77. Про́клятые города

В ту пору, когда Неруда приехал в Темуко на похороны отца, к нему от имени города, да и всей провинции, обратилась с настоятельной просьбой весьма представительная делегация. Донельзя взволнованные ходатаи растрогали Неруду. «Лишь вы один можете нам помочь! Вы один способны ее уговорить». Кого же он должен уговаривать? Да ту сеньору в длинном платье темно-песочного цвета, в туфлях на низком каблуке, которая приносила ему, еще зеленому юнцу, книги русских писателей, а однажды, когда он наконец с ней встретился, сразу признала в нем поэта милостью божьей.

Представители мэрии и Управления по делам школ пребывали в полном отчаянии. Габриэла Мистраль должна была проехать поездом из горного аргентинского курорта Берилонго через Темуко, но отвергла все просьбы, все мольбы темукцев остановиться хоть на пару дней в их городе или провести там несколько часов. В Темуко давно уже казнились за нанесенное Габриэле Мистраль оскорбление и жаждали искупить перед ней вину при первой возможности. Было решено устроить прославленной поэтессе торжественную встречу, на которой ее бы приветствовали все жители города, а школьники спели бы ее ронды.

Габриэла Мистраль ответила решительным отказом. Она вообще не желала никаких почестей, а от жителей Темуко — и подавно. У нее были старые счеты с этим городом. И она, женщина с твердым, крутым нравом, давно высказала все это в словах, напечатанных под одним из стихотворений в книге «Отчаяние». В свое время, после первой публикации этого стихотворения, кто-то из темукских «ценителей» весьма язвительно прошелся по поводу Габриэлы, и она посчитала это грязным и вероломным поступком. И не простила! Внесла город Темуко в список проклятых городов, проклятых, как в Библии. Подробно обо всем мне рассказал сам Неруда… Габриэла Мистраль верила, что в ее жилах течет кровь пророков. В ней пылал огонь мстительного, карающего бога, который жестоко наказывал всех хулителей, всех неправедных. Она поклонялась этому богу, очищающему от скверны все живое. Это он, ее бог, повелел безжалостно уничтожить огненным дождем Содом и Гоморру.

Зная все это, Неруда понимал, что ему поручили нелегкое дело. Но он был последней надеждой растерянных темукцев. Они верили, что он сумеет переговорить с Габриэлой, как поэт с поэтом, наконец, как ее давний друг. И тогда она непременно согласится пробыть хоть час-два в городе, где с нетерпением ждут встречи с ней, чтобы выразить ей всю свою любовь и почитание.

В то время между Темуко и горным аргентинским курортом не существовало телефонной связи. Как выяснилось, единственный способ поговорить с Габриэлой — радио, которое только-только появилось в южной провинции. Сеньор Майо, тогдашний владелец радиостанции, сумел связать Неруду с Габриэлой Мистраль. Пабло вложил весь жар своего сердца в слова, обращенные к поэтессе. И не столько потому, что хотел добиться ее согласия, сколько потому, что действительно преклонялся перед ее поэзией. Габриэла упорствовала, возражала, но, поддавшись уговорам, пошла на маленькую уступку. Пусть будет так: когда поезд остановится в Темуко — а это всего десять-пятнадцать минут, — она выйдет к дверям вагона или сойдет на перрон, чтобы приветствовать всех собравшихся. Неруда добился немногого, но и на том спасибо.

В тот день задолго до прибытия поезда на вокзале собралось полно людей, чтобы увидеть женщину, ставшую живой легендой, и услышать из ее уст хотя бы несколько слов. Чинно выстроились школьницы — они споют песни на ее стихи, а потом, когда запыхтит паровоз, вместе со всеми помашут ей на прощанье.

