“Антипутин”

А: Борис был человек не рефлексирующий. В то время, когда я его знал, он никогда не обдумывал свои ошибки и никогда их толком не признавал. И первый большой удар пришел в начале 2000-х годов – вся история с Путиным и эмиграция. Он переживал по этому поводу, думал, что он сделал не так.

Г: Он был уверен, что через год вернется и что Путин слетит. Потом, когда Путин не слетел и Борис не вернулся, он объяснял это 11 сентября. Установка заключалась в том, что Путин, начав сворачивать демократические институты в России, войдет в конфликт с Западом. И по первоначальной реакции Буша, Кондолизы Райс и всех прочих так и казалось. Что, может быть, наивно: как всякий российский человек, находящийся в неладах с властью, Березовский почему-то решил, что Запад очень много значит. Это было заблуждение. Субъективно он был уверен, что Запад будет способствовать смене режима в России и что в России многие не согласятся с тем, что делает Путин. Так что первое время он был уверен, что достаточно быстро вернется. Потом, когда он понял, что не вернется и что Запад не поможет…

А: А когда он это понял?

Г: Думаю, что достаточно быстро, в первые два года. Но потом посадили Ходорковского, и он решил (как и Ходорковский, кстати), что Путин на этом сломает себе шею. Многие верили – и в Москве тоже, – что это слишком запредельно. Но когда выяснилось, что все продолжается, когда появился Медведев – вот по поводу Медведева у него уже иллюзий не было, он уже освободился от веры, что вернется. Он здесь обосновался и пытался каким-то образом противодействовать или противостоять Путину.

А: “Кровавому режиму”.

Г: “Кровавому режиму”, да. Этому способствовало очень много людей, которые оттуда приезжали и так его воспринимали. Мы давали много грантов всяким организациям – “Солдатские матери”, Фонд Андрея Сахарова. И это все группировалось вокруг Бориса в основном. Главное – его пассионарность. Не глубокое политическое понимание, а пассионарность. Это в добавление к Бориному пиару, который в основном делали не мы и не он, а делал сам “кровавый режим”. Если бы Борю оставили в покое и стали игнорировать, то, в общем, все достаточно быстро сошло бы на нет. Но была эта шумная экстрадиция, которая провалилась, потом еще попытки экстрадиции, потом убийство Литвиненко, потом еще что-то… В общем, это создавало ему репутацию “Антипутина” – по факту.

А: Березовский вошел в какое-то английское общество?

Г: Ну, как сказать?.. В какой-то мере. В английское общество войти вообще-то очень трудно, если ты не относишься к английскому обществу. Он вошел в число людей, которые заметны на лондонской сцене. Как бывает здесь со многими иностранцами – саудовские принцы появляются, все прочие… Он, конечно, не вошел в такое серьезное английское общество, которое формируется обучением в Итоне, Оксфорде и Кембридже. И поскольку у него не было серьезного бизнеса здесь, статус Березовского, когда его приглашали, например, в Oxford Union[214] или еще куда-то, был в том, что он “Антипутин”. И это признание и принятие было основано не на его деятельности, а на деятельности Путина. Потому что каждый раз, когда Путин делал что-то, что здесь активно не нравилось, это автоматически поднимало Березовского.

А: Скажите, по вашему мнению, менялся ли за эти годы сам Березовский и менялось ли ваше к нему отношение? Вы говорили про Бадри, и есть точка зрения, что приход Бадри в ЛогоВАЗ оказал фундаментальное влияние на Борю, личностно его сильно изменил. Вы-то познакомились, когда Бадрик в жизни Бориса уже существовал. Но, тем не менее, он в годы вашего знакомства менялся?

Г: Он поменялся с переездом в Англию, конечно.

А: А в Москве все было более-менее одинаково?

Г: В Москве он бежал, не останавливаясь. Он как раз не менялся – ситуация менялась, у него менялись приоритеты. Он дружил с Чубайсом, потом воевал с Чубайсом, до этого он дружил с Коржаковым, воевал с Коржаковым. Но в общем Борис в Москве не менялся. Здесь он изменился, потому что здесь совершенно другая жизнь. Он, так сказать, менялся по мере изменения событий. Он менял тактику, но суть его не менялась.

А: А вот его дар убеждения, уверенность в себе – это у него не исчезло здесь? До процесса с Абрамовичем все было в общем одинаково?

Г: Нет, не исчезло.

А: Я спрашиваю потому, что как у него когда-то не получилось очаровать Сороса, так и еще одна попытка провалилась, с Лукашенко. Правильно я понимаю?

Г: Нет. Думаю, что с Лукашенко как раз все просто. Лукашенко принял предложение из Москвы, от которого не мог отказаться и которое было несовместимо с присутствием Бори.

А: Он долго летал в Белоруссию?

Г: Я думаю, года полтора в общей сложности, может быть, два. Была некая идея – не только Борина, в значительной степени она началась еще с Бадри, – что Лукашенко объективно должен отойти от России и двигаться в Европу. Это объективный интерес всех бывших сателлитов. И проект заключался в том, чтобы помочь ему сделать этот выбор – в какой-то степени убедить, в какой-то степени способствовать. Боря стал туда ездить, и наверняка при этом были какие-то ожидания бизнес-интересов.

А: Безусловно.

Г: Потому что вхождение такой страны, как Белоруссия, в Европу означает, что будут инвестиции. Процесс вроде бы сдвинулся, и Борис довольно много времени и усилий приложил для того, чтобы и там народ сдвинуть в сторону европейскости, и здесь как-то способствовать этому. Ну, например, он притащил туда этого лорда Белла, знаменитого пиарщика Маргарет Тэтчер. А лорд Белл привез Евросоюз – и начался процесс. Но потом в какой-то момент Лукашенко разогнал народ на площади[215], все откатилось назад, и проект лопнул.

А: И Боря перестал туда ездить? Сам?

Г: Когда стало ясно, что не получается, это уже было опасно.

А: Вы были с ним в Белоруссии?

Г: Я там был несколько раз, даже встречался с какими-то чиновниками. Там всегда было два крыла. Одно было проевропейское, которое, собственно, и рассчитывало на то, что Белоруссия двинется в эту сторону, как-то пыталось либерализоваться, отпустить политзаключенных, чтобы сняли санкции, чтобы был заем Международного валютного фонда, как им обещали. А были другие, которые боялись. В общем, Боря в этом процессе пытался участвовать. Но это не вышло только потому, что Батька[216] решил, что ему спокойнее быть под Путиным.