Мороз и дождь

А: Ты мне рассказывал историю про то, как Бадри тебя потрепал по щеке. Может, перескажешь? Она, мне кажется, очень много говорит о Березовском, о его умении нащупать в человеке важные и болезненные точки и либо их смикшировать, либо, наоборот, по ним ударить.

Д: Мы были на дне рождения у Бориса, это был январь 1997 года, холодно. Я поставил машину напротив входа в ЛогоВАЗ, вошел, тусовался, неловко шутил, всякие гадости говорил людям, весело. И вдруг появляется Бадри Патаркацишвили, подходит ко мне и говорит: “Старик, рад, ты такой молодец, ты такой молодец!” И трогает меня, касается щеки.

А: Так поощрительно похлопал?

Д: Поощрительно. А для меня совершенно невозможно. Я вообще ненавижу тактильность, когда меня трогают, да еще вот так. И я в ту же секунду делаюсь абсолютно пунцовый, ни слова не отвечаю, разворачиваюсь на 180, к выходу, в гардероб, получаю куртку, сажусь в машину. Тогда был “Паджеро” третий, что ли, не помню…

А: И было холодно.

Д: Было очень холодно. И пока я ключ доставал из куртки, дверь распахивается, передо мной Березовский. В пиджаке, в рубашке, без куртки, без ничего: “Сереж, вернись”. А я уже завел, говорю: “Борь, не мешай, дай закрыть дверь”. Он говорит: “Я не уйду никуда. Я тебе не позволю уехать, потому что два самых дорогих для меня человека – ты и Бадри – не находят общего языка, и я должен сделать так, чтоб вы нашли общий язык”. Я говорю: “Борь, Бадри не изменишь. Я учту все, что ты сейчас сказал, для меня это важно, спасибо, что ты выбежал”. А там коридор из охраны, его же только недавно взрывали, романтическая охрана бежит, центурионы. И я говорю: “А сейчас я уеду, потому что если я увижу Бадри, я блевану, понимаешь или нет? Борь, – я говорю, – ты стоишь раздетый, это выглядит как сцена какая-то из итальянской оперы, но мы не в Италии, и сейчас минус сколько-то градусов. Вернись, пожалуйста, домой, а я поехал”. – “Сереж, я буду стоять на морозе, я не дам тебе закрыть дверь машины”. И он меня в распахнутом пиджаке победно ведет назад, в этот дом приемов, и: “Понимаешь, он кавказец, Сереж, ну ты должен простить. Я на твоей стороне, но я ему все объясню”. Ну и он победил.

А: Очень сильная история. Это абсолютное понимание того, что для тебя важно и что надо сейчас, прямо сейчас снять вопрос. Не надо оставлять его на потом. Можно стоять на улице сколько угодно, можно получить воспаление легких, но надо вопрос снять, потому что он касается отношений. А все, что касается отношений, было для Бориса вообще самым важным.

Д: Да-да…

А: С одной стороны, он действительно был равнодушен к людям, но вот эта поведенческая черта часто создавала иллюзию ровно противоположного отношения. Я тебе рассказывал, как Борис провожал меня под дождем до машины в восьмом часу утра на даче Фархада Ахмедова. Такие вещи, безусловно, остаются очень глубоко. При этом я хорошо его знаю, я понимаю, что это очень ритуальное действие.

Д: Но важное.

А: Я действительно считаю, что за этим не было никакого глубокого чувства. Но на многих людей это влияло. С другой стороны, он точно так же мог продемонстрировать, что ему на самом деле чихать. Умение так себя повести – свойство, безусловно, очень сильного человека.