В “Последних новостях”

Я знал, что ничего из этого не выйдет: “все места заняты”. Но все ж, думая что-нибудь подработать, поехал в “Последние новости”. Все-таки газета напечатала несколько отрывков из “Прыжка в Европу”, сообщала о моем аресте и освобождении (в № 4490 в июле 1936 года “Последние новости” дали заметку: “Роман Гуль: После почти месячного заключения в концентрационном лагере Роман Гуль, об аресте которого в Германии мы в свое время сообщали, освобожден”). Стало быть, мой приход не будет уж так “ни с того ни с сего”. С П.Н.Милюковым я познакомился еще в Берлине. Обменялся письмами. К тому же я хотел просить Милюкова, как и Гучкова, и Бурцева, и Церетели, помочь мне их подписями под прошением о въездной визе во Францию из Германии моей семье.

Я созвонился с Павлом Николаевичем. Он назначил приехать в редакцию к шести вечера. И захватив с собой (на мой взгляд сенсационную) статью “Кто убил генерала И.П. Романовского”, поехал. Об убийстве генерала Романовского точных сообщений в печати не было. А на меня “упал некий апельсин”. У Я.Б.Рабиновича я познакомился с его другом, русским ученым-египтологом, автором труда “Термины, обозначающие "сердце" в египетских текстах”, А.Н. Пьянковым. Он изучал тексты на фараоновых гробницах Египта. Был он собеседник интересный: блестяще образованный, иронически-живого ума, острослов уайльдовского типа. По душе человек хороший. И когда за чайным столом у Я.Б. я рассказал, что поеду на днях в “Последние новости” поговорить о помещении литературных статей, А.Н. перебил: “А хотите, Р.Б., я вам дам такой материал, какой они у вас с руками оторвут?” — “Очень хочу”. Пьянков рассказал, что у него есть собственноручное письмо убийцы генерала Романовского — поручика Харузина о том, как он убил генерала, есть официальные документы о личности Харузина и даже его фотография. Это действительно была “сенсация”, ибо ни фамилия убийцы нигде никогда не называлась, ни точные обстоятельства убийства не были рассказаны. Оказывается, Пьянков и Харузин были друзья детства, вместе учились в гимназии в Москве, и когда после убийства генерала Романовского Харузину нужно было куда-то скрыться (скрылся он неудачно, его где-то кто-то тоже убил), он пришел к старому другу и оставил ему весь этот материал в большом конверте, запечатанном сургучом, с просьбой, если он, Харузин, погибнет, — вскрыть. Через много лет Пьянков вскрыл конверт, а сейчас предложил мне все опубликовать.

Редакция “Последних новостей” помещалась в центре Парижа, на 26, рю Тюрбиго, на втором этаже. В первом — какое-то грязноватое бистро, Dupont (“chez Dupont tout est bon”), куда сотрудники газеты спускались пить кофе, пиво, закусывать. Вошел в редакцию. Помещение многокомнатное, но весьма непрезентабельное. Встретил меня сидевший у телефона высокий, довольно невыразительный человек. Я уже знал, что это талантливый поэт Антонин Ладинский.

О чем ты плакала, душа моя,

Вздыхая за решеткой бытия?

Куда рвалась, как пленница в слезах,

Искала выход голубой впотьмах?

В какие небеса взлетала ты

Из этой непроглядной темноты?

Я знал, что Ладинский тяготился работой телефонного мальчика и первого, принимающего посетителей. Он меня сразу спросил о цели моего прихода. Я назвал себя. Он сказал, что меня знает. Я сказал, что знаю его. Поздоровались. Он добавил, что Павла Николаевича еще нет, но он доложит обо мне его помощнику И.П.Демидову. Войдя в какую-то комнату, он тут же вернулся, проговорив:

— Проходите, пожалуйста, сюда. Игорь Платонович вас примет.

