8

8

В это время на оккупированной территории Краснодарского края началась совсем другая жизнь — устанавливался так называемый «новый порядок», заранее разработанный гитлеровским командованием для завоеванных областей. С одной стороны, он исходил из задачи «немедленной и полной эксплуатации оккупированных областей в интересах военной экономики Германии» и поэтому предусматривал введение мер по созданию органов местного управления, восстановлению деятельности предприятий, организаций землепользования. С другой, — отражая чудовищные расистские теории своих создателей — Гитлера, Гиммлера, Геббельса, Геринга, Розенберга и других, был направлен на «ликвидацию русских как народа».

На Кубани, на своей земле, тысячи мирных жителей оказались на положении рабов, которых захватчики могли убить, угнать, ограбить, унизить. Лояльность, которую поначалу демонстрировали оккупационные власти к местному населению, была показной и определялась директивой из «Зеленой папки» Геринга о том, что на Кавказе «с населением следует поддерживать хорошие отношения, в особенности с рабочими нефтяной промышленности. Противоречия между туземцами (грузины, армяне, татары и т. д.) и русскими следует использовать в наших интересах».

Особенно рассчитывало фашистское командование на «обиды» кубанского казачества от советской власти. За счет кубанских казаков оккупанты предполагали пополнить корпус своих пособников и лакеев, привезенных из?за границы для организации местного самоуправления на Северном Кавказе. В этом они жестоко просчитались. Несмотря на раскрученность, на спекуляцию на репрессиях, пережитых казаками в годы гражданской войны и коллективизации, идеологическая обработка населения провалилась. Врагу не удалось поколебать патриотизм казачества. Согласно отчету краевого Управления НКВД в Москву, за период шестимесячного пребывания гитлеровцев на Кубани ими было сформировано здесь «всего лишь несколько неполных казачьих отрядов, численность которых не превышала 800 человек…»

За период оккупации жители Краснодарского края испытали на себе весь арсенал средств и методов «нового порядка», от подачек и вербовки малодушных граждан в местные «органы власти» до массовых казней и тотального ограбления.

Хроника событий оккупационного периода, судя по сохранившимся документам, часто не содержит четких дат: для переживших это время дни оккупации слились в общий кошмар, детали которого пото^м, после освобождения, были зафиксированы в актах краевой Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко — фашистских захватчиков. Развитие событий в это время прослеживается, в той или иной степени, в основном по данным разведывательных и оперативных сводок, которые составлялись в Южном и краевом штабах партизанского движения и в краевом Управлении НКВД.

Оккупационный режим оставил после себя и собственные «архивы». Это разрозненные документы органов местного самоуправления и предприятий, работавших на оккупантов; приказы, объявления и листовки оккупационных властей; газеты, издававшиеся ими на Кубани. Некоторые из подобных документов попали в руки партизан в ходе боевых операций, другие (большая часть) были собраны после оккупации архивными учреждениями и органами НКВД.

По этим группам источников (сводкам, актам, а также трофейным документам оккупационных властей) и восстановлены события, происходившие на оккупированной территории Краснодарского края.

3 сентября 1942 года постановлением крайкома ВКП(б) для руководства партизанским движением в крае создан краевой штаб партизанского движения в составе П. И. Селезнева, П. Ф. Тюляева и К. Г. Тимошенкова и утверждена дислокация партизанских отрядов по кустам. Кустов было первоначально семь: Анапский, Новороссийский, Краснодарский, Нефтегорский, Майкопский, Мостовской и Сочинский (резервный), за каждым закреплялась определенная группа отрядов (всего 126). Этот расклад был в известной мере условным, так как со многими отрядами связь еще отсутствовала и точных данных о них не имелось. Впоследствии дислокация неоднократно менялась, уточнялся перечень отрядов (их стало меньше — 87), многие из них наряду с названием по району формирования получили дополнительные наименования — «Мститель», «Гроза», «Имени Н. Гастелло», «За Сталина» и т. д.

