180. В дозоре

Sui generis[218] заговора состояло в том, что готовился он не только в тени, но и на дневном свету. Неруда предупреждает об опасности. По стенам чилийских городов расклеен его плакат в метр высотой, отпечатанный в Исла-Негра 20 мая 1973 года, с заголовком красными буквами: «Художникам и интеллигенции». Это предпоследний призыв осознать трагедию ad portas. Признаки безошибочны, их нельзя не принимать всерьез. Неруда предлагает план действий. Он просит представителей интеллигенции, поэтов в особенности, отправиться в провинции и поселки, на фабрики, в учреждения, школы и разъяснять народу, что готовится в тени. Он призывает драматургов и артистов, танцовщиков, исполнителей народных песен, композиторов, живописцев, графиков, скульпторов и художников-прикладников, профессионалов и ремесленников посвятить свое творчество делу спасения страны от катастрофы. Он обращает свой призыв к друзьям художникам, интеллигенции, деятелям культуры Латинской Америки, Соединенных Штатов и Канады, Европы, Азии, Африки и Океании.

Так что поэт вовсе не бездействовал. Несмотря на болезнь, он всеми силами старался предотвратить катастрофу.

Результаты парламентских выборов 4 марта 1973 года покончили с надеждами на «холодный переворот». Успех Народного единства превзошел все ожидания. Заговорщики должны были распрощаться со своими планами смещения президента республики. Легальный путь отменяется. Остается путь вооруженного мятежа. Все должно быть направлено на осуществление этой цели. Устанавливаются контакты с военными чинами, отдаются распоряжения политикам, специалистам по экономике, журналистам всех средств массовой информации. Правые будут непреклонны. Они не остановятся ни перед чем: ни перед кровавой баней, ни перед пытками, ни перед исчезновением людей и изгнанием миллиона чилийцев. Осуществление плана идет полным ходом. Неруда видит это яснее других. Потому что поэт обладает антеннами, которые помогают ему улавливать неслышные другим сигналы, волны, которые разливаются в воздухе или скапливаются где-то в недрах общества.

Он ни от кого не скрывает своих горестных предчувствий. Дом взят в осаду журналистами, которые понаехали с разных концов света и хотят взять у поэта интервью.

Однажды, когда я записываю в радиостудии передачу, мексиканский журналист Луис Суарес просит меня отрекомендовать его Неруде. Я не должен этого делать. Однако понимаю, что речь идет о чем-то важном. Набираю номер Неруды. Часа два спустя Луис Суарес звонит в колокольчик, подвешенный к балке над дверью дома поэта. Хозяин принимает журналиста, сидя в кресле, в библиотеке, возле камина, в котором горит огонь. Он одет в серый свитер. Пишет в тетрадь. Отрывается от стихов, когда журналист входит. Рядом — столяр, он что-то мастерит. Журналист хочет говорить о Нобелевской премии, а Неруда — о Чили. Удары молотка мешают расслышать слова. Журналист подсаживается с другой стороны.

Неруда вспоминает о своем «Призыве к расправе с Никсоном…».

«Это поэтическая книга-памфлет, которая расставляет точки над „i“… Всю свою жизнь я менее всего был сектантом, я против догм. Верю в реализм и ирреализм, и эти два закона — основополагающие в художественном творчестве. Тот, кто упраздняет реализм, удаляется от жизни и становится ходячим призраком, а художник, отказывающийся от мечты и тайны, терпит кораблекрушение на суше».