6
6
С Сан Санычем они условились встретиться за городом, на развилке дороги, ведущей в станицу Динскую. Они хорошо знали эти места и, едва стемнело, появились на условленном месте минута в минуту. Солнце уже зашло за горизонт, стояла чуткая тишина, и только крик пастуха, немолодого и по — крестьянски неторопливого человека, изредка нарушал спокойствие. Однако в воздухе царило какое?то напряжение, возможно, надвигался циклон с северо — востока, о котором накануне предупреждали местные синоптики, по небу, словно черные демоны, угрожающе двигались тяжелые дождевые тучи. Где?то в направлении к Ростову раздавались глухие удары грома. Все явно говорило в пользу того, что вот — вот погода резко переменится и пойдет дождь. Возможно, будет буря. Уже упали первые капли дождя, по — осеннему холодные, но в данный момент желанные. Хотелось не просто дождя, впрочем, нежелательного в период уборки, они ждали какого?то очищения и втайне рассчитывали, что этот неожиданный дождь, который настиг их на развилке дорог, и будет очищением не тела, а души.
— Понимаешь, Сан Саныч, — сказал Симончик, на самые брови надвигая картуз. — Я ведь для себя давно все решил. Мы оказались в западне, и нам, мне кажется, из этой мышеловки не вырваться. Чувствую я, она вот — вот захлопнется. Ты ведь знаешь, что как «враг народа» арестован Дмитрий Петрович Жлоба, и сегодня на заседании оргбюро Малкин лютовал… Но мы не дали согласия на исключение Жлобы из партии.
— Вы не дали, другие дадут… — с тоскою в голосе проговорил Сан Саныч. — Я не рассказывал тебе, кое?что теперь скажу. Малкин и его молодчики допрашивают меня уже почти месяц. Хотят пришить вредительство… Вот и я для себя давно все решил.
— О чем ты? — поднял глаза Василий Александрович. — Что ты решил?
— Не сегодня — завтра арестуют, а там порядки известные. Оттуда редко кто возвращается живым.
— Но это ты брось! — решительно сказал Симончик. — Мы им сумеем дать по зубам…
— Да разве дело в малкиных? — поднял голову к небу Сан Саныч. — Там, наверху, все творится, как в этой погоде… Надвигается гроза, и ничего не сделаешь, ее придется переждать.
Не паникуй! — крепко взял Саакяна за плечо Василий
Александрович. — Как?нибудь разберемся… Тоже не лыком шиты. И на малкиных управа найдется, — затем всем корпусом повернулся, и они, словно перед смертью, по — мужски крепко обнялись.
— Ты где пропадал ночью? — спросил у Василия Александровича по телефону Кравцов.
— Да ведь дождь, Иван Александрович, по токам поехал, мало чего, пропадет зерно, — уклонился от ответа Симончик.
— Ты не забыл, что сегодня совещание секретарей городских и районных комитетов партии о подготовке к выборам в Верховный Совет Союза ССР? — подытожил Кравцов. — Приходи, будут вопросы и к тебе.
На совещание Симончик направился пешком. Он, отметив время, неторопливо шел по Красной, пристально рассматривая все, что попадалось по пуги: неуютные магазины, мелкие лавки с кое — каким товаром, редких прохожих, бродячих собак, дружным лаем встречавших каждый автомобиль. Попался один пьяница, бесцветными глазами взиравший на предмет гордости краснодарцев — огромную цветочную клумбу в самом центре города. Пьяница, по — видимому, хотел сорвать цветок. Он наклонился и, не удержав равновесия, лицом упал прямо в тот цветник. Воздух разрезал милицейский свисток, и Симончик увидел постового, бегущего к клумбе.
«Проза жизни, — про себя с тоской подумал Василий Александрович. — Впрочем, постовой молодец. Вовремя сориентировался».
Вдруг пьяница вскочил и истошным голосом заорал: «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвила…» В руках были сорванные цветы. Тут его и настиг постовой.
