5

5

Еще до образования Краснодарского края как самостоятельного субъекта союзного государства, в 1932 году Иван Семенович побывал в Краснодаре, где в Зимнем театре состоялся торжественный вечер, посвященный юбилею Максима Горького. По решению горсовета в ознаменование сорокалетия революционной и литературной деятельности писателя его имя было присвоено городскому саду, школе № 38 и Зимнему театру; улица Дмитриевская переименовывалась в улицу Горького, а в горсаду было решено установить его бюст. Выполненный из мрамора скульптором К. А. Дитрихом, он был установлен 13 августа 1936 г.

На этом вечере царила какая?то иллюзия спокойной и, что самое главное, сытой и достойной жизни. А через десять дней в том же году инсценировкой по роману А. Фадеева «Разгром» открыл свой сезон драматический театр имени М. Горького. В его репертуар вошли также пьесы Н. Погодина «Поэма» и «Мой друг», «Мертвые души» по Н. В. Гоголю, «Егор Булычев и другие» М. Горького, «Коварство и любовь» И. Д. Шиллера, «Собор Парижской Богоматери» В. Гюго.

В тот год краснодарская публика не могла пожаловаться на затишье (как несколько лет назад) в культурной жизни. В апреле в городе состоялись спектакли театра балета свободного танца, три вечера песни провел Даниил Оленин; в мае гастролировали негритянская певица Але — Тиц, артисты Московского балета А. Николаева и Г. Горский, известная скрипачка из Вены Р. Готлиб; в июне и октябре играл Давид Ойстрах, в декабре — Михаил Эрденко; на арене цирка выступал Дуров… А газета «Красное знамя» объявила об открытии в здании Дворца труда первого в Краснодаре звукового кинотеатра «Темп». Демонстрировалась картина «Две встречи» производства «Межрабпромфильм», вход был по пригласительным билетам.

Кроме него, в городе действовало пять кинотеатров: «Великан», «Палас», «Солей», «Арс» и «Горн». Причем «Солей», расположенный на улице Красной, в бывшем кинематографе братьев Боммер, имел также и летнюю площадку.

Между тем, читатель должен отчетливо представлять, что именно в то время… зимой 1932 — весной 1933 года Кубань постиг небывалый деселе голод. Станицы были как будто вымершие. Тишина. Ни песен, ни смеху. Запустение…

В Краснодаре не создавались на сей раз комиссии помощи голодающим, не выдавались бесплатные обеды, не собирались пожертвования. В станицы, где опухшие от голода люди умирали прямо на улицах, из города не шли продовольственные обозы. В районы ехали другие «помощники» — «щупачи», участники специально созданных «щуповых бригад», которые с острыми пиками искали спрятанное зерно и забирали последнее. После этого многие семьи вымирали полностью, от мала до велика… Потому что продукты не завозились, магазины не торговали, колхозам прекращался кредит. Так было в станицах, занесенных на «черную доску», то есть не выполнивших план хлебозаготовок. Некоторые из них целиком выселялись в северные районы, и тогда истощенные недоеданием люди гибли в пути…

Таков был результат деятельности комиссии во главе с Л. М. Кагановичем (в ее состав вошли М. Чернов, П. Юркин, А. Микоян, Я. Гамарник, М. Шкирятов, Г. Ягода, А. Косарев), прибывшей в начале ноября 1932 г. в Ростов — на — Дону (центр края) для выработки мер по преодолению «кулацкого саботажа». 4 ноября бюро Северо — Кавказского крайкома ВКП(б) приняло постановление «О ходе хлебозаготовок и севе по районам Кубани», обязывающее сломить саботаж, уничтожить сопротивление его «проводников», ликвидировать несовместимую со званием члена партии пассивность… Да, Богданов без содрогания не мог вспоминать, каким образом был сломлен саботаж.

Чудовищная акция продолжалась до мая 1933 года, когда секретной инструкцией ЦК ВКП(б) и СНК СССР было предписано приостановить массовые аресты, высылку и репрессивные меры и перейти к обычным методам «массово — политической работы». То, что происходило в это время в голодающих станицах, с трудом поддается описанию….Умерших хоронили в братских могилах. По воспоминаниям жителей Пашковской, «людей полегло, как на фронте…»

«Беспощадной линией партии» саботаж был сломлен. Итоги кампании обсуждались (в дозволенных рамках) на 4–й городской партконференции в январе 1934 года. Они впрямую касались краснодарской городской организации ВКП(б), поскольку с января 1933 года на нее было возложено руководство районом и «полная ответственность за организационно — хозяйственное укрепление колхозов», а районная парторганизация ликвидировалась.

