159. Необыкновенная кампания

На следующий день Центральный Комитет определил состав штаба избирательной кампании и назначил меня его начальником. Нужно было повсеместно открыть агитационные участки.

Спустя несколько дней мы в первый раз отправились на Север. Выехали очень небольшой группой в сторону Арики, где во вторник 14 октября собралось множество народу — все хотели послушать Неруду, и, кроме того, все здесь требовали единства. В Икике, в четверг 16 октября, повторился такой же восторженный прием. Когда 19-го мы приехали в Антофагасту и вошли в гостиницу, нам сообщили, что командующий дивизией генерал Роберто Вио объявил о своем решительном отказе подчиняться правительству, которое тогда возглавлял христианский демократ Эдуардо Фрей. Вио расположился в казармах и выдвинул требования, представлявшие собой ультиматум властям. Мы не колебались ни секунды. Хотя мы и были в оппозиции, но защищали конституционное правительство. Всполошившийся сенатор от христианско-демократической партии обратился ко мне с просьбой о встрече. Он был так перепуган, что предложил встретиться в «тайном» месте — в кладовой кафе, расположенного в нашем квартале. Я пришел к нему и сообщил, что мы поддерживаем законное правительство. Он дрожал от страха и говорил о военных что-то чудовищное. Этот нервный сенатор по имени Хуан де Дьос Кармона позже стал одним из зачинщиков государственного переворота, свергнувшего конституционного президента Сальвадора Альенде, и действовал как агент пиночетовской диктатуры.

В городке царила тревожная атмосфера, но тем более надо было срочно организовать митинг. Народ запрудил весь центр города — длинные кварталы улицы Латорре. Неруда прочитал одно стихотворение и, кроме того, призвал всех защищать законный режим от мятежа. Он обратился к своему испанскому опыту, сравнив мятеж Франко в Африке с опасным пронунсиаменто[208] путчистов, происшедшим теперь в Антофагасте. Это был призыв к бдительности.

Мы вернулись в гостиницу очень поздно и сильно возбужденные. Сопровождавшая нас корреспондентка «Сигло» Лихейя Балладарес расхрабрилась и уехала в тот же вечер брать интервью непосредственно у мятежного генерала. Он на многое открыл ей глаза, под спокойной поверхностью политической жизни стало видно илистое дно. Неруда слушал и делал записи на салфетке.

Наверно, для того чтобы разрядить обстановку, он стал сочинять всевозможные варианты имени Лихейя. Он превратил ее имя в стихотворение, которое свидетельствовало о раскрепощающей силе слов и звуков, — в своего рода поток свободных ассоциаций. Игра словами была для него отдыхом, короткой передышкой воина во бремя изнурительной битвы. Стихотворение называется «Сонет ошибок». У Лихейи там множество имен: Лихентурия, Лихентина… Ликосигла, Лихента, Липрофеса, Личуга, Литемука, Лилинарес…

С нашими товарищами он объездил очень много мест. Я сопровождал его в поездке по центральным районам. Мы были в Паррале и Чильяне, родных местах Пабло и Матильды, расположенных поблизости друг от друга. Но самое далекое путешествие мы совершили 18 октября в Пунта-Аренас. Там все иное, поехать туда — все равно что отправиться в норвежский порт или в Мурманск, а может, и в путешествие к антарктическому Полярному кругу. Наступила весна. Снег уже сошел. Выступление в театре совпало по времени с концертом прекрасного оркестра — великолепного ливня. И с солистом поэт был близко знаком — с проливным дождем он встречался не раз. Ударные инструменты барабанили по крыше и заглушали голос оратора в зале. А он задержал свое выступление на несколько минут и вежливо молчал, чтобы послушать знаменитое контральто своего детства — голос воды, ниспадающей с неба.

На обратном пути, в самолете, он устроился возле иллюминатора. Началась болтанка, и, поскольку я весь напрягся и сжал кулаки, он с видом старого воздушного волка посоветовал мне: «Надо делать все наоборот. Расслабься». Затем он погрузился в созерцание пейзажа безбрежной и пустынной Патагонии, земли необетованной, изрезанной узкими заливами и возвышенностями, с загадочными озерами, с тысячью островов и таинственных равнин, где человек мог бы укрыться в разгар вселенского катаклизма и основать новую цивилизацию. Он сказал мне об этом. Я выслушал так, как слушают чудесную, неправдоподобную фантазию мечтателя. Но я ошибся. Он глядел на эту прекрасную девственную землю не для того, чтобы вести бессмысленный разговор, но потому, что тогда работал над поэтической утопией, завладевшей его душой. Он думал о книге и смотрел вниз, на землю, не как географ, а, скорей, как драматург, который на время стал географом, чтобы в точности разместить на земле персонажей своего сочинения.

Никогда еще в Чили не было такого замечательного кандидата. Страна заслужила такого Руководителя, который открыл ей ее собственную сущность и, как никто другой, способствовал созданию целостного образа прекрасного народа, призванного воплотить великие мечты человечества. Своей поэзией Неруда создал нерудовскую Чили. Эта страна вся еще была в будущем. Кандидат опередил свое время. То еще не был его президентский час. Он действительно заслужил его, но пережить — не пережил. Кроме того, он и с самого начала знал, что участвует в первом этапе грандиозной эстафеты. Он хотел бы передать факел единственному кандидату, когда все участники забега пришли бы к единодушному решению поддержать кандидатуру левых сил. Когда этот, потребовавший много трудов процесс достиг кульминации, удовлетворенный Неруда вручил свой факел Сальвадору Альенде. Он не только исполнил свой долг, он отдал все силы ради триумфа нашего общего знаменосца.