Тем не менее данное постановление имело очень важное значение для организации партизанского движения на Кубани. Создание краевого штаба при наличии Южного, регионального, отнюдь не дублировало его функции как руководящего органа партизанского движения. Именно через краевой штаб Южный штаб осуществлял свою деятельность на Кубани. Аналогичные рабочие органы он имел и в других подведомственных ему территориях (Крымский оперативный центр, опергруппы в национальных республиках Северного Кавказа; в декабре 1942 года Южным штабом было дано указание о создании Ставропольского штаба партизанского движения).

Следует отметить, что все штабы — Южный, краевой и многих кустов — были малочисленны и нуждались в опытных кадрах. Вопросы координации деятельности партизанских отрядов и связи с ними оставались актуальными на протяжении всего периода партизанского движения. Но именно Краснодарский край созданием своего краевого штаба один из первых в регионе предпринял меры к упорядочению партизанского движения, ликвидации в нем неразберихи и бездеятельности. Этому во многом Кубань обязана лично П. И. Селезневу, который обладал удивительным свойством совмещать — и блестяще выполнять! — многочисленные обязанности. Будучи первым секретарем Краснодарского крайкома ВКП(б) и членом Военного совета ЧГВ (Черноморской группы войск) Закавказского фронта, он являлся представителем Центрального штаба партизанского движения при Закавказском фронте, членом краевого штаба партизанского движения, а с 26 сентября 1942 года, после кадровых иере — становок в Южном штабе партизанского движения, стал его начальником.

Благодаря последнему обстоятельству в архиве Краснодарского крайкома ВКП(б) сохранились документы не только краевого, но и Южного штаба партизанского движения, ставшие уникальным историческим источником по периоду Великой Отечественной войны.

Аппарат краевого штаба партизанского движения был утвержден постановлением крайкома ВКП(б) 15 сентября 1942 года. В штабе создавались отделы: партийно — массовой работы, учета и информации, разведки и связи, оперативный и снабжения. Обязанности по руководству отделами между членами штаба распределялись так: П. И. Селезнев — отдел партийно — массовой работы, П. Ф. Тюляев (председатель крайисполкома) — отделы учета и информации и снабжения, К. Г. Тимошенков (начальник УНКВД) — отделы разведки и связи и оперативный.

Штабы кустов не имели аппаратной структуры и состояли из командования кустов: командир куста, начальник штаба (он же зам. командира куста), заместитель командира куста по разведке и связи. На командование кустов возлагались руководство всей деятельностью отрядов, входящих в состав куста, и ответственность за их боевые действия и политико — моральное состояние, а также назначение и смещение командиров и комиссаров отрядов. Командованию кустов запрещалось распускать партизанские отряды или передавать их воинским частям без ведома и разрешения краевого штаба. Также командованию кустов поручалось представить в краевой штаб точные списки партизан по отрядам для назначения пособий семьям партизан.

В это время на краевые власти и население не оккупированных районов Кубани (Адлерский, Геленджикский, Туапсинский, Шапсугский) легла нелегкая задача — прокормить армию в сложных условиях осенне — зимнего периода. Сражающимся войскам требовалось продовольствие, а основные сельскохозяйственные районы и транспортные коммуникации находились в руках врага. Из железных дорог края осталось действующим только Туапсинское отделение, которое работало в границах Хадыженская — Адлер.

Для организации учета и рационального использования мясных ресурсов и проведения переписи скота колхозного и индивидуального сектора постановлением Военного совета ЧГВ от 30 сентября 1942 года была создана постоянно действующая комиссия под председательством члена Военного совета ЧГВ П. И. Селезнева. В состав комиссии вошли также председатель крайисполкома П. Ф. Тюляев, его заместитель М. М. Бессонов, уполномоченный Наркомата заготовок СССР по Краснодарскому краю Я. К. Команев и начальник краевого Управления НКВД К. Г. Тимошенков.

Несмотря на всю катастрофичность августовских событий, основные краевые структуры достаточно быстро восстановили свою дееспособность, более того, незамедлительно, исходя из требований новой обстановки, организовали ряд эффективных мероприятий по налаживанию экономики причерноморских районов.

