Детант по советски

Детант по советски

Наконец, я мог бы припомнить историю приезда в СССР Виглиерхио.

Еще в 1965 году, получив от него письмо с пожеланием встретиться, я пошел выяснять этот вопрос в иностранный отдел Президиума АН СССР. Мне сказали, что пригласить его не могут, а если ему так уж нужно пообщаться с коллегой, пусть приезжает в качестве туриста. Я ему написал, и он согласился приехать в ноябре 1965 года. Накануне его приезда меня предупредили, что, поскольку он лицо неофициальное, в институты его не водить и общаться на «нейтральной» почве — в гостинице, у меня дома или на улице.

Пробыл он в Москве несколько дней и поехал в Австралию общаться с Бердом. В то время фитогельминтологов, занимающихся вопросами физиологии, биохимии и взаимоотношениями гельминт-растение, было очень мало, считанные единицы. Поэтому понятно стремление Виглиерхио лично познакомиться с каждым.

Через пять лет Виглиерхио приехал в СССР по обмену научными кадрами на полгода. В программе его пребывания (которую он составлял сам) большая часть времени отводилась для работы со мной. Однако советская администрация решила иначе. Сразу по приезде его направили в Кишинев к моему бывшему ученику И. В. Бумбу. Потом он должен был посетить Ленинград, Прибалтику и, наконец, перед отъездом побывать в Москве. Мне на этот период предлагалось пойти в отпуск и даже за счет месткома съездить в санаторий.

Прилетел он в СССР 6 или 7 ноября — в Октябрьские праздники. И тут лаборатория приняла неожиданное решение — отправить меня на праздники в командировку. Куда — не важно. Мне предложили выбрать маршрут самому. Зная, что на десять суток изолировать можно и менее гуманным путем, я согласился, выбрав турне: Ленинград — Таллин — Тарту — Вильнюс. За это время профессор Виглиерхио был встречен и переправлен в Молдавию.

Так как в общении с коллегой я был заинтересован не менее Виглиерхио, меры для проведения совместной работы принимались нами с обеих сторон. В результате администрация вынуждена была согласиться. Нам с ним оборудовали рабочие места в комнате, где помещалась зав. сектором. Накануне его приезда предупредили: личных разговоров не вести, домой не приглашать, кто над чем работает — не говорить.

Утром состоялась официальная встреча. Я сказал:

— Мне не разрешили приглашать Вас в гости. Поэтому я передаю Вам приглашение от моей жены. В общем, вечером мы Вас ждем.

На другой день меня вызвали в Иностранный отдел АН СССР и там выговаривали:

— Вас же предупреждали…

— Да, но с каких пор Академия получила право вмешиваться в личную жизнь сотрудников в нерабочее время? Или советским гражданам вообще запрещено общение с иностранцами?

— Нет, не запрещено, но есть еще понятие — патриотизм…

— Вот исходя из этого понятия, я и действовал. Пять лет назад я имел право общаться с ним только дома. Он знаком с моей женой. Было бы невежливо с его стороны не посетить наш дом. А я что, по-вашему, должен был захлопнуть у него перед носом дверь и сказать «Не положено!»? И это, когда в газетах пишут о дружбе между народами! Разве я мог скомпрометировать советскую прессу?

— Все это так, но Вы, пожалуйста, сообщайте нам, когда и куда Вы собираетесь с ним поехать.

Работали мы с ним над изучением тормозительных гормонов роста растений, которые выделяют некоторые нематоды.

Однажды, придя в гостиницу, он нашел на столе письмо из МИДа с предложением покинуть страну. В посольстве ему объявили — за сионизм. Он был очень удивлен — католик и за сионим! Я объяснил — мода. В начале тридцатых — вредительство, в конце тридцатых — троцкизм, в пятидесятых — космополитизм. Теперь — сионизм. От этого объяснения ему легче не стало…