Другой человек

А: Мы, наверное, можем уже перейти к последнему этапу жизни Березовского, к тому, что случилось после суда. Это самая грустная история, но в этот момент его видели мало людей, а вы были из тех, кто с ним общался практически до конца.

Г: Я с ним общался по телефону, несколько раз.

А: У вас было ощущение, что он в депрессии?

Г: Я знал, что он в депрессии. Боря сам понимал это, он лечился.

А: Когда вы с ним разговаривали по телефону, вы чувствовали, что он – это не он?

Г: Я чувствовал это совершенно ясно. Во-первых, он говорил, что ничего не хочет, жаловался на симптомы депрессии. Депрессия – это болезнь, это не блажь и не плохое настроение. Это значит, что у тебя полностью сбита регуляция – нейротрансмиттеры и рецепторы, – и их надо снова восстанавливать. Это как диабет или какая-нибудь другая болезнь, физиологическая. Ее надо лечить таблетками, терапией, всем прочим. И 20 процентов людей, которые попадают в такое состояние, кончают с собой. Мы можем говорить, что он не обращал внимания ни на что, все отметал, но на самом-то деле он живой человек.

Боря подавлял в себе компенсаторные механизмы – грусти, неуверенности, – которые нам всем свойственны и которые дают выход. А он не давал себе выхода. Все 20 лет он в себе это, видимо, давил. И тут это прорвалось. Я считаю, что он был доведен до этого состояния, и он сам выбрал себе такую судьбу. Легенда-то, может, и легенда, но я своими глазами видел в тендере на PR-обслуживание российского государства слово “Березовский”, написанное чернилами на бумаге. Одна из задач российской внешней политики – и дипломатической службы, и прокуратуры, и нанятых пиарщиков в данном случае – была противодействовать Березовскому и дезавуировать Березовского. То есть это была реальная идеологическая война, где он был против государства. И то, что российские органы гонялись за его активами по всему свету, и история в Бразилии, и во Франции, и еще где-то – я думаю, что это все сыграло свою роль.

А: Несколько слов о Бразилии – что там было?

Г: В какой-то момент началась охота за активом Березовского. То, что Борис получил убежище, было большой неожиданностью для Путина, поскольку Блэр обещал Путину, что государство поддержит экстрадицию. Государство поддержало экстрадицию, а суд не дал. И в результате началась охота за его активами в разных юрисдикциях по всему свету. Два случая, когда удалось убедить местные правоохранительные органы, что имела место отмывка денег, – это недвижимость, приобретенная во Франции[220], и футбольный клуб в Бразилии. Он якобы приобретен на грязные деньги. А почему грязные? А потому что российский суд признал их грязными. Они были выведены из России, получены неправильным путем, и поэтому приобретенные на них активы составляют отмывку денег. Закончилось уголовными делами во Франции и в Бразилии. Это попортило Борису много крови, естественно.

Бразильцы попросили англичан экстрадировать Борю в Бразилию. Англичане сказали: “Да вы что, с ума сошли? Мы уже все эти обвинения рассмотрели здесь – они политически мотивированы”. Но это было неприятно, потому что в России начался крик, что бразильцы объявили Березовского в розыск. В этом суть и бразильской, и французской истории.

Другие страны, понимая, что будут проблемы, таких проблем не хотели и тихо давали понять, что лучше ему не приезжать. Потому что если он приедет, они, конечно, сдавать его не будут, но будут вынуждены передать это суду. Вот как в Латвии, например.

Знаменитая история. Мы все вместе приехали в Латвию, и на следующий день посыпались ноты и вызовы посла в Москве. Ноты требовали немедленно задержать Березовского и отправить в Москву. И латыши сказали: “У вас есть два часа, чтобы отсюда убраться. Потому что иначе мы вынуждены будем вас задержать, и пусть суд решает. Лучше уезжайте, чтобы у нас не было проблем”. А с российским государством никто не хочет спорить, и это одна из причин накапливавшегося много лет стресса.

А: Но что все же стало последним толчком?

Г: Я думаю, что виной тому удар, который Боря получил, проиграв Роме, – и по фактам, и по разбитой картине мира. Он мог бы выбраться финансово – я не в курсе его финансов, но те, кто в курсе, говорят, что мог бы.

А: Мне так не кажется. Если бы он был, как говорится по-русски, в нулях – это одна история. Но у него остались колоссальные долги.

Г: Он остался бы должен. У него там что-то такое было. Но не знаю… Ну, объявил бы банкротство. Здесь же за это не расстреливают и в тюрьму не сажают. Объявил банкротство – списались бы все долги. Потом читал бы лекции. Это не причина расставаться с жизнью. Причина расставаться с жизнью – это болезнь.

А: Но у болезни тоже есть причины.

Г: У болезни есть причины, да. Но когда происходит болезнь, ты себя не контролируешь, ты уже другой человек.

А: И какая причина у болезни?

Г: Причина – вот этот самый удар. Во-первых, крушение его веры и уверенности в том, что Англия за него, Запад за него, что он прав.

А: Это крушение отношений с миром.

Г: Ну да. Березовский определил себя как “Антипутин” и что он на стороне добра. Поэтому когда те говорят, что он мошенник и украл что-то у “Аэрофлота”, и его надо привезти в клетке и отправить к Ходорковскому, а эти говорят: “Ваши обвинения политически мотивированы, и это, значит, все неправда”, – вот это было большой частью его самооценки, самоосознания. И он так обосновывал для себя спор с Ромой. Я сейчас не говорю о том, каковы были факты истории “Сибнефти”, это история сложная, потому что она начиналась в совсем другой системе координат. Но вот тогда, в середине 2000-х, было совершенно ясно, что нельзя из этого треугольника, из спора Бори с Ромой, вывести Путина, потому что он часть треугольника.

А: Мне так совершенно не кажется.

Г: Ну, Боря так считал… Потому что иначе Рома был бы вместе с ним и с Бадри, а Рома остался там. И то, что Запад его таким образом опустил, было для Бори невыносимо. И это стало причиной, конечно, его депрессии и всего прочего.