143. Итоги и самокритика

Неруда первым стал праздновать свои дни рождения — к этому он привык с детства. На его шестидесятилетие в Чили съехалось полмира, но, по правде говоря, того шумного торжества при стечении знаменитостей всего света, с каким отмечалось его пятидесятилетие, не вышло. На сей раз юбилей проходил с большей серьезностью. Много внимания было уделено анализу его творчества. Три журнала — «Мапочо», «Аурора» и «Алерсе» — целиком посвятили этому событию юбилейные номера. 12 июля 1964 года Неруда ответил на двадцать три вопроса газеты «Сигло» и сказал Раулю Мельядо: «Писать стихи для меня то же, что смотреть и слушать». Эрнан Лойола посвятил статью «Мемориалу Исла-Негра». Скрупулезный Хорхе Сануэса вручил юбиляру «Полную библиографию сочинений Пабло Неруды и материалов о нем».

Вместе с Пабло я бывал на нескольких вечерах в Национальной библиотеке, посвященных его творчеству. Я слышал, как свободно, без всяких записей, он говорил, словно размышляя вслух или, точнее, разговаривая с одним-единственным собеседником. Я боялся, что никто не стенографирует его выступления, но кто-то все-таки сохранил его слова, казалось бы, непередаваемые на бумаге, которые поэт произносил так, будто искал выход из трудного положения. Позднее эти стенограммы опубликовал журнал «Мапочо» под названием «Некоторые импровизированные раздумья по поводу моих книг», которые полностью соответствовали и теме, и манере изложения. Это размышления человека, подводящего итоги, познавшего, что жизнь — это бесконечная спираль, каждая точка которой соотнесена с другими и со всей спиралью в целом. Шестидесятилетний поэт вспоминает поэта, еще не достигшего двадцати лет. В книге, которую он написал в девятнадцатилетнем возрасте или даже раньше, «очень много общего, — говорит Неруда, — с моими более зрелыми книгами». Он опять высказывает свою главную мысль: его поэзия — это своего рода дневник всего, что происходит во внешнем мире и во внутренней жизни поэта, но этими событиями ему просто необходимо делиться с окружающими. Различие между его юношеским творчеством и зрелой поэзией состоит в том, что в молодые годы он писал без определенной цели. Позже его поэзия стала целенаправленной, как и его жизнь.

Когда Неруда писал «Собранье сумерек и закатов», он переживал прилив чувства протеста. Он хотел писать стихи целыми циклами, которые охватывали бы все и вся, исходя при этом из единого центра; он претендовал на невероятную тематическую широту, которая заключала бы в себе его видение мира, хотя оно во многом проистекало из ослеплявшего его чувства пола, только что открывшегося ему во всей полноте. Первая попытка охватить жизнь, исходя из некоего изначального ядра, оказалась, по словам Неруды, его первой неудачей. Эта неудача называется «Восторженный пращник». Потому он и не публиковал эту книгу в течение десяти лет. Неруда признавался, что писал ее словно в бреду.

Я помню, как ошеломлены были слушатели в Национальной библиотеке, узнав, что «Восторженного пращника» он написал за одну на редкость спокойную ночь в то лето, когда жил у родителей в Темуко.

«В этом доме я занимал почти весь второй этаж. Прямо перед окном была река и множество звезд, которые, казалось, двигались. Я писал это стихотворение словно в бреду, как бы — что бывало со мною в жизни очень редко — ощущая себя во власти некоего космического опьянения. Я верил, что добился одной из поставленных целей»[196].

На слушателей произвело огромное впечатление, что зрелый человек так критически говорил о себе самом — юноше семнадцати-восемнадцати лет. В переписке, которую он вел тогда с уругвайским поэтом Сабатом Эркасти, Неруда говорил, что полностью распростился с юношескими иллюзиями.

Эркасти ответил ему, что заметил в «Пращнике» свое влияние.

«Для моего безмерного тщеславия этот ответ был как камень с неба»[197].

Неруда был совершенно растерян, так как по своей юношеской неопытности не понимал тогда, что главное не оригинальность, а самовыражение, которое достигается не без различных влияний.

