124. Человек-невидимка становится видимым

Когда в начале 1954 года вышли в свет «Оды изначальным вещам», разразилась буря иного рода, сравнимая лишь с той, что бушевала вокруг «Виноградников и ветра». Поэта упрекали даже за то, что строки в «Одах» — короткие. Некоторые утверждали: он нарочно так пишет, чтобы побыстрее заполнялись страницы.

Католический священник Франсиско Дуссуэль выступил с нападками на оды в «Диарио илюстрадо», называя их материалистическими, марксистскими и антихристианскими. Он обнаружил в этой книге и богохульство. Священник корил поэта за то, что он лишил бедных ореола святости, ведь для Неруды бедность вовсе не была «вечным уделом человека».

Падре Дуссуэль был не единственным, кто предал оды проклятию. Лосада опубликовал книгу в Аргентине, и католический журнал «Критерио», который возглавлял монсеньор Франсесчи, опубликовал статью фрая^{137} Верисимо, где автор, называя Неруду «великим поэтом», тем не менее предостерегает католическую молодежь от «опасного яда», заключенного в этой книге, хотя выражает надежду, что Неруда непременно достигнет «истинной родины», то есть небес в религиозном понимании. В статье нет явных обвинений. Неруда — подлинный, настоящий, а вот последователи его все фальшивы. Фрай Верисимо скорбит, что читателю не хватает картины внутренней, духовной жизни поэта. «Мы не видим его нравственного, теологического лица». На взгляд католического критика, Неруда вторгается в метафизический миропорядок. Провозгласив своим местожительством Землю, поэт отвергает надежду, спасение, свет небесный. Забавно: Неруду, в ту пору безудержного оптимиста, священник рисует неизлечимым пессимистом, низринувшимся в бездны глубочайшего отчаяния. «Ощущаешь леденящее дыхание ужаса, когда пытаешься заглянуть в бездонный мрак этой души, этого человеческого существа, добровольно покинувшего небо, которое, казалось бы, взывает к нему каждым своим проявлением, каждым словом, каждым биением его собственного сердца». Далее автор выражает надежду, что, быть может, поэт уже готов внутренне к духовному перерождению, которое выведет его на дорогу света.

Действительно. «Книга од» — свидетельство перемен в поэзии Неруды. Но не тех, на какие уповал незадачливый пророк фрай Верисимо. Наступал новый период, которому предшествовали резкие переходы и постепенные изменения в поэтическом видении Неруды. Конечно, огромное расстояние разделяет эту книгу и «Местожительство — Земля, I». Они различны и по форме и по сути. Когда поэта спрашивали об «Одах», он говорил, что хотел написать простую книгу о простых вещах, свободно избирая темы. Он страстно желал разрушить представление о себе как о поэте одной тональности. Поэзия XX века почти полностью порвала с эпическим жанром. Он попытался создать что-то в этом роде, написав «Всеобщую песнь». На свете нет ничего, что должно исключить из круга поэзии. Например, сейчас почти не пишут о том, к чему раньше обращались чуть ли не все, — скажем, о луне. Надо и нам вернуться к луне, солнцу, ветру, вернуться ко всему, что есть в мире.

Газета «Насьон», выходящая в Буэнос-Айресе, высказала мнение, будто в «Одах изначальным вещам» Неруда хотел дать перечень всего сущего в мире. Поэт ответил: «Еще очень много дел… Как и всем поэтам, мне осталась вся вселенная и кое-что еще».

Кроме того, Неруда написал эту книгу, чтобы показать молодым поэтам, какой заряд прекрасного заложен в самых простых вещах.

В стихотворении «Человек-невидимка», предваряющем книгу, воплощена его поэтика тех лет. Он любит все, что написано поэтами прошлого, но посмеивается над их преувеличенным вниманием к собственному «я» — ведь это не дает им возможности заметить и другие местоимения. А его желание — быть со всеми: «Эту песню поет человек-невидимка, / он поет ее вместе со всеми людьми»[159]. Книга поражает разнообразием, как восточный базар. В ней есть все — оды Америкам, Анхелю Кручаге, артишоку, атому, буре, Сесару Вальехо, Вальпараисо, весне, взгляду на птиц, вину, воздуху, времени, Гватемале, дождю, жизни, зависти, земле, зданию, зиме, критике, каштану на земле, книге, лаборантке, Ленинграду, лету, луковице, любви, Мальвениде, меди, морю, надежде, народным поэтам, нити, номерам, ночи, огню, одежде, одиночеству, осени, печали, плодородию земли, помидору, простому человеку, простоте, птицам Чили, радости, Рио-де-Жанейро, синему цветку, спокойствию, супу из морского угря, счастливому дню, тревоге, третьему дню, хребту, часам в ночи, шепоту, энергии, ясности. Таков алфавитный перечень тем, как будто позаимствованный из энциклопедического словаря; но эта попытка доказать, что все они обращаются в золото поэзии, если, подобно царю Мидасу, их касается поэт.

Перечень представляется в самом деле исчерпывающим. Но поэт отвечает вызывающей улыбкой: «А я напишу еще одну книгу и назову ее „Новые оды изначальным вещам“». И в 1955 году он выпускает эту книгу в свет. Темы снова самые разные, иногда это вечные темы, иногда же они поражают своей необычностью, противоречат сложившемуся представлению о поэзии, например «Ода колючей проволоке», «Ода носкам», «Ода несчастливому дню», «Ода печени». Казалось бы, в этой второй книге од поэт, которого один критик назовет «вещистом», исчерпал до конца список всех возможных предметов.

Но нет, осталось много вещей, которые Неруда будет по-прежнему воспевать в одах. И то ли из озорства, то ли из полемического задора издаст еще и «Третью книгу од». Это поэзия неутомимого наблюдателя жизни. У себя в Исла-Негра он часто зовет меня побродить по лесу, в котором столько таинственного. Мы садимся. Вековые стволы испещрены шрамами, опутаны паутиной. Тишина. Лес словно замер, такое бывает в кино. Но потом, читая «Оду лесу», я понял: поэту от роду дано видеть то, чего не видят другие.

В своих произведениях Неруда сводит и литературные счеты. В 1956 году он пишет «Оду оскорбленному плуту» в ответ на критические выпады, которые считал безосновательными. В доме, выстроенном из его од, есть место всему, в том числе «Оде вальсу „На волнах“», вальсу, дорогому его сердцу, благоухающему забытым прошлым. Нашлось там место и «Оде счастливому путешествию» — о странствиях поэта по планете и возвращении к его большеглазой любви.