Площадки для игр: Бразилия, Украина, Грузия

Ф: Вокруг Бориса было безумное количество авантюристов, аферистов, подлецов, политических подлецов в том числе. Бориса это не интересовало, пока он был у власти и при власти. У меня ощущение, что он считал, что подлецы лучше работают, потому что не возникает моральных проблем.

А: Сталин так же считал.

Ф: Не буду сейчас перечислять, но мы видим кучу людей, которые, пока Березовский был при власти, работали с Березовским, потом стали работать против Березовского, и никаких проблем ни у кого не было. Самое смешное, что и у Бориса не было с этими людьми серьезных проблем. Он понимал, что бизнес есть бизнес.

Был у него такой иранский знакомый – Киа[222]. Симпатичный парень и достаточно авантюрный. Киа был человеком, на имя которого в промежуточный период после Яковлева купили “Коммерсант”, когда нужно было скрыть то, что его покупает Березовский. Почему-то к тому времени он перебрался в Бразилию. И покупка футбольного клуба была как раз его проектом. Потом они купили этот клуб, и Березовский туда летал какое-то количество раз, не сильно это афишируя. В Бразилии для Березовского все было. Огромная страна, прекрасная площадка.

А: Красивые женщины.

Ф: Девочки, да. Даже не будем сейчас поднимать эту болезненную тему. Слухи ходят, что там тоже с девочками у него было все нормально.

Все судебные бразильские дела были инициированы российской стороной. Это была очередная попытка усложнить Борису жизнь, вполне удачная. Поскольку я должен был там выступать как эксперт, мне прислали судебные материалы, так что я знаю немножко больше, чем все остальные знают. Расследование само по себе было смешным, потому что основным аргументом выдвинули то, что за такую плохую футбольную команду никакой дурак таких больших денег заплатить не может (деньги они вложили совершенно дикие).

В какой-то момент, когда был на эту тему разговор с Борисом, я ему сказал: “Борь, ну зачем? Ну хорошо, Абрамович купил себе футбольный клуб. Но из этого же не следует, что ты должен тоже себе покупать футбольный клуб, да к тому же в Бразилии”. Он говорит: “Да нет… При чем тут футбольный клуб? Это же был вход к президенту. Нам же всю страну обещали отдать”.

А: Это уже какая-то болезнь.

Ф: Да. Я не знаю, что они там собирались делать. Но, конечно, планы были какие-то грандиозные. Бразилия – страна немаленькая.

А: Россия, Бразилия, Украина. С Ющенко он очень плотно в Украине общался, насколько я понимаю.

Ф: Я бы сказал, что в Украине произошло ровно то, что должно было произойти. На самом деле Тимошенко к Борису привел я, буквально физически. Это произошло по следам пленок Кучмы, про которые я потом чуть-чуть тоже расскажу. У меня возникла идея, что, пожалуй, их нужно познакомить.

А: А вы почему занимались Украиной?

Ф: Давайте я уже сейчас все это расскажу с начала до конца и хронологически.

В какой-то момент мне позвонил из Нью-Йорка мой издатель и сказал, что в его кабинете сейчас сидит некий человек по фамилии Мельниченко. Это тот самый человек, который вывез пленки Кучмы из Украины и который хотел бы со мной повидаться и познакомиться. Мы договорились, чтобы Мельниченко ко мне приехал. Мельниченко чуть ли не в тот же день сел в поезд, приехал в Бостон, и мы с ним познакомились. Суть того, что сказал Мельниченко, была в следующем: в его распоряжении находятся эти самые пленки Кучмы, про которые никто, в общем-то, толком ничего не знал, кроме вот этого словосочетания – “пленки Кучмы”. Их можно распечатать, и там много всякой интересной информации, потому что это примерно 600 часов записи президентских разговоров.

На все это нужны деньги. Он слышал, что у меня есть выход к Березовскому, и, может быть, можно попробовать у Березовского получить на это деньги. Я ему сказал, что можно попробовать. Позвонил Борису тут же, объяснил, о чем речь: “Борь, тебя интересуют пленки Кучмы?” Он говорит: “Да, очень интересуют”. И мы в течение нескольких дней прилетели в Лондон. Мельниченко встретился с Борисом, и мы обо всем договорились.

Мы с Мельниченко только что познакомились, он был майором охраны у Кучмы – по легенде. Реальная история оказалась много интереснее и сложнее.

А: На самом деле за ним кто-то стоял, да?

Ф: Да, на самом деле за ним стоял Марчук, руководитель советского украинского КГБ[223].

