Как упоительны в России вечера

А: Я так и думал, что мы обязательно вспомним Жечкова. Как ты думаешь, насколько эти песни, которые были культовыми для тех лет, останутся памятником эпохи?

Г: Феномен Жечкова, конечно, забывается. Естественно, с нашим поколением он уйдет. А песня останется.

А: Сейчас уже не помнят, насколько она была популярна.

Г: Можешь себе представить: губернатор Санкт-Петербурга Яковлев, 1996 год. Мы выпили, и он рассказывает: “Я отдыхал сейчас в Сочи, у меня был день рождения, и я 11 раз заказывал «Как упоительны в России вечера»”.

А: Жечков для какой-то части московской интеллигенции был культовой фигурой. Это, к сожалению, уходит и забывается.

Г: Была одна показательная история. Мы с Жечковым были на яхте где-то в Средиземном море. Жечков вообще любил снимать яхты. И вот Лисовский привозит Борю, который арендовал неподалеку дом. А с нами, надо отдать должное Жечкову, было несколько девушек, и как раз был день рождения какой-то девицы.

Боря куда-то звонит, и ему привозят кольцо. На три карата. Я уже не помню, как фамилия и имя той девицы, а он ее видит первый раз в жизни. Он ей вручает кольцо, которое куплено не то в Ницце, не то в Каннах, в каком-то бутике. Она просто тут же умирает, понимаешь?

А: Ну да.

Г: Мало того, он ее даже не трогает. Просто берет у нее телефон для коллекции.

А вот еще одна потрясающая сцена, диалог Жечкова с Борисом.

– Борь, ты в вине разбираешься?

– Да ну ты что? Конечно разбираюсь.

– Боря, а какое самое крутое вино?

– Ну, конечно, Petrus.

– Борь, ты вообще в вине не разбираешься!

И Жечков начинает читать ему лекцию про Roman?e Conti, что его купить невозможно, но “вот у меня есть бутылка, я тебе дам попробовать”. Боря куда-то звонит и требует, чтобы ему срочно привезли Roman?e Conti. Вино не находят.

И еще костюмы, туфли… Ты же помнишь Жечкова? Он в 1995 году объяснял Боре, во что надо одеваться.

А: Жечков был, если я не ошибаюсь, самым крупным в мире клиентом Gianfranco Ferr? и получил за это специальный приз. По-моему, на миллион долларов за год сделал покупок. Это тоже очень новая русская история, безусловно. Жечков во всех своих проявлениях был таким новым русским бизнесменом. Хотя на самом деле оставался человеком очень талантливым, глубоким и в общем не соответствовал своему имиджу.

Г: Я тебе больше скажу. В гостинице “Бристоль” города Парижа его вензелями были расшиты простыни, халаты и наволочки. Они держали его комплекты белья. Он первый, собственно, начал жить совсем красиво. Все-таки он был из шоу-бизнеса, и в нем была тяга к красивой жизни в полном ее проявлении.

А: Она была у всех, включая Березовского. Я помню, как Боря одевался в 80-е годы. Боря вообще был вне мира одежды, все вещи привозил из-за границы только жене и дочерям. Каким он станет спустя 20 лет, представить себе было невозможно. Он был очень обучаемый, конечно.

Г: Я был свидетелем такого урока, когда Жечков объяснял Боре, какие туфли надо носить, какие покупать рубашки, где в Париже их заказывать. “Боря, ты посмотри на себя, ты как выглядишь?” – говорил он в 1995 году.

Ну и женская линия поддерживалась. Я помню, как для какого-то канала я сделал большой контракт с “Плейбоем”. Звонит Боря: “Слушай, ты там привозишь девиц? Я хочу вечеринку сделать в ЛогоВАЗе. Они придут?” Я говорю: “Ну конечно, придут”. – “А дадут?” Я говорю: “Борь, надо как-то ухаживать, увлекать”. Он собрал всех – Гусинского, Ходорковского – и сделал вечеринку со звездами “Плейбоя”.

А: Американки?

Г: В основном да. Ну ты понимаешь, они же только на фотографиях красивые.

А: Такая полночная жизнь: песни, одежда, яхты. Очень естественный этап первоначального накопления.

Г: Познание мира, познание жизни. Ни владение иностранным языком, ни чтение книг не давало возможности делать это каким-то рациональным, цивилизованным способом. Поэтому все это, естественно, отдавало арабским востоком.

А: Ты сам сказал, что мы пришли, вообще ничего не зная. Березовский в 1995 году не знал, кто такой Мердок.

Г: Ему была интересна эта тема, мы несколько раз к ней возвращались. Я ему рассказывал про Максвелла, как я с ним встречался. Я ему рассказал про Берлускони, он же тогда еще не был премьером. Как он подмял под себя канал, как продвинул возможность частного первого канала в Италии, как он получил издательство Mondadori. Боре это было интересно.

А: На мой взгляд, Березовский и Жечков с разных сторон характеризовали высший, наиболее обеспеченный слой новорусских в Москве в 90-е годы.

Г: Наверное, да. Авантюрностью, безбашенностью, бесшабашностью, самолюбованием. Это их сильно сближало. Они друг к другу очень хорошо относились, даже не ревновали к популярности друг друга. Боря все-таки больше считал себя скорее политическим аналитиком.

А: Каждый из них был о себе такого высокого мнения, что ревновать было ниже их достоинства. Боря действительно считал, что он совсем особенный. Володя, по-моему, тоже.

Г: Володя все-таки немножко сохранял в себе способность к самокритике, хотя она улетучивалась с каждым новым миллионом. Но какие-то комплексы сидели внутри. Один из комплексов – что ему не давали петь. Почему он начал петь? Потому что жена, друзья, все говорили: “У тебя ни голоса, ни слуха”. Надо было разбогатеть, чтобы всем доказать обратное.

Время было забавное по меньшей мере. Может быть, потому, что мы просто были молодые.

А: Я как раз сейчас подумал: для нас это были, безусловно, лучшие годы жизни. И я пытаюсь понять: действительно ли это было такое замечательное время или просто мы молодые были?

Г: Ты знаешь, я много над этим думал. Конечно, была необыкновенная полетность. Вот это ощущение, что все каким-то образом хорошо разрешится. Может быть, сказывался недостаток информации о том, что реально происходило в стране, неверная оценка возможности выхода на какой-то другой уровень цивилизационного развития. Не с чем было сравнивать. С кем мы себя сравнивали? Могли сравнить с Польшей, как та прошла реформы и что получилось. С Чехией, где это все было удачнее. Но это мононации. Помнишь, я выпускал книгу Гайдара, в “Вагриусе” выходила? “Дни поражений и побед”[143]? Понимаешь, вы же реально шли в темноте.

А: Мы что-то знали, но, конечно, недостаточно. Многое понять было неоткуда.

Г: Поэтому эпоха сложилась так, как она сложилась. И Березовский был одним из ярчайших ее символов.