3. Новая встреча

Мы приехали вместе с Нерудой в его родной Парраль. Теперь, по прошествии стольких лет, он — знаменитость, человек с громкой славой. Однако я не вижу никакой торжественной встречи. Где толпы взволнованных, радостных людей, вышедших навстречу герою? Где их ликующие возгласы? Никого, кроме родственников, нескольких приятелей и, как водится, местных поэтов. Они пригласили Неруду в полутемный клуб с продавленными креслами и донельзя рады приезду своего земляка, который — как выразился здешний журналист, склонный к пышным фразам, — завоевал весь мир. А в общем-то чуть ли не полное равнодушие. И даже, если хотите, определенное недоброжелательство со стороны исконных хозяев земельных угодий — парральской «аристократии», на редкость невежественной и не видящей ничего дальше своих виноградников. Есть еще одно обстоятельство, объясняющее, почему Неруду встретили с явной неприязнью, с пренебрежением. Ведь дело не только и не столько в том, что эти люди равнодушны к поэзии и знать не знают никакой литературы, — им не по нутру политические взгляды поэта.

«Никогда не видел такого скопления „мошкары“», — говорит мне Пабло. Но он благодарен простому люду: они не просто рады своему земляку, а гордятся им.

Поздним вечером в Городском клубе в честь поэта откупоривают бутылки вина, быть может из тех самых сортов винограда, которые выращивал его отец.

Мы разместились в доме его родного дяди — Хосе Анхеля Рейеса Парады. Это мужчина чисто креольского типа, приятной внешности: светло-каштановые волосы, пушистые усы. Во всем облике — истинное крестьянское достоинство. Вместе с женой он принимает знаменитого племянника, его супругу и меня, политика, коммуниста, принимает с такой сердечностью, с таким радушием, какое сохранилось лишь в наших деревнях и старинных городках. Вот где настоящее, искреннее гостеприимство! «Я земледелец, тружусь в „Лос Аламосе“», — говорит он гордо, торжественно, словно дарит мне свою визитную карточку. Но главный предмет его гордости — многочисленное потомство: «У меня девять детей и тринадцать внуков». Его жена, красавица Матильда Мора, расцветает от удовольствия.

«Отец нашего Пабло — единственный в семье, кто носит фамилию Рейес Моралес, — поясняет Хосе Анхель, а у нас всех — Рейес Парада… Когда умерла мама Пабло, — говорит он, поворачиваясь к Неруде, — мы его взяли к себе. Моя мать его и вырастила. Мы жили на улице Свободы. Я играл с поэтом, когда ему было лет пять-шесть. Но чаще он гостил у деда по соседству с Парралем, в „Вифлееме“ — вот такое название, прямо из Евангелия…»

Пабло слушает дядю с удивлением. Хосе Анхель Рейес Парада, который старше его лет на пять, не больше, рассказывает что-то совсем новое. Выходит, он переехал в Темуко, когда ему было уже шесть лет? Дядя привык иметь дело с лошадьми, рабочим скотом… Лет в двадцать с небольшим Неруда написал не без влияния русских писателей маленькую повесть «Житель и его надежда». В этой повести тайными тропами едут конокрады, разыгрываются любовные драмы, вспыхивают смертельные драки. И сейчас, вспоминая об этих удальцах, Неруда подозревает в душе, что его дядя, который узкими тропами легко пересекает Кордильеры, причастен и к дерзким, рискованным делам контрабандистов. За разговорами Пабло присматривается к своему товарищу по детским играм. Разглядывает его, отыскивая родственное, кровное. И наверное, что-то находит.

Дядин младший сын — ему около двадцати, и он напоминает Неруду времен «Собранья сумерек и закатов» и «Двадцати стихотворений о любви» — испытывает радостное смущение оттого, что в их доме такой знаменитый родственник, а ведет себя совсем просто. Как с ним держаться? Он не важничает и шутит по-свойски… Юноша звонко хохочет и уже без робости расспрашивает о неведомых землях, где побывал его двоюродный брат, прославленный поэт.

На другое утро Парраль как бы искупает свою вину. Мы идем в Женскую гимназию. Все ученицы чинно стоят во дворе, а потом проходят в актовый зал, чтобы послушать, что станет говорить этот уже полысевший сеньор, который родился в их городке и пишет стихи о любви и о многом другом.