Итак, мы прилетели в Лондон, и они обо всем договорились. Был смешной разговор: Мельниченко что-то просил, условия свои ставил, и Борис на все соглашался. У него же все немножко было под настроение, и вот такое у него было настроение, что он соглашался абсолютно на все. И чем больше он на все соглашался, тем больше я видел по выражению лица Мельниченко, что Мельниченко считает, что он продешевил по всем пунктам.

Борис говорит: “Никола, а что тебе надо?” – “Ну, зарплата мне нужна”. – “Ну, конечно. Юр, возьми блокнотик. Никола сейчас будет говорить, а ты записывай. Какая тебе нужна зарплата?” – “Ну, 10 тысяч”. – “Хорошо. Юра, запиши. Еще что?” – “Офис нужен, секретарь, оборудование”. – “Юр, ты записывай”.

Составили смету. Борис на все соглашается, и тут у него что-то щелкает: “Что-то много, надо на чем-нибудь сэкономить”. Он говорит: “Никола, а сколько тебе нужно, чтобы снять квартиру в Нью-Йорке?” Никола говорит: “Тысячи четыре в месяц”. Он говорит: “Слушай, какая идея. У меня в Нью-Йорке квартира есть. Может, ты знаешь – у Трампа такое здание. Там большая квартира. Давай так: я эти 4 тысячи вычту из твоей зарплаты, а ты будешь жить в моей квартире. Она все равно пустая, потому что когда мы с Леной[224] прилетаем в Нью-Йорк, в гостинице останавливаемся”.

И я, конечно, открываю рот, потому что я знаю это здание. И я думаю: “Черт, вот повезло человеку!” А Никола преувеличил – нет бы сказать, что он квартиру будет за 1000 снимать, а он сказал, что за четыре, и теперь у него должны вычесть 4 тысячи – и ему уже жалко. Он говорит: “Я должен подумать”. В общем, Никола отказался в результате.

Потом действительно было создано целое бюро, мы наняли специалистов по прослушкам из украинского СБУ, они сидели несколько месяцев, расшифровывали эти пленки. Мы создали сайт, на котором публиковались эти пленки. Борис только деньги давал.

А: На политическую судьбу Украины это как-то повлияло?

Ф: Шуму было много, бардака было много, а так – не знаю, непонятно. Не думаю, что повлияло в буквальном смысле слова. Скандалы были.

Собственно, из-за этого возникли контакты с украинскими политическими деятелями. И въезд Бориса в Украину был отчасти результатом вот этого достаточно академического проекта. В какой-то момент я с Борисом и с Тимошенко договорился, что я их познакомлю.

А: На пленках же, кроме Гонгадзе[225], никаких скандальных историй не было?

Ф: Был эпизод с продажей украинских “Кольчуг” Ирану или Ираку[226]. Но из известных, конечно, Гонгадзе. Я считал, что там интересен сам текст, на каком языке разговаривали между собой украинские политические деятели.

А: Я с большой симпатией к Кучме отношусь.

Ф: Я знаю. Во все сейчас вникать трудно. Но, между нами говоря, как раз из пленок Кучмы следовало, что Кучма не знал об убийстве Гонгадзе.

А: Не знал?

Ф: Нет. Это, в общем, те показания, которые я потом давал в Киеве в прокуратуре. Потому что прослушивание кабинета Кучмы закончилось ровно в тот момент, когда по вопросам, которые стал задавать Кучма, стало ясно, что он не знает о том, что Гонгадзе убит. В то время как люди, которые участвовали в этом убийстве, конечно же, об этом уже знали. И если бы Кучма был в числе тех людей, он не мог бы задавать таких вопросов.

В этот момент, собственно, прекратились записи в кабинете Кучмы. А вообще весь проект, как я понимаю, был начат Марчуком. Это генерал КГБ, который поддержал переворот ГКЧП в Москве.

Уже в связи с Юлей[227] Борис стал давать деньги на “оранжевую революцию”. Как всегда в такой ситуации, большая часть этих денег была украдена по дороге непонятно кем. Это тоже был типичный Борис, который отстегивал, когда на него находило, сибнефтевские миллионы, на которые ему, в общем-то, было плевать, потому что не он их зарабатывал. Как-то его все эти мелочи не сильно волновали.

Но закончилось все тем, что когда “оранжевая революция” победила, конечно же, в Киев никто Березовского не пустил, потому что всем было понятно, что он начнет там орудовать точно так же, как он орудовал до этого в Москве.

А: Его это удивило, он не ожидал? Поразительное сочетание предприимчивости и наивности.