И вновь в выступлении Кравцова фигурировал Славянский район. Он, как показалось Симончику, с демонстративным возмущением в первую очередь перед Малкиным, приводил примеры «вредительской» работы в районе. Кравцов упомянул о какой?то контрреволюционной листовке, которая якобы имела, несомненно, выборный характер. Эта листовка начиналась и заканчивалась вопросами: за что колхозник платит самообложение? За что колхозник выполняет мясопоставки? Затем Кравцов перешел на обобщения, заявив: «Не только в Славянском районе, я должен прямо сказать, что за последнее время в нашем крае мы имеем обактивление (прямо так и сказал — обактивление!) меньшевиков, эсеров, попов, кадетов, троцкистско — зиновьевских извергов, которые готовятся по — своему к предстоящей избирательной кампании. Причем в ряде случаев обактивление попов и других мракобесов явилось следствием прямой помощи этим попам со стороны еще не разоблаченных заклятых врагов, троцкистско — зиновьевских извергов…
Василий Александрович, словно в полузабытьи, с тупой болью в голове, воспринимал слова выступавших, ему казалось, что он не на партийном совещании, а где?то в другом, страшном и жестоком мире, возможно, даже на другой планете. Пришел в себя, когда его фамилию упомянул очередной выступавший — первый секретарь Красноармейского райкома ВКП(б) В. П. Малых. Взглянув на Малых, он мгновенно подумал: «А ведь он из станицы Полтавской, опуда в декабре 1932 года, как из «наиболее контрреволюционной», по постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 14 декабря 1932 года «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и Западной области», было выселено 2158 семей (9187 человек). В 1933 году станица была заселена крестьянами из северных областей и демобилизованными красноармейцами и переименована в Красноармейскую.
«О чем он говорит? — пытался поймать мысль Симончик. — А… о керосине».
— Да, Василий Александрович, именно прошу вас помочь с керосином. Там, где мы слабы в работе, действует враг. Красноармейская станица, подходя к большой работе — выборам, сейчас не имеет керосина. Вокруг керосина эта сволочь, извиняюсь за выражение, ведет большую контрреволюционную работу среди красноармейцев…»
Василий Александрович утвердительно кивнул головой и для видимости что?то записал. Ему решительно ни о чем не хотелось думать. Голову сверлила только одна мысль: с какой целью посредине совещания из зала медленной походкой вышел Сан Саныч в сопровождении невзрачного на вид, но с нагловатым взглядом не известного ему, Симончику, человека. Впрочем, он с ходу во всем разобрался, когда увидел Малкина. Их глаза встретились, но у одного во взгляде торжествовал вызов, у Василия Александровича — тупое равнодушие и обреченность.
Далее все развивалось стремительно, словно в фантастическом фильме. Менее чем через месяц ночью был неожиданно арестован как «враг народа» первый секретарь крайкома ВКП(б) Иван Александрович Кравцов. Чуть позднее, в феврале 1939 года, Саакян был осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу.
Самого же Василия Александровича Симончика ноябрьской ночью 1937 года срочно отозвали в Москву. И пропал, затерялся его след. Ни весточки, ни какого?либо знака родным…
В то время, когда писалась эта глава о Василии Александровиче Симончике, рука случайно потянулась к книге большого русского поэта Анатолия Жигулина, названной удивительно точно и образно: «Черные камни». Не ведаю, почему это произошло: видимо, хотелось, тяжко вздохнув, и по русскому обычаю, словно за упокой, опрокинуть чарку горькой, а если точнее — горькую чарку.
В его судьбе было все: дворянский род, мальчишеская попытка исправить режим, настоящая подпольная организация в Воронеже в конце 40–х (КПМ — коммунистическая партия молодежи, названная впоследствии антисоветской), лапы госбезопасности, десять лет исправительно — трудовых лагерей от ОСО и самого Абакумова (особое совещание при министре ГБ, дававшее сроки без суда), Колыма, рудники, поздняя реабилитация и спасшая его поэзия.
И я нашел в его обжигающих строках эту чарку, словно горькую правду…
В серый дом
Моего вызывали отца.
И гудели слова
Тяжелее свинца…
— Враг народа — твой сын!
Отрекись от него!
Мы расшлепаем скоро
Сынка твоего!..
— Я не верю! — сказал он,
Листок отстраня.
— Если сын виноват,
Расстреляйте меня.
* * *
В понимании сущности и механизмов функционирования советского общества 30–х годов в западной (а в последние годы и в отечественной) историографии противостоят друг другу два главных направления: «тоталитарное» и «модернизаторско — ревизионистское». «Тоталитаристы» считают Октябрь 1917 года «не пролетарской революцией, а заговором и государственным переворотом, осуществленным монолитной… большевистской партией», сталинизм — органичным результатом ленинизма, а советскую систему — тоталитарной, державшейся на терроре и лжи, с точки зрения морали, идентичной нацизму и фашизму. Согласно представлениям «ревизионистов», Октябрь — это пролетарская революция, Сталин — «аберрация» ленинской нормы, советский режим при всей его социалистической риторике и мрачном сталинистском прошлом фасаде — основа для «развития» индустриализации, урбанизации и массового образования, подобно «авторитарным» режимам в других отсталых странах, причем в ходе дальнейших изысканий часть «ревизионистов» пришла к заключению о демократических корнях сталинского пятилетнего плана и о том, что сложившийся советский строй представлял собой взаимодействие «групп интересов».
Какое это было «взаимодействие», со всей отчетливостью видно на судьбе первого председателя Краснодарского крайисполкома В. А. Симончика и его окружения.