Подводные течения в науке

Подводные течения в науке

В это время основная моя работа двигалась довольно успешно. Было доказано, что внекишечное пищеварение гельминтов зависит от окислительно-восстановительных процессов растения, что эти процессы можно регулировать таким образом, что приспособленный к определенным условиям фермент паразита становится в растении не активным. Некоторые способы лечения фитогельминтозов были уже внедрены в практику сельского хозяйства.

На нематодах удалось показать, почему происходит быстрая адаптация к новым условиям обитания, то есть, как образуются новые «агрессивные» расы. Настало время оформлять докторскую диссертацию.

Для того, чтобы диссертацию приняли к защите, необходимо заключение Ученого совета того учреждения, в котором проводилась работа. Поэтому устраивается обычно предварительная защита. Кто-то из членов Ученого совета заметил:

— ВАК требует, чтобы основные положения диссертации были напечатаны в научных публикациях. У диссертанта публикаций более чем достаточно, но часть работ напечатана в виде тезисов докладов. Я предлагаю провентилировать вопрос, можно ли считать тезисы научной работой.

Не знаю, по какому бы руслу полились рассуждения, но после моего вопроса «Можно ли считать „Апрельские тезисы“ Ленина научной работой?», интерес у присутствующих к решению этой проблемы увял.

Сначала я подал диссертацию опять в ВИГИС. Прежние распри между ВИГИСом и ГЕЛАНом, вроде, затихли, и особой опасности мне не угрожало. Но однажды меня пригласил к себе академик К. И. Скрябин и посоветовал:

— Почему бы Вам не перенести защиту в Молдавию? Ведь многие фрагменты работы Вы делали там. Там работают и Ваши аспиранты. Многие хозяйства Молдавии внедрили Ваши методы лечения. Там работу оценят лучше, чем Ученый совет ВИГИСа, состоящий из медиков и ветеринаров.

Зная опыт и «политический нюх» нашего академика, я не пропустил его слова без внимания. Значит, что-то назревает. А дело было не только в тех мотивах, что играли роль при защите кандидатской. К. И. Скрябин начал подумывать о смерти, а в связи с этим, и о судьбе своего детища — Гельминтологической лаборатории. К тому времени она насчитывала сто пятьдесят сотрудников, то есть, по величине могла тягаться со многими институтами, но оставалась лабораторией. Лабораторией при академике.

Возбуждать ходатайство о том, чтобы ГЕЛАН стал институтом, Скрябин не мог. Два института теоретической (или общей) гельминтологии в одном городе не утвердили бы. А вот если НИГИС предложить называть «институтом ветеринарной и агрономической гельминтологии», тогда институт теоретической гельминтологии имел бы право на существование.

Это значило, что ВИГИС как прикладной институт никогда не попадет в первую категорию, где зарплата сотрудников несколько выше, чем во второй. Но у них был аргумент против ГЕЛАНа.

— Какие вы теоретики, если у вас количество докторов наук меньше, чем у нас?

Увеличивать число докторов в ГЕЛАНе было не в интересах ВИГИСа.

Вскоре К. И. Скрябин изыскал другой путь сохранить лабораторию — добился единицы члена-корреспондента по гельминтологии для сотрудника ГЕЛАНа К. М. Рыжикова. Когда Рыжиков решил «обмыть» свое членкоррство, Скрябин сказал.

— Меня поздравляют с новым член-корром. И я принимаю эти поздравления как должное. Да, Рыжикова член-корром сделал я! В ГЕЛАНе есть люди, более достойные этой должности — Шихобалова, Парамонов и другие. Но их кандидатуры были бы не реальны. Выбрать могли, во-первых, партийного, во-вторых, молодого, хотя менее талантливого.

У меня чуть рот не раскрылся от удивления.

— Рехнулся, что ли, старик? Пьет за счет Рыжикова и его же паскудит.

А Скрябин продолжал:

— После меня без член-корра или академика лабораторию распустят. Если во главе окажется медик, ее передадут в Академию медицинских наук, если ветеринар — сельскохозяйственных, а с биологом передавать некуда. Придется оставить ее в системе Большой академии.

Дальше Скрябин рассказал, какие он делал дипломатические шаги для всего этого.

Потом я оценил ум академика он не паскудил Рыжикова, а выгораживал. Многие ему завидовали и считали карьеристом. А Скрябин делал его всего лишь жертвой политики в деле сохранения ГЕЛАНа.

Была и другая причина, из-за которой Скрябин посоветовал мне защищаться в Молдавии. Председателем Ученого совета Академии Наук Молдавской ССР был ее вице-президент, он же гельминтолог, академик А. А. Спасский. О нем стоит сказать несколько слов.

Когда я поступал в аспирантуру, он был начальником спецчасти биологического отделения АН СССР. Год был 1955, Берию уже расстреляли, но установок «сверху», как быть с теми, кто отсидел по политическим статьям, еще не спускалось. У меня в то время была снята судимость по амнистии, но не было реабилитации. Можно ли такого человека принять в аспирантуру, начальство лаборатории не знало. Тогда Парамонов и посоветовал сходить к Спасскому — если он скажет «добро», никто противиться не будет. Спасский обладал чекистским нюхом, а в воздухе уже носились запахи Хрущевской «оттепели», и «добро» он дал, а после этого чувствовал себя моим благодетелем.

Когда Спасский учуял, что по гельминтологии может открыться вакантное место члена-корреспондента, он тут же сделал на него «стойку». Умный, энергичный и не обремененный излишками совести, он очень быстро растолкал бы всех гельминтологов, стоящих на его пути к заведованию лабораторией. Скрябин не любил чекистов и сделал «ход конем» — рекомендовал Спасского в академики Академии наук Молдавской ССР и на пост вице-президента этой академии. Так он отдалил его (по крайней мере, на время) от Москвы, а, следовательно, и от лаборатории.

Хотя прямого конфликта с властями у меня в то время еще не было, но репутация, с их точки зрения, была уже подмочена. Любой окрик со стороны КГБ или партийных органов мог бы легко испортить мою защиту. Сам же факт защиты под эгидой Спасского устранял эту опасность. Уж кого-кого, а Спасского никто бы не решился упрекнуть в политической или государственной недальновидности. Он высоко ценил мои работы, а моих выступлений на собраниях, посвященных Пастернаку или Китаю, мог из-за дальности расстояния и не знать… Не знал он и того, что чуть ли не половина ГЕЛАНовцев читает самиздат, и кем приносится львиная доля его в лабораторию. А вот спецчасть в Москве уже нет-нет, да и вызывала сотрудников и интересовалась у них «политическим лицом Мюге».

Послушавшись совета академика, я перед самой защитой забрал диссертацию из ВИГИСа и направил ее в Молдавию. ВИГИС уже разослал автореферат, опубликовал дату защиты, и мой поступок вызвал всеобщее удивление.

Хотя в Молдавии защита прошла блестяще, но на всей этой процедуре я потерял два года.