5. Ащеулов переулок

5. Ащеулов переулок

С ноября они поселились в Ащеуловом переулке на Сретенке. Борис Чуков так описывал "местообиталище" Андреевых в доме № 14/1: "Темный, неосвещенный двор в лабиринте сретенских трущоб, заваленный снежными сугробами. По краям сараи и двухэтажные развалюхи. Узкая, обледенелая тропинка приводит к перекошенной, резко хлопающей на сильной пружине двери. Темная, очень крутая, с резкими поворотами лестница. За узенькой площадкой крошечная комнатка с низким потолком"[618].

Д. Л. Андреев и А. А. Андреева. В комнате в Ащеуловом переулке (№ 14/1, кв. 4). 1958. Фотография Л. С. Веселовской

Квартира, снятая в небольшом домишке, каких еще много оставалось в старых московских переулках, была тесной, но удобной — комнатка и кухня с втиснутой в нее ванной, газ, телефон. Стоила квартира дорого. "Долго вытянуть мы это не сможем, — писал Андреев Пантелееву. — Поэтому у нас созревает решимость — уехать на 1¹/₂ - 2 месяца в Кишинев: там дешевле, теплее (жена все время хворает, ей противопоказаны холод и сырость) и спокойнее."[619]

Здесь начавшейся зимой по вечерам он выходил, чтобы, не привлекая внимания, прогуляться босым. Эти прогулки вливали в него, как он уверял, новые силы. Но здоровье не улучшалось, и бблыиую часть дня приходилось работать полулежа.

Весь ноябрь и начало декабря заняли разнообразные хлопоты. Чтобы восстановить пенсию инвалида Великой Отечественной войны, пришлось пройти ВТЭК, собрать справки. 22 ноября Андреева признали инвалидом второй группы по причине "не связанной с пребыванием на фронте" и дали пенсию — 347 рублей. Но только комната стоила 900. Они написали заявление в КГБ в связи с ничтожной суммой компенсации за конфискованное имущество. "Наиболее ценной частью нашего имущества была библиотека, состоявшая примерно из 2000 томов", — писали Андреевы, обращая внимание на то, что в официальных описях имущества "отсутствует множество книг, представляющих наибольшую ценность", и приложили их список.

Неожиданно, благодаря Чуковскому, Андреев получил работу — перевод книги рассказов японской писательницы Фумико Хаяси. "Мне вручается приблизительный, не вполне подстрочный перевод рассказов одного японского писателя, а я должен придать этому переводу художественность. Задача не из легких, т. к. японский язык очень своеобразен: совершенно не схожий с нашим синтаксис, конструкция фраз, ассоциации, идиомы, — короче говоря, не вполне уверен, что смогу одолеть к 1 июля 20 печатных листов"[620], — делился он с Пантелеевым. Подстрочным переводом занялся Зея Рахим. Работа шла со скрипом. Зея переводил косноязычно и упрощенно, литературным русским языком владел плохо. Это усложнило дело. Но Рахима, обаятельно твердившего о собственных талантах, издательству рекомендовал он сам, и отступление исключалось. Работа, привычная для литераторов — поденщиков, профессионально и легко изготавливавших из грамотных подстрочников приемлемые тексты, для Даниила Андреева оказалась сложной и малознакомой. Да и не мог он, отложив собственные рукописи, "Розу Мира", день и ночь сидеть над рассказами Фумико Хаяси.

С изданием стихотворений не сумел помочь и Чуковский. Как передает Алексей Смирнов, прекрасно знавший издательские условия Корней Иванович будто бы говорил, что для напечатания стихов нужно "Два ваших подлинных стихотворения, а два — подленьких". На что Андреев отвечал: "А подленьких у меня нет"[621].

В комнатку в Ащеуловом чуть не ежедневно приходили друзья, с некоторыми он не виделся десятилетия. Навещали — Ивашев — Мусатов, Морозова, Киселева, Бокова, дочь Веселовских — Анна… Заходили новые знакомые — восторженная, всегда приносившая гостинцы Алла Смирнова, позже, в начале марта, появился Борис Чуков…

Д. Л. Андреев. 1958. Фотография А. С. Веселовской

В тюрьме Андреев соскучился по кино. "Не могу сказать, чтобы я к этому виду искусства питал особое пристрастие, но в специфических условиях того периода моей жизни почему-то возросла потребность именно в кино. Как я мечтал увидеть хоть несколько кадров какого-нибудь хорошего фильма! И вот, представьте, — писал он жене Гудзенко, — за полгода, когда появилась возможность удовлетворить эту потребность, мы удосужились побывать в кино всего два раза — на"Дон Кихоте" и на "Лебедином озере". Просто не хватает времени и сил: днем — времени, вечером — сил. И один раз побывали в Большом театре на "Ромео и Джульетте" с Улановой. Восхищению нет границ. Это не балерина, а что-то большее. Великолепен был и Меркуцио (Корень). Постановка, декорации — выше всяких похвал"[622]. Еще они видели мультфильм "Снежная королева" по Андерсену и цветной документальный фильм "100 дней в Бирме". "Совершенно изумительна бирманская архитектура, — красота прямо-таки невообразимая, но, к сожалению, в фильме она показывается только мимоходом"[623], — делился он впечатлениями. Рядом на Сретенке находился кинотеатр "Хроника", и там они смотрели фильмы о Камбодже, Египте, Цейлоне.

Побывали в кукольном театре Образцова, где "смеялись до колик". В консерватории слушали XI симфонию Шостаковича. Жена вспоминала: больному Андрееву разрешили подняться в зал не по лестнице, а на служебном лифте. "Господи, как Даниил рассердился! Он сказал мне:

— Ну как ты не понимаешь, что не нужно мне этого лифта! Как ты не понимаешь, что только поднявшись по этой белой лестнице, я почувствую, что вернулся из тюрьмы, только тогда будет освобождение.

И мы пошли пешком. Он тяжело опирался на мое плечо, мы останавливались через каждые несколько ступенек, но поднялись — освободились, вернулись из заключения"[624].

Мнения их разделились: Алла Александровна была в восторге, а ему по — настоящему понравились "только отдельные места". Он назвал симфонию слишком шумной.

В начале декабря пришло горькое, впрочем, ожидаемое известие: 30 ноября умер Александр Филиппович Добров. "Последние месяцы его жизни были превращены в сплошную цепь мучений благодаря сочетанию туберкулеза легких с циррозом печени. Умер, однако, тихо — спокойнее, чем можно было ожидать. Его душевное состояние было в последнее время, я считаю, хорошим, т. е. все страдания он переносил мужественно"[625], — писал Даниил Леонидович брату в Нью — Йорк.

В декабре у Аллы Александровны стала расти опухоль, удаленная три года тому назад, в лагере. В начале января ей сделали операцию, определив опухоль как фиброму. К тому же у нее обнаружились малокровие и базедова болезнь.