87. Восхождение к истокам
Едва самолет приземлился в Боготе, на борт поднялся чиновник из протокольного отдела Министерства иностранных дел Колумбии. Он совершенно неожиданно предстал перед Нерудой — весь в черном, в шляпе из тонкого велюра — и обратился к нему с поистине наполеоновской фразой: «Вас ждут четыреста поэтов».
Однако у Неруды не появилось ассоциации с египетскими пирамидами. Он вспомнил о четырех сотнях слонов из стихотворения Рубена Дарио. «Четыреста? Да что же я буду делать среди такого количества поэтов?»
Полусонные с виду глаза Неруды зорко подмечали все вокруг. Он уже давно вынашивал план создания поэмы-симфонии об Америке. И увидел, что на карте то место, где Латиноамериканский континент соединяется-разъединяется тонкой перемычкой, похоже на осиную талию. В один из дней Неруда воздаст должное памяти Васко Нуньеса де Бальбоа и скажет проникновенное слово о незаживающей ране Панамского канала, с которым он встретился при первой посадке самолета, увозившего его в Чили.
Вторая посадка — город Богота, по ставшему расхожим определению, Афины Латиноамериканского континента. Человек в черном сказал истинную правду. Никогда еще в аэропорте Течо шум вертолетов не сливался с таким множеством голосов поэтов. Все поэтические поколения собрались там в ожидании этого «священного животного», этого «легендарного льва». Тем же вечером они снова увидели друг друга в парадном зале особняка, который занимал консул Чили — поэт Хуан Гусман Кручага. Среди приглашенных — Хорхе Саламеа, Леон де Грейф, Хорхе Рохас, Герардо Валенсиа, Хосе Уманья Берналь, Карлос Мартин, Дарио Сампер, Хайме Посада, Фернандо Чарри Лара… Позже Эдуардо Карранса со всем красноречием напишет об этих волнующих минутах: «Среди нас был великий поэт, великий брат, наш волшебный учитель и наш отец!» Карранса упомянет и Дарио, и Верлена, «небесного лироносца». Но наш «лироносец», спустившийся в Боготу с заоблачных высот, полностью принадлежал земле. Он был настолько земным, что на несколько дней успел разделить колумбийских литераторов на два лагеря.
Голова высокого гостя послужила мишенью для пальбы, которую открыл Юпитер-громовержец — консерватор Лауреано Гомес. Он бил в Неруду из пушек со страниц своей газеты «Сигло». Бил с упоением профессионального убийцы. Неруда чувствовал, как в его груди закипает настоящий вулкан, из которого вот-вот вырвется лава и сметет все это ядовитое злоречие… Еще до приезда нашего поэта — об этом ему рассказали колумбийские друзья — газета «Сигло» на протяжении месяца публиковала редакционные статьи, направленные против него. И все эпитеты, все извивы стиля едва скрывали бешенство. В этих статьях не было и толики правды.
Нападки на Неруду служили лишь прикрытием, вернее, предлогом для коварного Лауреано Гомеса, старавшегося всеми правдами и неправдами выбить почву из-под ног тогдашнего президента Колумбии Альфонсо Лопеса. Но схватка, разумеется, не выходила за пределы литературы, ибо идейные противники принадлежали к литературному миру. Каудильо вражеского стана предпринимал яростные атаки против группы поэтов, именовавшей себя «Камень и небо». Члены этой группы мало думали о небесах и буквально забрасывали каменьями приверженцев Лауреано Гомеса. Неруда недолго хранил молчание. Он обнажил свое перо с зелеными чернилами и написал в ответ клевете целый цикл «Сонетов возмездия».
Путь Пабло Неруды в Чили был насыщен событиями. Случилось все, что только могло случиться. Поэт возвращался на родину более двух месяцев. Если учесть, что он летел самолетом, его остановки в разных городах были весьма продолжительными. Неруде хотелось осмыслить, понять сердцем латиноамериканскую землю. У него были на то серьезные основания. Он понял, как мало знает о Латинской Америке. Понял, что настал час постигнуть ее удивительный мир. В свое время чилийский поэт «плашмя свалился» на землю Востока. В Испании в его глаза било слепящее пламя войны. Потом он оказался в Буэнос-Айресе. И только в Мексике поэта потрясла, ошеломила встреча с почти неведомой ему Америкой. Он почувствовал, что в долгу перед ней, что никогда не пытался распознать ее глубинный смысл… Вот почему по приезде в страну, которая в доколумбово время была великой империей, Неруда решил непременно увидеть Куско и Мачу-Пикчу. И это была долгожданная счастливая встреча. Мексика стала для него той благодатной почвой, где в нем вызревало ощущение, убеждение, что под его ногами лежит огромный погребенный мир, а он, ступая по земле, не имеет об этом мире почти никакого представления. Поэту открылось, что там, под землей, прячутся корни, истоки — его собственные и всех латиноамериканских народов, от которых он неотторжим…
Поездка Неруды по перуанской земле, не примечательная никакими внешними событиями, обрела в дальнейшем великий смысл. Если Боливар назвал немецкого ученого Александра Гумбольдта вторым открывателем Америки, то Неруда, по утверждению многих, — второй открыватель Мачу-Пикчу. Хираму Бингему{111} это стоило больших трудов, нежели Неруде, но открытие поэта совершалось в мире духовных ценностей.
