134. «Барбудос», вошедшие в историю
Объехав столько стран и столько всего написав, Неруда не спеша, пароходом, возвращается домой. Перед отплытием он отправил мне несколько строк из Марселя:
«11 ноября 1960. Замок Иф среди антилитературных волн. Молодые портовые поэты — все как родные братья. Старый порт — канаты и паруса. Чудесный порт Монте-Кристо, первого барбудо в истории. Завтра отплываем на Кубу. Надеюсь еще до наступления 1961 года наговориться взахлеб с кандидатом в депутаты от Исла-Негра. Обнимаем.
П. и М.
В Гаване мы будем 3 декабря. А Новый год, думаю, весело встретим в Чили, в „Себастьяне“».
12 апреля 1960 года, то есть чуть больше чем через год после победы Кубинской революции, на борту пакетбота «Луи Люмьер», следующего из Европы в Америку, Неруда заканчивает «Песню о подвиге». Автор предваряет книгу обращением к читателю, где есть такие строки: «Итак, я посвящаю ее освободителям Кубы — Фиделю Кастро, его соратникам, всему кубинскому народу. Я посвящаю ее всем тем, кто в Пуэрто-Рико и в остальных объятых пламенем странах Карибского бассейна сражается за свободу и правду, постоянно подвергаясь угрозе со стороны Соединенных Штатов»[185]. В этом же обращении поэт говорит: «Здесь я вновь исполняю — и с гордостью — свой долг поэта общественной пользы, иначе говоря, чистого поэта в буквальном смысле слова»[186]. Неруда хочет внести свой вклад: «Столько выстрадали наши народы, что мы дадим им слишком мало даже тогда, когда отдадим все»[187].
Стихи из своей карибской книги он читал по всей Латинской Америке. Неруда гордился тем, что был первым в мире поэтом, посвятившим свою книгу Кубинской революции, которую, несмотря на некоторые печальные недоразумения, поддерживал до самой смерти.
«Песня о подвиге» начинается стихотворением «Пуэрто-Рико — Пуэрто-Побре»[188]; оно навеяно, как рассказывает сам поэт, впечатлением, потрясшим его до глубины души, когда он еще юношей оказался в этой стране по пути в Ориенте. Пуэрто-Рико — край-заложник. В третьем стихотворении Неруда клеймит подонков, которые обесчестили кровь Сандино и семя, посеянное Рубеном Дарио. Неруда не дожил до победоносной революции в Никарагуа, но он предвидел ее, призывая «наследников шпаги разъяренной». «Сандино башней был, увенчанной знаменами, / Сандино был ружьем с зарядом упованья». Сомоса же для поэта — «предатель, / торгаш, палач…» Явился мужественный Ригоберто Лопес, вспыхнул, как молния, и угас. Таковы и горе и борьба в Центральной Америке. Убийство в Гватемале. «В Сальвадоре — смерть».
В четвертом стихотворении Неруда переносит читателя на Кубу. Появляется Фидель. «Фидель, пятнадцать храбрых и свобода / ступили твердо на песок прибрежный»[189]. Неруда вспоминает человека, которого видел издалека и вблизи, вспоминает сияющие глаза Кубы — он вспоминает Марти. А рядом с Марти, через годы и расстояния, различает облик нового вождя.
В Америку свобода пришла через Кубу. Десятистопная строка романса перекликается со староиспанским героическим эпосом. Поэт вновь возвращается к Пуэрто-Побре, вспоминает Венесуэлу, печальных карибских птиц, тягостные заседания в ОАГ, взрыв «Ла Кубр» в 1960 году. Он обращает свой взор на Панаму и Панамский канал, на продажную «свободную» прессу, вспоминает о том, как «в Буэнос-Айресе полиция вытащила меня из постели и бросила в тюрьму», и о том, что газеты в это время были сплошь заняты разводом какой-то голливудской звезды, арест же такого незначительного поэта, как Неруда, полностью замолчали. И теперь он возвращается к самой истине и достоинству, когда идет «плясать на перекрестки, / где пляшут негры, братья из Гаваны»[190].
Неруда просит «одной минуты задушевной песни / …в честь Сьерра-Маэстры». В стихотворении «Написано в 2000 году» он опять размышляет о Кубе:
…указывает мой вечерний разум
на Кубу, как на поднятое знамя
над сумрачным нашим полушарьем,
дождавшимся победы на рассвете[191].
В книге «Светопреставление» Неруда вновь вернется к Кубинской революции, воспоет поднятый кулак бородатых героев занимающейся зари: «Честь, слава и хвала / из праха возрожденным птицам / и профилю чеканному борцов».
Несколько лет спустя Неруда оказался в сложном положении в связи с письмом кубинских писателей{146}; однако в своих воспоминаниях «Признаюсь: я жил» он заявляет:
«Слепая точка, маленькая слепая точка не имеет особой значимости в контексте великих дел. Я, как и раньше, чту, люблю и воспеваю Кубинскую революцию, кубинский народ и его благородных героев».