Я вошел. Комната большая, полупустая, в конце за столом сидит необычайно худой и очень смуглый пожилой человек, сразу же мне не понравившийся. А стиль, в котором он меня принял, показал, что человек и не очень умен, и не очень хорошо воспитан. Увидев меня, Демидов, как-то по-чиновничьи поджавшись, поднялся в струнку и нарочито сухим тоном недовольно произнес:

— Чем имею честь вам служить?

“Ах, вот ты какой, — подумал я, — так ты, стало быть, еще и дурак!” И совершенно в том же тоне я ему ответил:

Покорно благодарю. Ничем. У меня свидание с Павлом Николаевичем в шесть часов. Павла Николаевича нет. Вы можете подождать его здесь. Покорно благодарю.

Позднее, когда я читал воспоминания А.В.Тырковой-Вильямс (“На путях к свободе”), я понял, почему Милюков взял к себе в помощники такого Демидова. Очень близко знавшая Милюкова Тыркова писала: “Он подбирал свое ближайшее окружение, привлекая людей не столько крупных, сколько услужливых, преданных”. Таким “услужливым” явно был и Демидов.

Я сел на самый близкий к выходу из комнаты стул. Тон неумного Демидова мне был ясен: сменовеховец, человек из концлагеря, Бог знает за что там его посадили, вообще может быть, какая-то темная личность. Раскрыл газету, стал читать, не обращая на Демидова внимания. Мимо двери проходили разные сотрудники, некоторые бросали на меня “взгляд не без любопытства”. Наверное Ладинский сказал обо мне в редакционной комнате, подумал я. Так прошел, бросив “взгляд”, А.А.Поляков, я его знал по виду. Других не знал. Но вдруг в дверях остановился М.А.Алданов и сразу подошел ко мне. Его я, хоть и поверхностно, знавал по Берлину. Алданов поздоровался и отозвал меня в коридор. Тут он сразу стал расспрашивать о концлагере. Я ведь тогда был единственный человек в Европе, кому удалось побывать в гитлеровском кацете. Алданов расспрашивал подробно, как “историческому романисту” и подобало. Вдруг он спросил:

— А вас били?

Вопросом я был поражен. Ведь Бунин называл Алданова “последним джентльменом русской эмиграции”, а вопрос был “верхом бестактности”. Ведь если б меня и били, неужели я стал бы рассказывать об этом Алданову? Но меня не били. И своим “нет” я даже, кажется, разочаровал его. Алданов расспрашивал меня долго обо всем. А я, глядя на него, думал, как он изменился за десять лет: потолстел, обрюзг, ни следа былой элегантности и красивости. Когда же я сказал ему, что привез статью об убийстве генерала Романовского, Алданов тут же повел меня к главному “махеру” газеты А.А.Полякову. “Это по его части, а Павлу Николаевичу он уж покажет”.

Старый газетчик А.А.Поляков, сотрудник еще сытинского “Русского слова” в Москве, а потом в Петербурге, кажется, “Биржевых ведомостей”, сидел за столом, заваленным рукописями, корректурой, вырезками. Но когда Алданов сказал ему о теме моей статьи, он сразу, как хорошая гончая, заинтересовался, по нюху почуяв, что это действительно сенсационный, подходящий материал. Я дал ему и статью, и подлинники документов, и фотографию Харузина. Все это он бегло просмотрел, скрепил скрепкой, сказав: “Да, это может быть интересно”. Я просил его (Христом-Богом) об одном, чтоб по напечатании статьи он вернул мне оригиналы документов и фотографию. Поляков, конечно, уверял, что вернет. Но это была неправда. Ни одного подлинника документов он так и не вернул: “Куда-то забозлал, не нахожу!”, — довольно грубо отговаривался он. Слава Богу еще, что я получил назад фотографию Харузина, которая в газете не была напечатана. А документы Поляков, видимо, присоединил к собственному архиву как уникальные.