Сохранились фотографии, сделанные Делией дель Карриль, где Неруда в рубашке с короткими рукавами, с курткой, перекинутой через руку, снят на фоне города-крепости. На первый взгляд никакой торжественности, никакого пафоса. К тому же общеизвестен «антиторжественный», заземленный ответ Неруды на «торжественный» вопрос: «Какое чувство возникло у вас, поэта, при встрече с далекими столетиями?» — «Я почувствовал, что это самое подходящее место, чтобы съесть хорошую порцию асадо{112}». Много позже поэта спросили, действительно ли он позволил себе такую шутку. Неруда неуверенно сказал:
«Не помню, говорил ли я это. Но быть может, когда человек цепенеет перед таким грандиозным и загадочным творением, перед памятником вечности, а ему в эту минуту задают вполне ординарный вопрос, то, как бы из внутреннего протеста, он неосознанно выбирает нечто самое обыденное, чтобы утвердить свою земную сущность».
Многие события Неруда почти сразу переводил на язык поэзии. Он жил ими, пропускал их через сердце, а спустя минуты, часы, писал стихотворение. И эти стихотворения рождал какой-нибудь разговор, шелест тополей, неожиданное человеческое лицо, смерть друга. Казалось, поэт обладает почти мгновенной поэтической реакцией. Но в случае с Мачу-Пикчу все было иначе. В душу поэта, похоже, запало зерно, и оно прорастало медленно, долго, упорно. Два года прошло, прежде чем этот поэтический цветок пошел в рост.
Неруда посетил Мачу-Пикчу в октябре 1943 года, написал поэму у себя дома в Исла-Негра в августе — сентябре 1945 года и опубликовал впервые лишь в 1946 году.
Эти два года, пока зрело великое произведение, — время, что было необходимо для развития всех идей, возникших при встрече поэта с затерянным в поднебесье городом. За это время в сознании поэта происходила серьезная работа по осмыслению событий собственной жизни и событий политического характера. В эти два года определились более четко позиции Неруды в отношении к обществу и к самой истории.
Когда Пабло Неруда принялся писать поэму, он уже был сенатором от Коммунистической партии Чили. Он стал голосом тех людей, что жили на землях, принадлежавших до 1879 года Перу и Боливии. Эти земли лежат недалеко от Мачу-Пикчу. И можно считать, что прежде они тоже входили в состав Империи инков. А стало быть, многие рабочие чилийской пампы — прямые потомки Хуана Глотающего Холод, Хуана Каменотеса, Хуана Босоногого. Выходит, за него голосовали в Тарапаке, в Антофагасте те, кто в кровном родстве с Виракочей{113}, с Зеленой Звездой, с Бирюзовым Камнем! Когда-то они были творцами «гранитного светильника», «каменного хлеба». Их предали забвенью. Но поэт расскажет о них, поведает их историю, чтобы все узнали о ней, а главное — чтобы был изменен ее ход. «Проникните в губы мои и вены. / Говорите моими словами и кровью»[106].
Поэт станет их глашатаем. Нет, «Вершины Мачу-Пикчу» вовсе не политическая проповедь, не молитвенное возглашение, но — вот где страшная ересь! — в этой поэме получили выражение те же мысли, что Неруда излагает перед рабочими на селитряных рудниках, перед потомками безвестных творцов «Горного города граненого камня». Речи Пабло Неруды почти всегда настоящая поэзия, причем в буквальном смысле этого слова. Ведь он нередко читает свои стихи труженикам пустынной, заскорузлой пампы. Сегодня эти труженики взрывают динамитом землю, чтобы добыть селитру и извлечь из нее нитрат. А вчера они сеяли маис, ткали одежды из шерсти викуньи, повиновались отважным воинам-правителям. Но и у прежних, и у нынешних людей одна и та же судьба. «Погребенные в общей бездне, тени одной могилы…»[107]
Есть определенная связь между двумя датами, которая помогает нам глубже вникнуть в смысл этой поэмы. 8 июля 1945 года Неруда вступил в Коммунистическую партию Чили, а через месяц он начал писать «Вершины Мачу-Пикчу». Эти два события не только совпадают во времени. Они обусловили друг друга и тесно переплелись…