Плоды реабилитации

Плоды реабилитации

В это время приближался и мой официальный срок окончания аспирантуры. Мне заявили, что оставят в лаборатории в том случае, если будет постоянная московская прописка. Мама в то время занимала комнату шесть квадратных метров и жила с приемной дочерью. В войну она взяла из детского дома сироту. Я вспомнил, что после войны, в 1945 году, встал на учет в Люберцах — центре района, к которому относились и Кузьминки, откуда я ушел в армию. На всякий случай я заехал в жилищный отдел (а вдруг очередь еще не прошла?). Там мне ответили:

— Вам ждать еще года два-три. Сейчас мы обеспечиваем площадью в первую очередь, реабилитированных.

Была кампания по реабилитации жертв сталинизма.

— Так я тоже реабилитированный. Вот справка.

— Ну, тогда другое дело. Вот Вам ордер, идите смотреть.

Кроме снятой по амнистии судимости, в 1956 году я получил еще и справку о том, что дело мое прекращено за отсутствием состава преступления.

В общем, я получил комнату с балконом, выходящим в Кусковский парк, а, следовательно, и работу в Москве, в ГЕЛАНе. Через некоторое время Москва расширилась, охватила Вешняки, и я стал настоящим москвичом.

В это время я стал интересоваться возможностью лечить больное растение путем инактивации ферментов нематоды. Для начала я освоил методику выращивания растительных клеток и тканей в искусственных питательных средах. Корни и каллюсы заражались нематодами, а потом я собирался добавлять в среду ингибиторы (тормозители) предполагаемых ферментов нематод. Однако эту затею пришлось оставить. Во-первых, ткань отмирала раньше, чем закончится жизненный цикл неподвижной нематоды и, во-вторых, оказалось, что сама растительная ткань вырабатывает ингибиторы в ответ на введенный нематодой фермент. Причем эти ингибиторы, так же, как и ферменты, выделяются ритмично, именно поэтому растительная клетка остается живой (иначе паразит погиб бы), а нематода способна питаться.

Эта работа послужила темой доклада на Международной конференции в Будапеште. Почти перед самым отъездом мне заявили, что я за границу не поеду, а мой доклад зачитает Лена Турлыгина. Она тоже оформляла документы для поездки, но своего доклада не заявляла. Я решил выяснить причины отказа. Был и у академика — секретаря Топчиева, и даже ходил на Лубянку: с вас, дескать, начались мои неприятности, логично, если они на вас и кончатся. Но все было безрезультатно. Забегая вперед, скажу, что на международные конференции меня приглашали довольно часто, но ни разу не пустили. Когда я оформлял документы в Западную Германию, меня вызвали в райком партии (характеристики, независимо от того, партийный отъезжающий или нет, заверяются в райкоме). Там какой-то инструктор спросил, почему я не женат. Я ответил:

— Так Вы мне характеристику не заверяете. Кто же без Вашей характеристики пойдет за меня замуж?

Характеристику мне не заверили.

Сначала, еще надеясь, что меня пустят, я принимал участие в оформлении отъездных документов. Перед отъездом бывает много всякой беготни, и функции распределяются между отъезжающими. Как-то мне досталось отнести в Президиум Академии отпечатанные справки такого содержания: «Дана гражданину такому-то, что ему разрешается перевезти через границу текст доклада такого-то на стольких-то страницах». Дальше следовало: «Начальник первого отдела Темная».

Я подумал: «неужели Темная читает все эти стереотипные бумажки?». И таким же форматом напечатал еще одну:

«Дана Мюге Сергею Георгиевичу в том, что он не верблюд. Справка дана для предъявления во всех трудных случаях жизни».

Забирая из Президиума заверенные справки, я получил и свою, украшенную подписями Топчиева, Темной и гербовой печатью Президиума Академии Наук СССР. Эта справка хранится у меня и поныне.