Моя статья “Кто убил генерала И.П.Романовского” появилась в “Последних новостях” очень быстро. И так как это убийство почти не было освещено, я считаю правильным привести ее полностью, как исторический документ. Вот она:

КТО УБИЛ ГЕНЕРАЛА РОМАНОВСКОГО

5 апреля 1920 года в Стамбуле, тогда еще Константинополе, в биллиардной комнате русского посольства выстрелом из револьера был убит начальник штаба Добровольческой армии генерал И.П.Романовский.

Это таинственное убийство русского генерала русским офицером, происшедшее под конец борьбы Добровольческой армии, ошеломило тогда не только русскую эмиграцию, но и иностранцев в Константинополе.

Попытки выяснить, кем было подготовлено это позорное для русских убийство, кто были его вдохновители и, наконец, кто был тот “офицер в светлой шинели мирного времени”, фактический убийца генерала Романовского, — остались тщетны.

Прошло без малого шестнадцать лет. Но ответы на эти вопросы представляют и посейчас бесспорный общественный и политический интерес.

Недавно мне переданы лицом, заслуживающим абсолютного доверия, документы, до известной степени приподнимающие покров над этим загадочным преступлением. Лицо, передавшее документы, хорошо знало русские константинопольские круги, в которых вращался убийца генерала Романовского, а самого убийцу знало с гимназических лет. Этому лицу убийца и оставил приводимые здесь документы и сам рассказал, как он убил генерала Романовского.

4 апреля 1920 года, после сдачи главного командования генералом Деникиным генералу Врангелю, от берегов Черного моря отошел английский миноносец, увозя на своем борту покинувшего Добровольческую армию ее бывшего главнокомандующего и его бессменного начальника штаба генерала И.П.Романовского.

В сопровождении английского генерала Хольмана А.И.Деникин и И.П.Романовский плыли в Константинополь. За английским миноносцем шел французский, на котором были адъютанты и офицеры свиты.

О прибытии генералов Деникина и Романовского в Константинополь официально ничего не сообщалось. Вероятно, из предосторожности. Даже русский военный агент в Константинополе, генерал Агапеев, узнал о приезде бывшего главнокомандующего и его начальника штаба только в самый последний момент от военно-морского агента, капитана 2-го ранга Щербачева.

Но это — официальные круги. Тайная же крайне-правая монархическая организация, группировавшаяся вокруг русского консульства в Константинополе, уже наметившая своей жертвой генерала Романовского, прекрасно знала, кого везет на борту английский миноносец.

Это подтверждается тем, что взявшийся за выполнение убийства член этой организации, поручик из информационного отделения отдела пропаганды при особом совещании при главнокомандующем, убил Романовского сразу же по приезде его в Константинополь.

Было ли обставлено убийство тщательной конспирацией? Нет. Главнокомандующий английскими войсками в Константинополе, генерал Мильн, после убийства вызвавший к себе генерала Агапеева, в резкой форме упрекал последнего за непринятие им мер к охране генерала Романовского, заявляя: “О большом заговоре на жизнь Романовского знали все!”.

Если об этом знали англичане, то, разумеется, русские могли знать еще лучше. Тем не менее, никаких мер охраны принято не было, ибо, как сообщает генерал Агапеев, он узнал о приезде Деникина и Романовского в последний момент.

О том, что это убийство “висело в воздухе”, говорит и тот факт, что как только английский миноносец с генералами Хольманом, Деникиным и Романовским прибыл к пристани Топханэ, генералов, одновременно с военным агентом Агапеевым, встретил и офицер английского штаба, пытавшийся предупредить о грозящей опасности.

Об этом предупреждении генерал Деникин пишет так: “Англичанин что-то с тревожным видом докладывает Хольману. Последний говорит мне:

— Ваше превосходительство, поедем прямо на английский корабль.

Англичане подозревали. Знали ли наши? Я обратился к генералу Агапееву:

Вас не стеснит наше пребывание в посольстве… в отношении помещения? Нисколько. А в… политическом отношении? Нет, помилуйте…”

И генералы Деникин и Романовский поехали в русское посольство. Но перед зданием посольства, ожидая Романовского, уже прохаживался высокий худой поручик “с желтым лицом”, одетый “в светлую шинель мирного времени”. Это и был член тайной крайне-правой организации, вынесшей смертный приговор Романовскому.

