“Меня никто не знает”

А: Я так понимаю, что когда Березовский переехал в Англию, вы стали еще больше общаться?

В: Да, мы стали больше общаться просто по географическому признаку, потому что жили в одном городе. Он не уставал подчеркивать, что именно я его соблазнил Лондоном и за 1990-е годы убедил его, что именно Лондон – это место, где классно жить.

А: Все считают, что Борис выбирал между Парижем и Лондоном, и ты его уговорил именно на Лондон.

В: Да, так и было.

А: Почему?

В: Я Париж очень люблю, но Лондон – это центр Европы уж точно и центр мира в каком-то смысле. Там все сконцентрировано: экономика, финансы, традиции, история, культура мощнейшая. В подтверждение своих слов я говорил ему: “Ну, Боря, возьми любой день, открой журнал Time Оut – я тебе даю гарантию, что в этот день где-то в Лондоне выступают пять-шесть звезд мировой величины в разных областях – рок, опера, балет, театр, какая-нибудь лекция”. Это всегда оказывалось правдой.

А: А он ходил?

В: Ходил, да. Ну, понятно, что он был небедный, поэтому, если ему надо было пойти в Ковент-Гарден и он решил только утром последовать моему совету, а там, конечно, полный аншлаг – он покупал за три цены прекрасные билеты, и мы шли. И на симфоническую музыку ходил, не очень часто, но ходил. И на джаз. Он вообще был культурным человеком, просто не был в культурно-информационном потоке, поэтому ему надо было посоветовать. Я часто это делал.

А: Да, он вникал, но глубоко ни одно направление искусства не знал.

В: Глубоко не знал, пожалуй, но в целом ему было очень в кайф. И потом он рассказывал, делился эмоциями очень активно.

А: Борис всегда очень любил рассказывать. Когда что-то его задевало, он это тут же на тебя выплескивал.

В: Звонил иногда. Среди ночи редко, но тоже бывало. Обсуждал какие-то вещи и даже не столько обсуждал, а именно, как ты правильно сказал, выплескивал.

А: Когда ты его уговаривал жить в Лондоне, было ощущение, что это навсегда или на короткое время? Когда я с ним встречался в начале 2000-х, когда приезжал в Лондон, он мне всегда рассказывал, что еще год-два, и он вернется. Какое было у тебя ощущение с самого начала – вернется или не вернется?

В: Петя, я хочу немножко сделать шаг в сторону. Борис мне говорил несколько раз в довольно откровенных беседах: “А вот ты понимаешь, что меня по-настоящему никто не знает?” И он так смотрел на меня и произносил это – может быть, всего было два-три раза – достаточно глубоко. Поэтому – да, в течение 2000-х у него был повторяющийся рефрен: “Сейчас вот-вот в России все изменится, будет реальная смена власти”. Ему говорили, что это заблуждение, нет предпосылок для таких выводов, наоборот, ситуация стабилизируется. Но он говорил: “Нет-нет, вы не понимаете, какие процессы происходят, сейчас будет реальный взрыв”. Но я не зря начал с того, с чего я начал: не исключаю, что внутри себя, никому об этом не говоря, он в это не верил.

А: Как ты считаешь, когда Борис так смотрел и говорил: “Ты меня не знаешь, и никто меня не знает” – о чем он думал? Когда человек так говорит, он какие-то свои свойства имеет в виду. Что он имел в виду, способность на какие поступки?

В: Петя, я не знаю… Я не знаю… Может быть, он хотел этим сказать, что за всем существует какой-то тонкий слой, очень интимный, который абсолютно недоступен для других. Не было ощущения, что он имел в виду: “Я умнее, тоньше и глубже, чем вы все думаете”. Нет. Но что он имел в виду, не могу тебе сказать.