самолюбие вздыхает, подозрительность плачет, а сердце – сердце – об нем ни слова даже и при свидании». Жуковский в это время был близок к отчаянию, вызванному отказом Екатерины Афанасьевны дать согласие на брак с Машей. В письме к Киреевской от 16 апреля 1814 года, написанном в Муратове (имении Е. А. Протасовой), поэт признавался, что «сиротство и одиночество ужасно в виду счастия и счастливых… [г]ораздо легче быть одиноким в лесу со зверями, в тюрьме с цепями, нежели подле той милой семьи, в которую хотел бы броситься, из которой тебя выбрасывают» (с. 19). В этом контексте, «высоко-укоризненная» галиматья Киреевской была средством рассмешить и тем самым утешить друга[185]. В начале мая поэт пишет своей «доброй сестре», что стремится в Долбино, чтобы «освежить подле нее душу, которая жестоко стеснена и так пуста, что едва ли что осталось в ней на жертву ничтожеству» (с. 31). В «столицу галиматьи» он приезжает осенью 1814 года и проводит там несколько счастливых, поэтически плодотворных месяцев, известных в его творческой биографии как «Долбинская осень»[186].