В докладе члена бюро крайкома ВКП(б) Л. И. Ароцкера в частности отмечалось, что успехи были достигнуты «в трудных условиях: «…Вспомните, как нам приходилось в прошлом году ходить по станицам Кубани искать хлеб и вплоть до самого сева собирать семена… как встречали комсоды, которые ходили с пиками и искали ямы, сколько народу было занято на этом. Когда мы сейчас можем заявить о том, что семена полностью засыпаны, когда все силы переключены на культурное строительство, это по сравнению с тем, что мы имели в прошлом г оду, — это буквально день и ночь. Ведь станицы в прошлом году в это время испытывали уже голодовку… Кто вспомнит, сколько приходилось командировать людей в прошлый год, кто мешал и стоял на пути. Пришлось кой кого убрать из краевого руководства, из районного руководства, пришлось очень много убрать из колхозного руководства. Те, которые остались в партии, настолько стали твердыми в борьбе… что мы теперь говорим, что на Северном Кавказе колхозы крепки как никогда, потому что прошли школу, почувствовали на своей спине, что значит идти с кулаками против большевиков. В прошлом году они пошли с кулаками и пошли на голодовку, в настоящем же году они пошли с большевиками и пошли на зажиточную жизнь… (Аплодисменты.) Благодаря тому, что крайком партии вел беспощадную борьбу… когда ЦК партии и тов. Каганович непосредственно вмешались, и были исправлены ошибки, и были вырваны из партийных рядов все колеблющиеся оппортунисты, предательские элементы… мы добились решающих успехов в этом году».

О том, сколько было этих, в большинстве своем честных людей, «вырванных из партийных рядов», докладчик сообщал:

«…Была проведена в прошлом году досрочная чистка кубанских районов и ряда других районов. Было очищено 58000 коммунистов и вычищено из них 25000. Нигде, ни в одном крае, где проводилась чистка, не было такого большого процента вычищенных. Могу сказать, кого вычистили: чуждых элементов —7 %; за связь с чуждым элементом — 17 %; за прикрытие хищений, разбазаривание хлеба — 7 %; за нежелание бороться с кулацким саботажем — 6 %; как балласт — 25 %…»

Иван Семенович отчетливо помнил предысторию направления «щуповых бригад» из Краснодара в районы.

«…После исторического постановления о политическом положении в деревне, принятого крайкомом партии с участием т. Кагановича и ряда членов ЦК партии, краснодарская партийная организация выдвинула из своей среды лучших людей на борьбу за осуществление этого постановления… Сотни лучших товарищей, коммунистов и беспартийных, работали как в Краснодарском районе, так и во многих других районах Кубани. О том, сколько человек у нас было занято на этом деле, можно судить по примеру станицы Старокорсунской (из Старокорсунской, как и из Старомышастовской, отмечается в том же документе, «много народа было выслано». В конце 1933 года Краснодарский район принял свыше двух тысяч переселенческих хозяйств, а «бывшая чернодосочная станица Старокорсунская вышла «в передовые»…), где руководители щуповых бригад составляли не менее ста с лишним активистов городской партийной организации и беспартийных рабочих».

Кстати, уместно отметить, что самого Льва Исааковича Ароцкера, одного из «чистильщиков» кубанских районов, в мае 1937 года как якобы «активного участника троцкистско-зиновьевской диверсионно — вредительской организации» вскоре и расстреляют. Беспредел царил повсеместно.

Иван Семенович Богданов много раз задумывался о причинах огромных перегибов в классовой борьбе, но так и не мог решить: соглашаться или, напротив, протестовать против постановления 5–й городской партконференции, в работе которой в июле 1936 года принимал участие. «Мы имеем новый большевистский Краснодар», — утверждал докладчик. А вот другие его доводы Богданов принять не мог. Там приводились странные, противоречивые и, что особенно мучительно, фальшивые аргументы.

