Между нами — горы и моря…

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Между нами — горы и моря…

И, кроме того, песни. Да, песни. Оказывается, и в неволе поют, когда тюремщики этого не запрещают. Во время работы в поле петь не запрещалось. Правда, пели главным образом те, кто помоложе, и «рецидив» — рецидивисты, уже объездившие много тюрем, как у них говорится, «Крым, Рым, медные трубы и чертовы зубы». Репертуар был не очень изысканный, но все же кое-какие из песен мне даже нравились.

Чаще всего пели о постройке Беломорканала. Обычно слово «Беломор» ассоциируется с папиросами, а вот мне всегда вспоминается тюрьма. Начинается эта песня, как и большинство тюремных, с обращения к воле:

Ах, волюшка, милая воля!

Как счастье далеко мое…

Свободы мне больше не видеть,

В тюрьме умереть суждено.

Знакомая картина этапа:

Вот слышно — этап собирают,

По камерам крики идут:

«Ох, братцы, куда отправляют?»

«Поедем, куда повезут…»

Как известно, «все начинается с дороги», а поэтому:

Дорогу построили быстро,

Дорога крепка и сильна…

Как много костей на дороге!

Вся кровью она полита!

Что поделаешь, так создаются или, во всяком случае, начинаются все великие новостройки. И заканчивается песня выводом, по-моему, весьма спорным, хотя многие считают его справедливым:

За кровь уркагана и вора

Достанется счастье другим…

В царских тюрьмах политические создавали и распевали множество содержательных, за душу хватающих песен, хоть, понятно, процент политических был не так уж велик и в Сибирь чаще попадали за грабеж, поджог, убийство, конокрадство… В мое время процент политических был просто потрясающим. Безусловно, были среди них и поэты, и композиторы, но те, кто остался в живых… Наверное, о них в свое время мог бы сказать Тарас Шевченко: «От Бессарабии до финна, на всех наречьях все… молчат». Тут не запоешь… А поэтому песни были в ходу главным образом сентиментально-воровские, обращенные к матери, о которой эти самые рецидивисты, находясь на воле, почему-то обычно и вовсе не вспоминают:

Здравствуй, мать!

Прими поклон от дочки.

Или от сына — зависит от того, кто поет.

Пишет дочь тебе издалека.

Я живу, но жизнь разбита,

Одинока и нищенски бедна.

Затем — позднее, но, боюсь, не очень искреннее раскаяние, что не слушалась доброй, терпеливой, всепрощающей матери, и в конце — прощание:

Жалко мне, что брата не увижу,

Ведь его так нежно я люблю…

А тебе, моя родная мама,

На прощанье крепко руку жму.

Эта песня, хоть и тюремно-сентиментального характера, все же находила путь к моему сердцу: хотелось верить, что где-то и у меня есть брат, мать… А вот разухабисто-тюремные скользили мимо, не задевая души.

Не плачь, моя мама,

Не плачь, дорогая!

Живи ты, родимая, одна!

Меня присосала

Тюремная решетка,

Я с волей распрощался навсегда!

Что ж, может, и я распрощалась навсегда, но в этом нет моей вины. Ну а песни тех, для кого тюрьма — дом родной, были мне противны и ничего, кроме отвращения, не вызывали.

Опять по пятницам пойдут свидания

И письма горькие моей жены…

С припевом:

Таганка — я твой

бессменный арестант…

Таким туда лишь и дорога!

Грустные же песни, даже и тюремные, я пела охотно. Особенно когда в них описывают родную природу, дом, семью. Например — «Не для меня!».

Не для меня весна прийдет,

Не для меня Дон разольется,

А сердце радостно забьется

Восторгом счастья

— Не для меня!

Не для меня текут ручьи,

Текут алмазными струями!

А дева с ясными глазами,

Она цветет

— Не для меня!

Не для меня Пасха прийдет,

К столу родные соберутся:

«Иисус Христос воскрес!» —

Польются, нет, звуки те

— Не для меня!

А для меня — жестокий суд.

Осудят сроком бесконечным.

Возьмет конвой нас бессердечный

И отведет прямо в тюрьму.

А для меня — одна тюрьма.

Тюрьма холодная, сырая…

Сойдусь с народом заключенным…

Там пуля ждет давно меня.

Но больше всего нравилась мне песня на стихи Пушкина «Сижу за решеткой в темнице сырой…». Заканчивалась она так:

Нельзя мне, товарищ, с тобой улететь!

Весь век суждено мне в тюрьме просидеть…

Закованы ноги и руки в цепях,

Нет света уж больше в потухших очах…

Отчего-то при звуках этой песни мне вспоминалась Ира, мой лучший товарищ юных лет. Жива ли она «там, где за тучей синеют моря»?

Будто чуяло мое сердце, что как раз в эти сентябрьские дни она боролась со смертью. И между нами — горы, моря, решетки и смерть! Только в ином облике.