Я всегда восхищался умением Неруды чувствовать себя везде непринужденно, как дома. Он вынимает из кармана маленький томик и двадцать минут подряд читает именно те стихи, которые понятны всем и легко проникают в юные сердца.

Известно, что Данте Алигьери преследовали при жизни и даже изгнали из родной Флоренции, куда он так и не смог вернуться.

А после его смерти Флоренция торжественно провозгласила себя колыбелью автора «Божественной комедии». Другие города Италии оспаривали у нее эту славу. Что же до Парраля, то он не расплескался в чувствах. Оно и понятно — на его земле родился человек, вставший на сторону бедняков… Матильда только улыбалась. А я, как политик, получил еще один яркий, наглядный урок.

Спустя годы — я тому свидетель — справедливость взяла верх. Неруду все-таки объявили пророком в своем отечестве. Но для этого нужно было, чтобы в Паррале произошли серьезные общественные перемены и алькальдом города стал социалист Энрике Асторга, владелец поместья «Флорида». Итак, в воскресенье 26 ноября 1967 года, как говорят у нас, «масло смешали с уксусом», день с ночью, и состоялось сразу два торжественных акта, на которых присутствовали все, кто мог. Был проведен ежегодный праздник — Большое родео, а на торжественной церемонии Пабло Неруде присвоили звание Почетного гражданина города Парраль. Это звание присваивалось впервые в истории города. Люди держались вместе, по-братски. Праздник, по сути, начался на день раньше, в субботу. Здесь были ловкие наездники-уасос на лошадях в нарядном убранстве, пожарники в ярко-красных куртках и металлических касках, бойскауты, школьники, общество Красного Креста, учителя, журналисты, профсоюзные деятели, священники, местная власть. Собрались и крестьяне, у которых не было лошадей. Словом, одновременно парад ротос — оборванцев и принаряженных кабальеро, лихих всадников и тех, кто ходит пешком. День стоял очень жаркий. Главной фигурой на этом празднестве был поэт; он укрывался от солнца маленькой светлой кепочкой и темными очками. Рядом с ним шла Матильда, беседуя на ходу с женой алькальда — Хименой Перейрой.

— Как вы добились такого звания для Неруды, — спрашиваю я у алькальда.

— Единогласным решением, — ответил он.

Городской театр Парраля переполнен. Алькальд Энрике Асторга — человек своеобразный; он землевладелец и социалист. Асторга худощав, высокого роста, с ранней сединой в волосах, большой поклонник женской красоты и, похоже, способен восторгаться поэзией.

— История города Парраля, — говорит он, — насчитывает свыше двухсот лет. И его Почетная книга терпеливо ждала все это время, чтобы ее первую страницу украсило имя Пабло Неруды. Трудно человеку, живущему в «низине», — добавляет он, — говорить о человеке, достигшем вершин. Но разве чувства измеряют метрами? Сегодня с нами весь народ, люди из всей округи, из ближних селений, наши дети, наши чилийские уачос.

Неруда любил быть среди людей в знаменательные дни своей жизни. Он шумно и весело отмечал дни рождения. А на юбилеи — каждое десятилетие — созывал друзей со всего света. И на этот раз в Паррале устроил все с большим размахом. Я всегда поражался, как легко приглашал Неруда — по телефону, телеграммой, письмом — людей, проживающих за пять, десять, двадцать тысяч километров от него. Приглашал на свои поэтические вечера, торжественные обеды, праздники… Он делал это так, будто звал гостей из соседнего дома, с соседней улицы. И что удивительно — приезжали, как правило, все, даже из самых дальних стран.

На празднествах в Паррале присутствовали не только местные жители — бедные и богатые парральцы, но и приезжие, среди которых были и зарубежные гости. К примеру, ответственный сотрудник ЦК КПСС Анатолий Черняев, советский латиноамериканист Игорь Рыбалкин и депутат Верховного Совета СССР Юрий Жуков.

