170. Красные кровяные шарики

6 ноября 1971 года я получаю от Матильды письмо, в котором она пишет, что ее тревожит предстоящая поездка в Чили. Пабло должен был провести на родине месяц и несколько дней прожить в Сантьяго в гостинице, но теперь, после присуждения ему премии, это просто не получится: в отеле уединение невозможно.

«Думаю, мы обязаны хоть немного защитить его от назойливых визитеров. Пабло пока еще очень слаб, выздоровление идет медленно. Из-за этого „землетрясения“, Нобелевской премии, у него много хлопот. В Чили ему очень хочется, а я думаю, разумно ли это?»

Наконец и сам Неруда убеждается, что ехать пока не стоит. Об этом он сообщает мне в письме от 20 декабря.

«Дорогой и далекий Володя! Писать тебе нет смысла, отвечаешь ты еще реже, чем я. В Стокгольме я получил телеграмму от Лучо. Я рад, что могу не ехать после изнуривших меня хлопот с премией. Но мне хотелось бы больше знать о делах. Не мог бы ты прислать мне информацию с кем-нибудь из тех, кто сюда поедет; Бернстейны и прочие нагоняют тучи, усердно хлопая крыльями».

Дело в том, что после присуждения Нобелевской премии началась безудержная публикация его произведений без ведома автора.

«Я рассматриваю это, — пишет мне Неруда, — как вмешательство в дела Лосады, который был для меня большим великодушным другом. От него со всех сторон требуют разрешения на публикацию… В конце концов, это просто бандитизм. Ты должен мне все рассказать о своих поездках. Может, тебе удастся завернуть сюда и немного передохнуть. Как мне распорядиться тем, что я приготовил для твоих домашних? Послать? Или сохранить? Меня беспокоит твое молчание. Ведь должна же быть какая-то причина? А пока обнимаем Элиану и Марину. Очень хотелось бы с тобой повидаться. С нежностью, П.».

Неруда буквально погибает в «старом мавзолее» (так он называет здание посольства) на улице Ля-Мотт-Пике. Получив премию, он прежде всего подумал о том, что нужно купить дом за городом, быть поближе к природе. Он долго искал и наконец нашел то, что хотел. Неруда приобретает дом в Нормандии. «На покупку уйдет почти вся премия, потому что в этой прекрасной Франции все дорого. Но так ли иначе, я кое-что отложил для нашей общей родни. Дом находится в полутора часах езды от Парижа, есть вода и лес. Завтра мы там впервые ночуем, хотя еще ничего не заплатили (лауреату все позволено). Дом прекрасен, как сон, но пока у него нет имени. Хоть бы ты вырвался сюда со своим выводком, отдохнул бы от совещаний и выборов».

Он снова возвращается к мысли поехать в Чили.

«Я хотел бы провести январь в Чили с Косолапкой, ограничившись самым минимальным количеством официальных торжеств. Как это сделать? Может, устроить одно большое собрание? Вам решать. Между нами, я ослаб, и мне нужны переливания крови. Красных шариков — всего три миллиона. Впервые начало сдавать сердце и понадобился кардиолог с лекарствами. Мне говорят — отдохни. Но как? И когда?

Я рад премии — и за себя самого, конечно, и за нашу дорогую партию. Пике мне говорил, что впервые ее удостоился член какой бы то ни было компартии. Я счастлив, что благодаря столь великолепной красной пилюле заставил всю эту чернь подавиться ее антикоммунизмом. (Среди прочих поздравлений телеграмма от посла США в Париже (!).) Ради этого стоило жить, пусть и через силу».

Неруда стремится к тому, чтобы его поэзия дошла до каждого чилийца, и потому настаивает на дешевом издании с большим тиражом.

«Лосада предлагает мне издать небольшую антологию (без прибыли для него и гонорара для меня) для школ или профсоюзов, то есть для бесплатного распространения. Если идея вам нравится, ее можно будет реализовать во время моего приезда и организовать затем массовое распространение, примерно миллион экземпляров, но пусть партия предложит осуществить эту идею, скажем, Министерству образования. Кто будет составителем? Может, Лойола? Во всяком случае, если уж делать, то безвозмездно — это условие для меня дороже всех коммерческих сделок, которые довели Лосаду до неврастении.

Не знаю, что еще тебе сказать, а потому обнимаю всех товарищей из ЦК, Лучо, Лили и особенно от всего моего (усталого?) сердца — Элиану, Марину и тебя. Пабло.

Не помню, чтобы я писал такие длинные письма!»