Когда Деникин и Романовский подъехали, у здания посольства собралась группа офицеров, их жен, здесь же были сложены чемоданы. В группе стоял и поручик-убийца, с заряженным парабеллумом в кармане.

Генерал Романовский вошел в помещение русского посольства. Офицер “в светлой шинели мирного времени” пошел за ним. Обстановка для убийства складывалась благоприятно. Романовский вошел в биллиардную комнату, в которой не было решительно никого. За Романовским вошел в биллиардную и высокий офицер, нагоняя генерала. И когда Романовский был почти уже у двери, офицер окликнул его: “Генерал!”.

Романовский обернулся. В этот момент, выхватив парабеллум, “офицер в светлой шинели” с двух шагов разрядил его в Романовского. Романовский упал, обливаясь кровью. А офицер бросился назад к двери. Но тут произошла частая в подобных случаях странность. Вместо того чтобы бежать к выходу, убийца почему-то бросился наверх по лестнице посольства (он сам этого не мог объяснить). Первая дверь, которую он попробовал растворить, оказалась заперта. Тогда убийца бросился этажом выше, но здесь прямо ему навстречу вышла неизвестная дама (она была единственным свидетелем, видевшим убийцу). Увидев перед собой даму, убийца пришел в себя и, вместо того чтобы бежать дальше наверх, овладев собой, спокойно спустился с лестницы, вышел, сел на подходивший в этот момент трамвай и уехал к себе на квартиру, находившуюся в Шишли.

Так рассказал обстановку убийства сам убийца, поручик Мстислав Алексеевич Харузин, служивший в информационном отделении отдела пропаганды особого совещания при главнокомандующем вооруженными силами на юге России.

Вот его удостоверение:

“УДОСТОВЕРЕНИЕ № 352

Дано сие поручику Мстиславу Алексеевичу Харузину в том, что он действительно состоит на службе в константинопольском информационном отделении отдела пропаганды особого совещания при главнокомандующем вооруженными силами на юге России, что подписью с приложением казенной печати удостоверяется. Константинополь, 6 сентября 1919 года (н. ст.). Вр. и. д. начальника отделения

Г.Курлов

Секретарь (подпись неразборчива)”.

Рассказ М. Харузина об убийстве почти целиком подтверждается и результатом следствия, сообщаемым генералом В.П Агапеевым в статье “Убийство генерала Романовского”. Из сообщений же генерала А.И Деникина можно добавить, что Романовский пошел через биллиардную комнату, дабы, в отсутствие адъютантов, самому распорядиться о подаче автомобиля, ибо ни Деникин, ни Романовский не могли оставаться в помещении русского посольства, так как русский дипломатический представитель (г. Якимов? — Р.Г.), несмотря на приглашение генерала Агапеева, в помещении генералам Деникину и Романовскому отказал.

Дальнейшие события в связи с убийством известны. Оно вызвало необычайное возмущение в кругах союзного командования, особенно у англичан. Предполагая, что со стороны этой же организации может произойти покушение и на жизнь генерала Деникина, генералы Мильн и Хольман ввели немедленно английские войска в здание русского посольства для охраны генерала Деникина.

В тот же день генерал Деникин перешел на английское судно, а на другой день отплыл на дредноуте “Мальборо” в Англию.

Лица, прекрасно знавшие тогдашнюю константинопольскую обстановку, говорят, что установить личность убийцы не представляло, конечно, решительно никакого труда. Но английское следствие, не пролив света на убийство, оборвалось потому, что англичан детальное расследование этого дела не интересовало — не их территория, не их жертва, не их убийца.

Русское же следствие тоже оборвалось, но, вероятно, по другим мотивам.

