[Интервью газете «Социалистическая индустрия»]
[Интервью газете «Социалистическая индустрия»]
— Пройдя через огонь войны не в переносном, а в буквальном смысле слова, что вы, Василь Владимирович, считаете для себя, писателя, главным?
— Что-то одно главное определить непросто. Литература отражает все стороны человеческого бытия, и все они важны. И все же есть в литературе о войне аспект, который привлекает мое внимание особенно. Это поведение человека в условиях военной опасности, границы его душевной прочности. Что он может в обстоятельствах, когда физические возможности в борьбе за жизнь исчерпаны? Каким располагает резервом сил, чтобы все-таки остаться достойным звания человека? Считаю, что этот резерв — в его нравственных началах. Вот я и исследую эти начала, насколько возможно их исследовать средствами художественной литературы.
— На мой взгляд, наиболее выразительно, остро, беспощадно проводите вы такое исследование в «Сотникове». Как появился замысел, что подтолкнуло вашу фантазию, как зародились и ожили эти антиподы — Сотников и Рыбак?
— На фронтовых дорогах мне довелось встретить бывшего командира батальона, который считался у нас погибшим и был посмертно представлен к высокой награде. Последний бой этого комбата действительно был тяжелым и геройским. Но в нем он не погиб, а раненым попал в плен. В плену же испытания не выдержал…
Мне показалось, что история падения комбата может наполнить своим содержанием один из образов задуманной повести. Но по логике, в которой нелегко разобраться и автору, внешними чертами того разжалованного офицера я наделил Сотникова, а поступки его, так сказать, нутро отдал Рыбаку. В результате и выстроилась композиция Рыбак — Сотников, на которой держится повесть.
— В творчестве своем вы долгое время опирались на то, что видели, на свой трудный опыт фронтовика. Опыта же партизанского в вашей жизни не было. А между тем в последние годы герои ваши нередко — партизаны, подпольщики…
— После войны я несколько лет жил за пределами Белоруссии. А когда возвратился в родные места, то услышал многое, что открыло мне до того неведомую сторону войны, и не смог удержаться, чтобы нe попытаться написать об этом. Но решился на это не сразу, со временем, потому что есть у нас писатели с личным партизанским прошлым, лучше знающие жизнь народа и борьбу в тылу врага в годы Великой Отечественной. Тем не менее материала партизанского, доселе нетронутого материала — героического, драматического, трагического — в Белоруссии так много, что хватит на всех и надолго. А жертвы, которые понесла Белоруссия в борьбе с фашизмом, ее мужество просто обязывают не оставлять этой темы, разрабатывать ее еще глубже, настойчивее, разностороннее.
— Вам, Василь Владимирович, наверное, много пишут?
— Да, писем от читателей приходит немало. Особенно вскоре после того, как напечатана новая повесть. Пишут разные люди из разных мест. Пишут ветераны, участники войны. Пишут молодые. Немало среди пишущих тех, кто является основным читателем «Социалистической индустрии», — рабочих, инженеров…
Особенное внимание обращаю на письма молодых — тех, кто под влиянием прочитанного, в частности, книг о войне, задумывается над важными вопросами жизни, просит в чемто дать совет.
Не на все можно исчерпывающе ответить, тем более письмом. Но я стараюсь. Нy и вообще рекомендую внимательнее следить за литературой. Ведь литература так много несет в себе значительного, поучительного.
— Что думаете вы о так называемом книжном буме?
— Ничто не может заменить человеку радости углубленного проникновения в умное, талантливое произведение художественной литературы. Нужно только, чтобы литература оставалась достойной высокого предназначения. Чтобы каждая новая книга была богатой и неповторимой по мысли, острой по постановке проблемы. Не так важно, решается или не решается эта проблема на страницах книги, важно, чтобы она была поставлена. Чтобы читателю было над чем задуматься, соглашаясь или не соглашаясь с автором, чтобы он не оставался равнодушным, сопереживая…
— Что же видится вам главным в литературе?
— Быть учителем нравственности. У советской литературы в этом смысле очень весомые традиции. А опирается она на классику. Потому что никакая другая литература мира не уделила столько внимания нравственному совершенствованию человека, как русская классика. Вспомним хотя бы наших гигантов — Толстого и Достоевского.
Когда мы обращаемся помыслами к прошедшей войне, вопросы нравственности человеческих поступков, их побудительных мотивов, совестливости приобретают особую остроту. Война есть война. Как того ни хотелось, сберечь жизни всем сражавшимся за Родину было невозможно. Случалось так, что кому-то было самому решиться на то, чтобы во имя великой цели отдать жизнь. Естественно, не обходилось без внутренней борьбы. Только у одних эта борьба продолжалась секунды, и побеждало чувство долга. У других же столкновение естественного желания жить с тем, чего требовал долг, затягивалось, а иногда вызывало осложнения.
Могут сказать, что такие случаи — явление нераспространенное, исключительное. Но, я думаю, литература равно должна их исследовать. Потому что исследование человеческой души во всем ее разнообразии есть главная задача литературы, да и всякого искусства вообще.
— В печати, в литературной среде время от времени продолжаются споры, появится или не появится когда-либо главная книга о минувшей войне, так сказать, «Война и мир» двадцатого столетия…
— Разговор об этой главной книге о Великой Отечественной войне начался давно, еще когда битва была в разгаре. В грядущее ее появление верили очень авторитетные, крупные писатели, например, Илья Эренбург. Но вот мы готовимся отметить 35-летие Победы, а книги такой все еще нет. Думаю, и не появится, если иметь в виду одно произведение. Подвиг народа в Великой Отечественной был настолько огромен, пережитое настолько грандиозно, что даже самый гениальный автор и его самая гениальная книга не могут объять этот масштаб, показать этот подвиг, это пережитое во всем величии: великую книгу о великой войне, новую «Войну и мир» создает вся советская литература.
Интервью вел В. Мехов.
[1979]