«…Именно сейчас классовый враг отказался от открытой борьбы с советской властью. Такого идиота, который бы вышел и начал кричать, что он против советской власти, — вы не найдете. Это будет или ненормальный человек, или в нетрезвом состоянии. Но то, что у нас на соответствующих участках ведется подрывная, вредительская, диверсионная, шпионская работа, для нас, коммунистов, это аксиома, которая не требует доказательств. И в Краснодаре у нас имеются факты, которые это подтверждают. Нужно не забывать о том, что Краснодар является цитаделью в прошлом контрреволюции. Если станица Пашковская и прилегающие станицы в прошлом формировались преданнейшими белогвардейскими частями генерала Корнилова и других генералов, то же самое и по Краснодару. Поэтому контрреволюция имеет здесь охвостье, на которое опирается и использует… Нужно быть бдительным. Нужна колоссальная помощь Краснодарскому управлению государственной безопасности».

Однажды Иван Семенович имел прямой и, как ему показалось, откровенный разговор с первым секретарем крайкома ВКП(б) Михаилом Ивановичем Марчуком. Богданов ценил именно то, что Марчук предложил ему высокую должность председателя крайисполкома, однако он никак не мог в душе согласиться с творившимися безобразиями. Положительно оценивал он также и путь, который к тому времени прошел Марчук: уполномоченный особого отдела XII Армии после демобилизации работал заведующим орготделом и секретарем Елакомского уездного комитета РКП(б) Московской области, затем начальником губернского ОГПУ. С 1925 года — снова на партийной работе (секретарь Сасовского уездного комитета ВКП(б), заместитель председателя Рязанской губернской и окружной контрольных комиссий, помощник секретаря Закавказского крайкома ВКП(б), инструктор Московского горкома партии).

На Кубань Марчук прибыл с должности председателя Ивановского райисполкома. А если учесть, что он из простой крестьянской семьи, в детстве пас коров, затем стал работать плотником по найму, то вообще получалось, что Марчук плоть от плоти из народа, в доску свой.

— Михаил Иванович! Ты не взыщи, но хочу спросить тебя, не кривя душой, зачем мы губим и калечим людей?.. — Богданов сделал паузу, цепким и оценивающим взглядом пронизывая Марчука, затем добавил. — Нам же этого история никогда не простит!

Марчук круто развернулся и, заложив палец за широкий офицерский ремень, который он, казалось, никогда не снимал, отрывисто начал говорить: «Товарищ Богданов! В стране идет классовая борьба. Это факт. Жестокая и бескомпромиссная борьба. И нечего распускать сопли. Мы солдаты партии и возложенные на нас задачи выполним до конца!»

Богданов так и не понял из всего длинного разговора: откровенно говорит или хитрит Марчук, никому не доверяя своих потаенных мыслей. Изображает из себя солдата партии либо в самом деле партийный большевик, которому все нипочем.

А между тем жизнь шла своим чередом и страна готовилась к выборам в Верховный Совет и празднованию 20–летия Октября.

В те годы праздники были редкостью. Государственных два — Октябрьской революции и 1 Мая и неофициальный один — Новый год, который, правда, был в запрете до 1935 года. Церковные же по распоряжению властей были, так сказать, не рекомендованы к празднованию и отмечались только в некоторых семьях и то тайно.

К революционным праздникам готовились.

Но вовсе не празднованием юбилея революции вошел 1937 год в историю, он оставил другую память: сотни персональных и уголовных дел, траншеи братских могил… «Аресты катились по улицам и домам эпидемией», — напишет потом А. Солженицын. В этом поразившем страну беспределе Кубань не была исключением, скорее наоборот, ее «контрреволюционное прошлое» обязывало соответствующие инстанции к повышенной бдительности. Атмосфера всеобщих подозрений, оговоров и доносительства, питаемая импульсами сверху, была настолько накалена, что любые проблемы рассматривались прежде всего через призму «вредительства». Сейчас это кажется неправдоподобным, но тот факт, что в Краснодаре, с дореволюционной поры испытывавшем трудности с водоснабжением, на каждого жителя приходился 31 литр воды вместо 100 по норме, газета «Большевик» комментировала следующим образом: «Враги народа особенно большой вред нанесли населению города в отношении водоснабжения…»

Проблем в городе было много, следовательно, «вредителей» и «шпионов» тоже. С мая 1937 по май 1938 года из городской партийной организации, насчитывавшей три с половиной тысячи коммунистов, по политическим мотивам («враги народа», «за связь с врагами», «как пособники врагов народа», «за контрреволюционные разговоры», «притупление классовой бдительности» и т. п.) было исключено 180 человек, то есть практически каждый двадцатый: в самом бюро горкома ВКП(б) «выявлено» 12 врагов народа. Как правило,

