Я забавляюсь

Приближалось первое апреля — день, когда принято друг друга обманывать. Я стал придумывать, как разыграть всех знакомых «чохом». Окружающие относились ко мне в этом отношении с особой осторожностью и ожидали любых «подвохов». В памяти всех были еще свежи мои проделки. Однажды, возвращаясь с загородной прогулки я не успел взять билет и поехал «зайцем», но нарвался на контролера. Он выписал данные из моего аспирантского удостоверения, и я забыл о случившемся.

Через несколько дней мне позвонили на работу из отдела аспирантуры. Н. Пастушенко предлагала зайти к ней. Я зашел. Она показала бумагу, в которой говорилось: «По встретившейся надобности управления (не помню, какой) железной дороги просит сообщить адрес Мюге Сергея Георгиевича». Я попросил отдать эту бумагу мне. Надя заколебалась, но потом, пометив в книге «приходящие-исходящие», что письмо выдано под расписку С. Г. Мюге, отдала.

Во всех советских учреждениях довольно строго берегут бланки с грифами или со штампами. Однако конверты с теми же грифами часто лежат кипами на столах секретарей и сотрудники берут их по мере надобности. Если обрезать уголки у конверта, получается бланк не хуже «всамделишного». На таком бланке я напечатал: «На Ваше письмо №… с прискорбием сообщаю, что Мюге С. Г. скоропостижно скончался. Адреса семьи покойного сообщить не могу» и расписался — С. Мюге. Ни ответа на это письмо, ни каких-либо напоминаний о штрафе я не получал. Угрызений совести я не чувствовал, так как в студенческие годы у нас вообще считалось дурным тоном покупать железнодорожные билеты. Обычно ревизор вместо штрафа отбирал у попавшегося «зайца» студенческий билет, который тот через несколько дней получал обратно в деканате.

Все «не очень важные» бумаги в ГЕЛАНе подписывал заместитель директора. На время отсутствия Н. Г. Пихобаловой назначали кого-либо из старших научных сотрудников. Самым большим педантизмом отличался А. А. Мозговой. Каждую бумажку он перед подписью тщательно прочитывал, иногда (если ему не нравился стиль) заставлял переписывать или долго и нудно выражал свое недовольство написанным. Однако и «на старуху бывает поруха». Мне нужна была его виза на получение спирта. Я заготовил две похожие по внешнему виду бумажки. В первых строчках они были настолько идентичны, что даже содержали одну и ту же ошибку. Разница заключалась в том, что на одной было написано, что спирт предназначался для того-то и того-то (что соответствовало действительности), а на другой — «для промывания оптической оси микроскопа №…». Я дал Мозговому первую бумажку, которую он тщательно прочитал, заметил ошибку и вернул для исправления. Взяв бумажку в руки, я тут же заменил ее другой. Он, обратив внимание только на то, что ошибка исправлена, завизировал: «Бухгалтерии: выдать». Когда спирт был получен, и где-то в высших инстанциях заметили абсурдность написанного, поднялся большой шум. Больше всего меня удивила реакция многих ГЕЛАНовцев. После того, как я провел Мозгового, все восхищались моей ловкость. Когда поднялся шум, меня начали осуждать: «Вы скомпрометировали нашу лабораторию, каждой шутке должен быть предел». А через несколько лет вспоминали этот эпизод опять благодушно. Так уж, видимо, человек устроен с самого детства: сморозит школьник что-нибудь на уроке — весь класс смеется. Получит его выходка резонанс у директора — пробирают его на собрании. И одноклассники становятся уже не просто одноклассниками, а членами коллектива, борющегося за честь класса и нетерпимого к нарушителям дисциплины.

Теперь я начал готовиться к «первому апреля». Несколько дней я следил за своей внешностью, что по контрасту с моим обычным видом не могло не броситься в глаза. Один из соседей по аспирантскому общежитию в конце марта женился. Я его упросил дать мне на один вечер паспорт, в котором красовался штамп «Брак зарегистрирован с такой-то». Вынув из своего паспорта соответствующий листок, я вставил на его место листок со штампом из чужого.

Утром первого апреля я подошел к заведующей канцелярией и попросил в моем личном деле сделать пометку, что я женат. Она заподозрила обман и потребовала показать паспорт, что я тут же и сделал. Как и следовало ожидать, она не стала сличать номер паспорта на листке со штампом о браке с номером на других страницах. Через час лаборатория гудела как потревоженный улей. Меня взяли в оборот — почему «зажал» свадьбу. Я ответил, что теща тяжело больна, у них с женой одна комната. Дома делать нельзя, на ресторан не хватает денег. Поэтому мы решили скромно отпраздновать свадьбу в моем общежитии, и я буду рад, если друзья почтут нас своим вниманием.

Вполне естественно, встал вопрос — кто она? Я не долго думая, назвал имя одной девицы, знакомой большинству сотрудников, так как она окончила Тимирязевку и работала в близкой с нами области. Зная ее характер, я почти был уверен, что она поддержит меня в авантюре, и побежал звонить ей по телефону, чтобы другие звонки не застали ее врасплох. Она, выслушав меня, даже взвизгнула от удовольствия и сказала, что сейчас же пригласит своих сослуживцев на свадьбу. Вскоре мои сотрудники начали переговариваться с ее о предстоящем торжестве. Кто-то доверительно меня спросил — что подарить? Я ответил, что из вещей ничего не надо, но раз уж они собрали деньги, пусть купят вина и закуски, «а то мы сильно поиздержались накануне, угощая родственников». Вечером комната в общежитии была набита народом. Посуду взяли «напрокат» в столовой. Сотрудники «жены» притащили огромный торт, а наши ГЕЛАНовцы вино и закуску. «Жена» вошла в роль и стала меня буквально терроризировать:

— Не смей смотреть на Иру! Не улыбайся Лене! Почему у тебя галстук сдвинулся? Почему опоздал на десять минут с работы?

Видя сочувственные взгляды коллег, я пожалел сам себя. Тут я вспомнил, что сегодня — день именин у моей тетки, и постарался незаметно улизнуть. Возвращаясь, я надеялся, что все уже разошлись, но не тут-то было. Вахтер общежития сообщила, что меня разыскивают по всем окрестностям. В вестибюле сидел дежурный милиционер. Мы его знали как любителя выпить, и я ему предложил:

— Сходи в комнату двенадцать и объяви, что Мюге арестован на пятнадцать суток за хулиганство (тогда только что ввели этот закон). Когда он это сделал, вся подгулявшая компания бросилась было выручать «молодожена». Милиционер испугался осложнений по службе и сознался в розыгрыше.

«Жена» искусно разыгрывала то обморок, то истерику — в первый же день, гад, бросил, небось, к любовнице побежал, — хотя ее успокаивали — он не такой, он хороший. Симпатии перекочевали на ее сторону, и когда я вошел, вид их не предвещал для меня ничего хорошего. Вспомнив историю с «королем» в «Геке Финне», я сообщил, что сегодня — первое апреля, что я их надул, но не только их; я отсутствовал, потому что был на другой такой же свадьбе, где было разыграно гораздо больше народу. Сознание, что они остались «в дураках» не одни, заставило гостей сменить гнев на милость. Они засыпали меня вопросами о той «другой» свадьбе и злорадствовали розыгрышу «тех» гостей. В общем, все разошлись с миром, и разговоры об этом «Первом апреле» продолжались несколько лет.

Забегая вперед, скажу, что когда я женился «взаправду», никто из сотрудников мне не поверил и на свадьбу не пришел.