При самоотверженной работе М. М. Бессонова в безопасные районы страны было отправлено оборудование ряда промышленных предприятий, много тракторов и комбайнов, тысячи тонн зерна, большие запасы нефти, бензина и керосина. В глубь Кавказа угнали или вывезли железнодорожным транспортом сотни тысяч голов скота. Все это проходило в трудной обстановке. Гитлеровцы, имея большое преимущество в авиации, подвергали ожесточенным бомбардировкам железнодорожные узлы Тихорецка, Кропоткина, Армавира, Новороссийска, Краснодара, Туапсе. Вражеские самолеты налетали на переправы, на дороги, заполненные уходящими от фашистов мирными жителями. На полях горели хлеба и комбайны. Вот как описывает те дни знатный кубанский хлебороб Константин Борин в своей книге «Годы и встречи»: «…До Шкуринской уже доносится гул артиллерийской канонады. Г розная опасность лишь теснее сплотила наш экипаж. В мирное время его называли комсомольским. В войну он стал женским. Мужчин в нем было двое: я и хромой Митяй. Бывший кузнец, освобожденный от службы по инвалидности. Митяй быстро овладел специальностью тракториста.

Только приступили к уборке озимого ячменя, слышим сводку: наши войска оставили Ростов. Немцы рвутся к Кубани.

В те тяжелые часы я с болью думал о том, что через какое?то время и в наш благодатный край могут хлынуть чужеземцы, поработят людей, захватят народное добро.

Гитлеровские писаки заранее на все лады расхваливали богатства Кубани. А фашистская военная газета «Фельдцуг» ретиво разжигала аппетиты захватчиков: «Нет лучшей пшеницы, чем на Кубани! — писала эта газета. — Там лучшие в мире яблоки и душистый виноград, который дает свежее, приятно веселящее вино. Там много крупного рогатого скота, который благодаря обильным кормам дает нежное, сочное мясо… Там табачные плантации и большие запасы табака, не уступающие македонскому. Там есть чай, напоминаю щий цейлонский…» У грабителей текли слюнки от одной мысли о кубанском хлебе, о сале и окороках, искрящихся виноградных винах.

Враг подступал все ближе. В Шкуринской уже горели элеватор, школа — десятилетка, вокзал. Рвались цистерны с нефтью. А мы, несмотря ни на что, продолжали убирать хлеб. Днем над нами кружил самолет со свастикой…

Когда поднятые бомбами столбы пыли и дыма рассеялись, все увидели несущегося по степи во весь дух гонца. Он привез распоряжение местных властей немедленно уничтожить машины, сжечь оставшийся на корню хлеб.

Велю остановить агрегат и всем членам экипажа сойти с машины. Читаю приказ. Молчим, будто присутствуем на похоронах. Принесли лом. Хочу поднять и не могу, руки не повинуются. Женщины вокруг плачут. Трудно произнести простую фразу: «Возьми, Митяй, ведро и облей машину керосином…»

Тягостное молчание продолжалось несколько минут. Его нарушает представитель из района.

— Что передать райкому?

— Передай, что… — голос оборвался на полуслове. К горлу подкатил ком.

Всю жизнь мы преклонялись перед хлебом — батюшкой и берегли его, а тут приходится предать его огню. В городе хлеб по карточкам, по граммам выдают, а мы его сжигаем… Чувствую, как стучит сердце: «Не уничтожай хлеб, не ломай машины!»

— Так что же передать райкому? — повторил уполномоченный.

— Приказ есть приказ, — ответил я, — мы ему подчиняемся…

— Поджигай хлеб, — настаивал уполномоченный, — я должен увидеть, а потом доложить!..

Он уехал от нас только тогда, когда по степи поползли огненные языки и облако дыма заклубилось над пшеницей.

По лицу тех, кто поджигал хлеб, покатились слезы…

Ветер разносил удушливую гарь. Пепел и сажа садились на лица, на одежду.

А комбайн еще стоял целый. Давно ли мы каждый день, каждый час следили за состоянием машин, ухаживали за ними. А теперь уничтожить комбайн… Уничтожить то, что приносило тебе радость… Это было выше наших сил… Каюсь, тут я поступил вопреки распоряжению: комбайны мы не подожгли, а сняли с них все ценные части и узлы, закопали их в разных местах. В степи остались лишь остовы машин.

…Из станицы ушли под вечер. Горький запах горелого хлеба долго преследовал нас».