Однако Габриэла Мистраль не сошла на перрон и даже не показалась в дверях вагона. Окно ее купе было плотно зашторено. Никто не увидел поэтессу. И она никого не увидела. Так и не вычеркнула город Темуко из списка проклятых городов. Содом и Гоморра! Расплавленная сера и огонь. Нет, Габриэла не обернется назад и не станет соляным столбом. «Пусть дым восстанет из земли, как из печи раскаленной…»

Неруда рассказывал мне все это без тени осуждения. Габриэла относилась с неприязнью не только к Темуко. Многое в Чили раздражало ее, коробило. В одном из писем Габриэла Мистраль сказала, что, решись она безвыездно жить в Чили, некоторые из ее земляков, при их поразительной бесцеремонности и бестактности, через месяц-другой превратили бы ее в «Габи».

Эта женщина с крестьянскими корнями говорила: «Многие чилийцы полагают, что вся культура — от учености, от степени бакалавра, но она, культура, — от матери-земли». Габриэла Мистраль жаловалась, что ее одолевают анонимными письмами, «немыслимо пакостными и злобными». Поэтесса всегда резко осуждала чувство расового превосходства, которое открыто выражали некоторые чилийцы, да и вообще латиноамериканцы. Таких людей Габриэла Мистраль называла «ублюдками». «Они кричат, надрывая горло, о своем чисто европейском происхождении, а я вижу по их отливающим синевой скулам, по маслянистому блеску черных волос и по разрезу глаз, — с каким благородством, как гордо в них проступают те капли таинственной азиатской, индейской крови, от которой они так неистово открещиваются… Этих людей надо сторониться — они фальшивы». И Неруда полностью с ней согласен. Яркое тому подтверждение — все его творчество. Он навсегда запомнил завет Габриэлы: «Не допускать, душить, уничтожать малейшие проявления ксенофобии, которые возникают на наших землях».

Ее ужасала безраздельная тупая власть военщины, равно как и бессилие, непоследовательность напуганных демократов: «Я страшусь за судьбу наших испаноамериканских народов. Я вижу, как у нас попеременно сменяют друг друга годы потрясения и годы застоя. Вижу, как от высокомерного всевластия, от безграничной диктатуры, разъедающей сознание и душу, мы переходим к бесплодной демократии, вялой, лишенной политического зрения, стержня, понимания существа социальных задач». Габриэла Мистраль считала, что в Чили ее творчество не получило должного признания: «Чили — страна, где меня меньше всего знают… меньше всего читают».

Она затаила гнев на своих обидчиков и хулителей. В речи по случаю вручения Нобелевской премии Габриэла вспомнила, как ее, маленькую школьницу, забросали камнями и разбили голову в кровь по наущению учительницы, которая, ничтоже сумняшеся, обвинила ее в воровстве. Габриэла Мистраль вспомнила и другое… В городе Серене впервые ввели метод тестов для определения умственных способностей детей школьного возраста. И вот насчет нее — Габриэле было тогда двенадцать лет — высоконаучная комиссия вынесла однозначное решение: «Полная неспособность к постижению школьной науки». Поэтесса не забыла и этой обиды. В корзину памяти, где хранились все нанесенные ей оскорбления, попал и журнал «Сусесос», которым в 1917 году завладел некий сеньор и в течение полугода ежедневно отравлял жизнь поэтессе самой непотребной хулой. Из ее памяти не изгладилось еще одно печальное событие. В 1922 году она по приглашению мексиканского правительства должна была уехать в Мексику. Узнав, что у нее нет средств на поездку, депутат парламента Луис Эмилио Рекабаррен, основатель Коммунистической партии Чили, внес на рассмотрение палаты депутатов предложение о выдаче Габриэле Мистраль дотации в размере пяти тысяч песо. В ответ последовали иронические смешки и колкие замечания, хотя каждый знал, что все офицеры армии и флота то и дело отправляются в Европу на казенный счет.

Габриэле Мистраль мало проклятых городов, она в гневе на всю страну в целом, где властвуют злобные боги, пожирающие собственных детей.