И “где-то наверху” было решено дело потушить, а убийцу скрыть, отправив его из Константинополя. Такая отправка Харузина была тем более легка, что он был очень близок к русскому константинопольскому консульству.

Консульство быстро помогло Харузину получить “командировку” к Кемаль-паше в Анкару для “установления связи с начинающимся кемалистским движением”. Но и с этой командировкой Харузин не торопился. Он выехал только через месяц после убийства генерала Романовского.

В это время Кемаль-паша отбивался от греков. Путешествие в Анкару представляло большой риск. Возможно, что лица, посылавшие Харузина, учитывали этот риск, полагая, что из этой поездки “на тот свет” Харузин, может быть, и не вернется. Так и вышло. Харузин действительно не вернулся. (От какой пули погиб убийца генерала Романовского, от греческой ли, турецкой или просто бандитской, неизвестно).

Вещи Харузина оставались на квартире в Шишли. Прошел месяц, два, три, полгода. Сначала о Харузине в офицерских кругах появлялись легенды, что он действует у Кемаль-паши под именем Кару-Зен. Но легенды таяли. И, наконец, выяснилось, что Харузина нет в живых.

Тогда лежавший в его вещах конверт, запечатанный сургучной печатью, был вскрыт. В конверте был лист бумаги, на котором рукой Харузина было написано следующее:

“СООБЩЕНИЕ

Сообщаю, что 5 апреля 1920 года, в 5 ч. 15 м. дня, в биллиардной комнате русского посольства в Константинополе из револьвера системы “парабеллум” мною убит двумя выстрелами генерал Романовский. Подтвердить могут лица, видевшие факт и узнавшие о нем немедленно.

Мстислав Харузин”.

Зачем писал Харузин это “сообщение”? Но тут мы уже переходим к психологии убийцы и спускаемся даже в подвалы некой “достоевщины”.

Мстислав Алексеевич Харузин родился в 1893 году в состоятельной интеллигентной семье. В 1912 году он окончил в Москве гимназию имени Медведниковых. Его отец, человек крайне правых, “черносотенных” убеждений, был сенатором. По окончании гимназии Харузин поступил в Лазаревский восточный институт, где посвятил себя изучению турецкого языка и Турции. Занимался он также археологией. Увлечение Востоком заставило Харузина в 1914 году поехать в Египет. Война застала его в Константинополе. Вернувшись в Россию, он поступил не в строевые части, а в отряд Красного Креста. В 1915 году Харузин поступил в Михайловское артиллерийское училище, которое и окончил перед революцией.

В Добровольческой армии Харузин все время работал во всевозможных “секретных”, “особых” и “разведывательных” организациях, принадлежа к распространенному типу тыловых “контрразведчиков”. Убивший боевого генерала Романовского, участника мировой войны, участника “ледяного похода” и всей последующей борьбы Добровольческой армии, Харузин сам никогда на фронте не был и войны не видел. Его жизнь проходила в тыловой атмосфере конспираций, подпольщины, заговоров и интриг, ведшихся самыми темными закулисными элементами армии. Бот еще одно удостоверение Харузина:

“Начальник отдела генерального штаба

военного управления.

10 ноября 1919 года.

№ 942 (оу), г. Ростов-на-Дону.

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Предъявитель сего, поручик Харузин, действительно командирован особой осведомительной организацией в города Северного Кавказа (Владикавказ, Грозный, Темир-Хан-Шура, Петровск, Дербент) для ознакомления с положением горских народов. При нем следует Махамед Акуджи. Начальник военного управления просит оказывать ему содействие. Что подписью и приложением казенной печати удостоверяется.

За начальника отдела генерального штаба, генерального штаба полковник (подпись неразборчива).

За начальника особого отделения генерального штаба

полковник (подпись неразборчива)*.

Как владеющий восточными языками, Харуэин отправлялся не только на Кавказ, но и в Туркестан и в Турцию. Турцию Харузин особенно любил и даже “считал себя турком”', действительно собираясь стать мусульманином.

