161. Поэт и век

Стихи сочинены. Книга только что написана. И вот он уже в новой «скачке». Он борется с тенью и с самим собой. «Огромных усилий» стоило ему «Светопреставление» — целых 280 страниц. Это разговор с XX веком. «Камо грядеши?» К божественной революции? Это век бомб, «вспыхнули люди, насекомые, рыбы»[211]. Век войн, век исчезнувших бесследно людей. Но Неруда родился именно в этом веке. Он его гражданин. И был свидетелем всего происходящего. Он и наслаждался, и страдал. Его ранила смерть Че. Он прошел его путями. Познал его одиночество, носивший его ветер, его преображение. Люди своего века, они оба «звездочеты». Еще ребенком Неруда научился разглядывать осколки бутылочного стекла, собирать гнутые гвозди: он хотел вернуть прозрачность стеклу и жизнь металлу. Но больше всего он любил воздушных змеев с трепещущими хвостами, этих обвенчанных с небом комет. Он определяет самого себя как поэта-работягу, искателя редчайшей розы, влюбленного в зверей, друга лошадей и собак. Двадцатый век был веком освободительных революций и революции освобожденного от всех запретов пола.

Он говорит о своих любимых писателях. «Поет Кортасар свою молитву / под аргентинской беспомощной тенью / в своей церкви изгнанника». Здесь есть стихи, посвященные Хуану Рульфо из Анауака, Карлосу Фуэнтесу из Морелии, Мигелю Отеро с берегов Ориноко. Есть стихи, посвященные Сабато, ясному и подземному; Онетти, залитому лунным светом. Стихи, посвященные парагвайцу Роа Бастосу и, конечно же, Гарсиа Маркесу, этому вулкану, извергающему сны, как вулкан извергает лаву.

Этот век — трагический, век обездоленных, век изгнанников. Он хотел бы жить сто лет — жить и петь свой век.