Ф: У меня было с Березовским много ситуаций, когда челюсть отвисала. Одна из них была, когда я привез в Лондон Мельниченко, знакомиться с Березовским. Мельниченко – это как бы не политический деятель, мягко выражаясь, ни с какой стороны – это сотрудник охраны Кучмы. И тут Березовского осенило – слава богу, он это сказал не при Мельниченко. Он говорит: “Слушай, я понял, что мы сейчас сделаем. Делаем Мельниченко президентом Украины”. Я рот открыл… А для Березовского все было просто. Деньги есть, покупаем телевизионный канал, Доренко переводим в Киев, сажаем его перед экраном, и дальше Доренко нам делает из Мельниченко президента. Конец истории.

То же самое он попробовал уже в реальности, с неудачным результатом, в Грузии, с Бадри Патаркацишвили. Бадри очень не хотел быть президентом и вообще был от всего этого очень далек. Бадри любил богатую, спокойную жизнь с хорошим вином, не интересовали его все эти политические дела. Я говорю: “Боря, а ты уверен, что Бадри хочет быть президентом?” Он говорит: “Да кого это волнует, чего он хочет? Скажу, чтоб был президентом, – будет президентом”. Бадри участвовал в этой кампании, неудачно участвовал, конечно, ему устроили какие-то провокации, вывели его из этого президентского мероприятия с огромной психологической потерей. Бадри очень переживал и, кстати говоря, вскоре после поражения на выборах умер. Так что эти политические игры Бориса всем участникам обходились достаточно дорого.

А Борис просто создавал себе площадку для игры. И это для него было самое важное. Все, что его интересовало, – чтобы ему было интересно, чтобы он получал удовольствие от жизни. Он собирал ощущения. У него “Парфюмер” Зюскинда был одной из книжек, которые он любил и уважал. Ему все было ясно про этого человека, который коллекционировал запахи, ощущения.

А: Действительно, его при этом совершенно не занимало, что испытывают окружающие. Почему-то он считал, что у него есть такое барское право, я уже не знаю – наследственное, биологическое, какое?

Ф: Может быть, даже физиологическое. Он такой эталон эгоиста. Ничего, кроме собственных ощущений, его не интересовало. Он все время искал для себя эту площадочку для игры, и эта шагреневая кожа, где он мог играть, все время сокращалась. Начал с огромной России, потом попробовал чуть-чуть в Грузии – не получилось, попробовал в Украине – не получилось. Когда никаких площадок не осталось, я так понял, что он пытался создать себе площадочку в Белоруссии. Но там особо создавать было нечего, потому что Лукашенко сидит твердо.

А: Борис играл в игру, чтобы стать мостиком между Лукашенко и Западом. Это было против России, скорее всего.

Ф: Может быть. Я в этом не участвовал. Но один смешной разговор про Белоруссию у нас был. Как раз в первую поездку из Москвы в Минск Борис вдруг стал обсуждать российско-белорусский конфликт, скорее потенциальный, чем реальный в то время. Он сказал: “Я вообще не понимаю… Все же дороги идут через Белоруссию. Поставил бы Лукашенко шлагбаум, и ни один российский грузовик не проедет, пока таможенную пошлину не заплатят. Белоруссия станет богаче Швейцарии”.

А: Он плохо географию знал.

Ф: Это из серии о безответственных упрощенцах.

Последние два-три раза мы виделись в Израиле, и, конечно, это во многом был уже другой Борис. Он действительно – в кавычках или без кавычек – обнищал. Вместо двух-трех машин, которые его всегда поджидали, уже была какая-то одна несчастненькая машинка, один охранник вместо трех. Все было уже не так. Было ощущение, что он уже потерян и расстроен. И вот в этот период сказать, что это был прежний счастливый Борис, я не могу.

С точки зрения политической, он не очень адекватно воспринимал свое поражение в противостоянии с Путиным. И в какой-то момент ему стало ясно, что он проиграл. На самом деле ему это стало ясно еще в 2004 году.

А: После выборов 2004 года, вы считаете?

Ф: Я это не считаю, а знаю, потому что в 2004-м Борис прекратил финансирование всех своих политических проектов. Он сказал: “Ну, знаешь, это как стоять и о бетонную плиту биться головой. Люди на это смотрят и думают: ты что, дурак, что ли, уже видно, что стоит бетонная стена”.

Потом был некий всплеск активности, вызванный убийством Литвиненко. Это конец 2006 года. Потом была смерть Бадри, 2008 год. А потом длинное-длинное дело против Абрамовича, которое было, в общем, бесперспективным. Я Борису высказывал свое мнение на этот счет, но не то чтобы кого-то оно интересовало, как обычно.