Работа во всяческих тайных организациях, разумеется, давала и неуравновешенности, и всем странностям Харузина богатую пищу. Близко знавшие Харузина отмечают в нем крайнее позерство и манию величия, хотя бы геростратову. Никогда не видавший боев, Харузин нередко высказывал близким желание “попробовать волю” — “убить”.

Для тайной террористической монархической организации, в которой состоял Харузин, он был сущий клад. Этот обремененный “маниями” человек был чрезвычайно подходящ для роли выполнителя террористического акта. Наряду со многими завиральными идеями, Харузин считал также необходимым "бороться с жидомасонством”. А так как, свалив генерала Деникина, крайне-правые генералы И поддерживавшие их группы пустили в оборот примитивную агитку, относя все поражения Добровольческой армии на счет генерала Романовского, “продавшего армию жидомасонам”, то естественно, что этими организациями генерал Романовский и был выставлен как мишень для пуль одержимого Харузина, Харузин же этим “актом” служил не только “идеям” своей тайной организации, но и удовлетворял свое давнее желание “попробовать волю”.

Много, много позже, уже в Нью-Йорке, у меня завелась эпистолярная дружба с интересным человеком — Каролем (по русскому отчеству Михайловичем) Вендзягольским. Он жил, как польский эмигрант, в Бразилии, в Сан-Пауло, где и умер. Вендзягольский — родовитый шляхтич, с молодости — русский революционер (с.р. правого толка), друг Б.Б.Савинкова, в Первую мировую войну был комиссаром Временного правительства 8-й армии. После Октября он и Савинков пробрались на юг к генералу Л.Г.Корнилову выяснить, могут ли они в Добровольческой армии вместе бороться против большевизма. Но их разговор с Корниловым был ни то ни се, хотя он и просил их остаться в армии. После Корнилова они разговаривали с И.П.Романовским. Бендзягольский дает сжатую характеристику этого убитого Харузиным генерала.

“Начальник штаба Главнокомандующего Добровольческой армией Иван Павлович Романовский был не только выдающимся офицером генерального штаба. Это был глубокий, умный человек, отличавшийся от прочих генералов точностью понимания действительности, очень современным взглядом на сущность революции и на задачи и цели контрреволюции, которая должна была состояться во имя высоких целей возрождения страны и государства.

Генерал Романовский был убежденным монархистом, но, будучи внимательным и умным свидетелем происходящего, он согласовал свои убеждения, чувства и даже вкусы с современностью. Поэтому он стремился глубоко обосновать контрреволюцию. Он понимал, что не физическое уничтожение революционеров дает контрреволюции фундамент, а только пробуждение в массах контрреволюционного духа и может и должно дать истинное возрождение родины. Всех тех контрреволюционеров, которым казалось, что революцию надо лишь схватить за горло и прикончить посредством нагана и нагайки, Романовский считал неврастениками и авантюристами, вызывающими опасения…

Романовский внимательно слушал мысли Савинкова и очень нерадостные выводы из них. Когда же Савинков спросил генерала в упор, что он думает о нашем присутствии здесь и о сотрудничестве, Романовский коротко и твердо сказал:

— Уезжайте отсюда безотлагательно. Послезавтра может быть уже поздно. Помогайте нам извне. Здесь ваши враги сильнее ваших друзей, потому что они являются здесь стихией…

И вот этот замечательный человек, блестящий генерал старой русской армии, консерватор и европеец с благородным мистическим уклоном, характерным для русского, был застрелен в Константинополе каким-то преступным дегенератом и глупцом”. (“НЖ”, кн. 70).

Харузин — убийца генерала Романовского, Таборицкий и Шабельский-Борк — убийцы Набокова и люди сходного им “душевного склада” в Белой армии были именно стихией, которая губила и погубила Белую армию, лишив ее духа народного восстания. После “ледяного похода” я ушел из Добровольческой армии, чувствуя именно эту отталкивающую меня стихию.