за исключением из партии следовал арест. Так, ректора Краснодарской высшей коммунистической сельскохозяйственной школы В. М. Клименко (1905 г. рождения, окончил институт Красной профессуры в Москве) исключили из партии в августе 1937 года «за связь с врагами народа, за пособничество в их контрреволюционной деятельности, за допущение вредительства в учебно — производственной работе школы, за сохранение вредных партии кадров преподавателей». После этого В. М. Клименко написал письмо И. В. Сталину, где называл случившееся произволом и выражал надежду, что с его делом «партия разберется, ибо не может ни один боец быть незаслуженно растоптан». С ним «разобрался» НКВД: в ноябре 1937 года В. М. Клименко был арестован по обвинению в причастности «к контрреволюционной троцкистской группе» и спустя полтора месяца осужден на пять лет исправительно — трудовых лагерей…

В это время сотрудники высшей комсельхозшколы выдвигали кандидатом в депутаты в Совет национальностей начальника краевого управления госбезопасности И. П. Малкина, «участника гражданской войны, старого чекиста». Они, конечно, не предполагали, что вскоре и его карьера бесславно закончится. 5 декабря 1938 года И. П. Малкин, повинный в незаконных массовых репрессиях на Кубани, был арестован и спустя три дня исключен из партии как «враг народа». Ордер на его арест подписал лично Л. Берия. Бывшего начальника УНКВД края обвинили в причастности «к антисоветской правотроцкистской организации», а также в нарушении соцзаконности, применении недозволенных методов следствия. Второго марта 1939 года на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он был приговорен к расстрелу.

Эта участь постигла многих виновных в незаконных репрессиях.

В том числе дамоклов меч обрушился и на голову первого секретаря крайкома ВКП(б) Михаила Ивановича Марчука. 4 мая 1938 года он был срочно отозван в Москву и там арестован. Военной коллегией Верховного Суда СССР 29 июля 1938 года осужден к высшей мере наказания — расстрелу.

Но особенно Ивана Семеновича Богданова потрясла смерть известного и интеллигентного кубанского фольклориста Григория Митрофановича Концевича. Богданов не раз бывал у него дома на Карасунском взгорке, возле Дмитриевской дамбы. Концевич жил в небольшой хате, крытой соломой, и слыл гостеприимным человеком. За ним приехали ночью 30 августа 1937 года. Концевич обвинялся… в покушении на жизнь «вождя всех народов» И. В. Сталина.

Богданов прекрасно знал биографию Концевича и тогда горячо убеждал одного из старших чинов местного НКВД, что это глубочайшая ошибка. Да и в самом деле: Концевич Григорий Митрофанович, русский, родился 17 ноября 1863 года в станице Старонижестеблиевской, из казаков. Отец служил пономарем в церкви. Окончил учительскую семинарию. В партиях не состоял. С воинского учета снят по возрасту. Место содержания под стражей — особый корпус Краснодарской тюрьмы.

В графе «служба в белых и других контрреволюционных армиях, участие в бандах и восстаниях против Соввласти (когда и в качестве кого)» записано: «Регент Кубанского войскового хора».

Особые внешние приметы — «вид дряхлого старика…»

Анкета эта составлена спустя три месяца после ареста, и тогда же — в первый и последний раз — Г. М. Концевич был допрошен младшим лейтенантом госбезопасности Коганом. Судя по протоколу, следователь и сам прекрасно понимал, что из престарелого хормейстера террорист никудышный, поэтому не стал «липовать» и записал его показания без искажения. «Свой арест, — заявил ему Концевич, — я рассматриваю как какое?то недоразумение. Глубоко убежден, что следствие само придет к этому выводу».

Из обвинительного заключения:

«…Концевич Григорий Митрофанович являлся активным участником контрреволюционной казачьей повстанческой организации, действовавшей на Кубани, по заданию которой входил в террористическую группу, готовившую совершение теракта над членами советского правительства и, в первую очередь, над тов. Сталиным.

Являясь художественным руководителем Кубанского казачьего хора, осенью 1936 года специально был направлен контрреволюционной организацией в Москву для осуществления террористического акта, приурочив совершение такового в момент выступления хора на торжественном вечере в Государственном академическом Большом театре, посвященном годовщине Великой Октябрьской революции…»

В обвинительном заключении, подписанном капитаном госбезопасности М. Г. Сербиновым, заместителем начальника управления НКВД по Краснодарскому краю, красным карандашом подчеркнута должность Концевича до революции — бывший регент Кубанского войскового хора. Это и был «криминал», перечеркнувший жизнь талантливого человека…