На обеде, устроенном 26 ноября возле теплых целительных вод Катильо, присутствовали и его румынские друзья. Среди них — Штефан Андрей, который позднее был министром иностранных дел, и Михай Флореску. Сквозь немолчный гул, где слились все звуки дня, чужестранная речь, звон бокалов, с трудом пробился застенчивый голос преподавателя Мужского лицея, который одновременно исполнял обязанности казначея комитета по проведению родео. Он обратился с просьбой к почетным гостям написать приветственные слова его ученикам и всем детям Парраля. Неруда тут же смахнул со стола крошки, надел очки, вынул ручку с зелеными чернилами и быстро написал:

«Парраль. 26 ноября 1967 года. Добрый день всем юношам Лицея. Добрые дни — это главное в жизни. Это — единство людей, которое рождает Надежду. Надежду на лучшее в жизни каждого из нас и — что куда важнее — надежду на лучшее в жизни всех. Мы живем, чтоб выразить самих себя и понять других. Их жизнь должна быть нам дороже собственной. Добрых вам дней!»

Выступает Франсиско Колоане — президент Общества чилийских писателей и лауреат Национальной литературной премии. Это крепкий мужчина ростом 1 метр 80 сантиметров. У него львиная грива, глаза испуганного ребенка и трепетная душа. Громовые раскаты его голоса смягчаются искренней теплотой. В прозе Франсиско Колоане, в его речах, которым он предается с упоением талантливого самоучки, есть истинная поэзия и стихийность.

Он восторгается одним из поэтических образов Неруды. Как это сказано — «электрические искры орешника»! Теперь, бродя по дебрям чилийского Юга, Колоане непременно увидит сиянье дерева, всполохи, которых раньше не замечал. Девственная природа отдается во власть поэта, и он дарит нам огненную россыпь. С ветвей волшебного орешника уже не раз слетали искрящиеся листья в музыку, в танец, в народную песнь, в театральное действо. Оратор говорит вдохновенно, с особым жаром. И похоже, его волнует присутствие хозяйки дома. С ходу он рассказывает придуманный сон. «Когда я был ребенком, мне приснилась прекрасная женщина. И это были вы!» Стоящий рядом Мигель Отеро Сильва восклицает негодующе: «Бесстыжий! Взял и украл мой сон!»

В этот день, когда родной город щедро дарил Неруде улыбку, как бы заглаживая вину за былое пренебрежение, на торжество прибыл из Каракаса его старинный друг Мигель Отеро Сильва, романист, венесуэльский сенатор и владелец одной из ведущих латиноамериканских газет — «Насиональ». Его представили со сцены Городского театра. Отеро Сильва, связанный прочной дружбой с поэтом, рассказал о нем так много нового и неожиданного, что это сразу расположило к нему всех собравшихся.

А поздно вечером в поместье алькальда состоялся праздник, где были соблюдены все чилийские традиции. Выступала знаменитая актриса Мария Малуэнда. Новый судья Альберто Рубио, совсем еще молодой человек, оказался очень неплохим поэтом. Директор Управления общественных работ сочинил акростих «Неруде из Парраля» на вполне профессиональном уровне. В газетах всей провинции были опубликованы статьи о жизни и творчестве Неруды. Словом, Парраль как подменили.

Поэт с добрым юмором, по-философски отнесся к столь рьяному желанию «паррализовать» его. Ну и что из того, что родной город, встретивший его так тепло, знает о нем совсем немного! В конце концов, он прожил чуть ли не полвека в других краях… «Зато в Паррале, — напоминает Неруда, — могила моей матери. Да и род Рейесов разросся очень сильно. Но пока, — тут он лукаво подмигивает, — в нашем роду нет другого поэта».

Дом, в котором мы побывали, позже разрушился во время землетрясения. Не знаю, отстроили его заново или нет…

На этом празднике многие спрашивали Неруду о Паррале. Он отвечал просто, без всякой позы, и его слова были близки по настрою одному из стихотворений в книге «Местожительство — Земля»: «Я помню мало. Ведь увезли меня отсюда совсем ребенком». Неруда разговаривает, сидя возле потрескивающего костра, где готовят креольское асадо. Потом, прислушиваясь к веселым звукам куэки[3], вспоминает что-то из детства, к примеру — свой неописуемый восторг при виде замечательного моста над рекой Мальеко.

«Да, вы меня признали, как сына блудного».