Усвоив урок, Неруда возвратится к лично им пережитому, результатом чего станут «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния». Это самое известное произведение Неруды, согласно статистике, его прочитало наибольшее количество людей. Однако его создатель радовался меньше, чем читатель, потому что эта книга не отвечала тревожившим его представлениям о великой поэзии.

Он снова старается воплотить свою мечту в жизнь. На сей раз это «Порыв стать бесконечным». И — второй провал за два года. Название, которое недовольный автор считает претенциозным, говорит о величии его стремлений. Книга эта и не могла получиться такой, какой он хотел. Во всяком случае, к этому произведению, которое, как он считает, оценено меньше других, Неруда относится благожелательнее, чем к «Двадцати стихотворениям». По его мнению, у «Порыва» есть уже то достоинство, что она ясно показывает, какой путь он избрал в поэзии.

Неруда вспоминает, что в эти самые дни у него в руках оказалась рукопись уругвайского критика Эмира Родригеса Монегаля, которая впоследствии выйдет под названием «Недвижный странник». Неруда отверг приведенное критиком суждение чилийского писателя Хорхе Эллиота о том, что в «Порыве» чувствуется влияние книги Висенте Уйдобро «Высоколенок». Неруда, незнакомый досконально с творчеством Уйдобро, в то время вообще не знал о существовании «Высоколенка». И кроме всего прочего, Уйдобро никак не мог влиять на него потому, что оба поэта очень непохожи друг на друга и придерживаются противоположных воззрений на поэзию. Неруда тогда не мог, да и не хотел писать в игровом стиле Уйдобро.

«Высоты Мачу-Пикчу» — это триумф упорства, здесь Неруда возвращается к идее цикличности, которая еще полнее реализовалась во «Всеобщей песни», где он решил использовать все технические возможности и даже ту, что приводила в ужас некоторых пуристов — самому превратиться в летописца современности. Эстетам это казалось какой-то пропыленной хроникой. А зачем пугаться пыли, ведь она такая же неотъемлемая часть земли и атмосферы, как дождь. Неруда расскажет о том, что сегодня происходит с человеком. Он не гнушается ролью репортера и временами прибегает к прямому поэтическому документу.

За сорок лет поэтической работы ему не раз приходилось встречать враждебное отношение. Естественные для поэта изменения стиля наталкивались на полное непонимание. Сначала саркастически отвергали его «Порыв», потом заклеймили «Местожительство» как темную и трудную для восприятия книгу, затем издевались над «Всеобщей песнью» за прозаичность. Еще позже подверглись нападкам «Виноградники и ветер», и не столько за географическую всеохватность, сколько за политическую направленность. Поэт понимает, что «неистребимая политическая идея затруднила восприятие этой книги многим читателям. Но я был счастлив, когда писал ее».

И каждый раз, когда он ломал свою форму, он наталкивался на непонимание, вновь и вновь его поэзию предавали анафеме.

«Мемориал Исла-Негра» — это возвращение к поэзии разнородной и чувственной, возвращение, которое никогда не повторяет уже пройденного пути, ибо не возвращается вспять само время. Неруда всегда двигается в одном направлении — к будущему. Только память и сердце могут помочь вернуться назад. К их помощи и прибегает Неруда. Однако это уже нечто иное, воссоздание, а не создание. Человек, которому исполнилось шестьдесят, может вспомнить себя восемнадцатилетним юношей, но стать таким же не может.

Кто упрекнет его товарищей-коммунистов, которые привыкли отмечать его дни рождения почти ритуально? Когда Неруде исполнилось шестьдесят, в его честь был дан обед, на котором с речью выступил Генеральный секретарь компартии Луис Корвалан. Он рассказал о поэте как о члене Центрального Комитета. Вспомнил, как бывал на популярных поэтических вечерах Неруды.

«Каждый раз, когда я слышал, как он читает свои стихи народу: шахтерам Лоты, ткачам Томе, крестьянам Ньюбле, индейцам Понотро, Трауко и других селений, — я видел в их глазах блеск радости и понимания, рожденный его поэзией в людях, которых не озарил ни единый луч культуры».

Конечно, для тех, кто считает поэзию уделом избранного меньшинства, а народ — далеким от поэзии по самой своей природе, эти слова звучат профанацией искусства.