71. Перемены…

Он должен был выразить свои ощущения, свои переживания. И сделал это, как подобает поэту, в стихах. Сел за стол и написал стихотворение «Объяснение».

Вы спросите: где же сирень,

где метафизика, усыпанная маками,

где дождь, что выстукивал слова,

полные пауз и птиц?

Я вам расскажу, что со мною случилось.

Я жил в Мадриде, в квартале,

где много колоколен,

много башенных часов и деревьев.

Оттуда я видел

сухое лицо Кастилии:

океан из кожи.

Мой дом называли

«домом цветов».

Повсюду цвела герань.

Это был веселый дом

с собаками и детьми.

Помнишь, Рауль?

Помнишь, Рафаэль?

Федерико, ты под землей,

ты помнишь балкон?

Июнь метал цветы в твой рот.

А дальше Пабло говорит о причинах решительного поворота в своей поэтической судьбе:

В одно утро все загорелось.

Из-под земли вышел огонь,

он пожирал живых.

С тех пор — огонь,

с тех пор — порох,

с тех пор — кровь.

Разбойники с марокканцами

и самолетами,

разбойники с перстнями и герцогинями,

разбойники с монахами, благословлявшими

убийц,

пришли,

и по улицам кровь детей

текла просто, как кровь детей[81].

Вы спрашиваете, почему я не говорю

о мечтах,

о листьях,

о больших вулканах моей жизни?

Смотрите: на улице кровь.

Смотрите:

кровь на улице![82]

Можно ли убедительнее, яснее объяснить, отчего произошли такие глубокие изменения в отношении к жизни и к поэзии у Пабло Неруды? По сути, с событий в Испании уже началась вторая мировая война! На испанскую землю вторглись не только марокканцы, но и гитлеровские нацисты и фашисты Муссолини.

Неруда и его собратья по перу, как истинные и честные писатели, задумывались над тем, что происходило в Испании, спорили — считать ли все это первой главой нового мирового побоища или его прологом.

Альберти вместе с другими писателями и деятелями искусства образовал Альянс антифашистской интеллигенции. Они заняли дворец сбежавшего маркиза Эредиа Спинолы и развернули там активную деятельность. Альянс стал издавать журнал «Моно Асуль», который солдаты-республиканцы читали вслух прямо в окопах. К тому времени уже бомбили Мадрид. Народ, не щадя жизни, взял приступом казарму «Ла Монтанья», где засели мадридские мятежники. Неруда был потрясен беспримерным героизмом испанцев.

Прошло не более десяти дней после этих событий, когда к Альберти пришел Неруда и сказал: «Дорогой conr?re, я принес тебе стихотворение, мое первое стихотворение об этой войне. Но прошу тебя, не ставь мое имя. Пока еще я на дипломатической службе».

Мы в Сантьяго с изумлением читали то первое стихотворение, которое называлось «Песнь матерям погибших милисиано».

Они не пали смертью, они

стоят в пороховом дыму

и загораются, как шнур бикфордов.

Их тени светлые сомкнулись

на луговине цвета меди

броней — завесой ветра,

барьером ярости,

незримой грудью небосвода.

Бомба угодила в «дом цветов» и почти сравняла его с землей. Неруда стал жить поблизости от Чилийского посольства.

Перелом в творчестве Неруды произошел на первый взгляд неожиданно, как бы разом. Но это обманчивое впечатление. Перемены вызревали вовсе не в пустоте. Скачок не был внезапным. По сути, он знаменует собой высшую точку длительного аккумулятивного процесса. Через все обширное пространство жизни и творчества Пабло Неруды проходит четкая, хотя порой и прерывистая линия гражданственности. Еще в Темуко, подростком, он восстает против буржуазного правопорядка, против социального неустройства. Свидетельство тому — его первые шаги в публицистике и поэзии. Он, как настоящий представитель поэтического поколения 20-х годов, писал пламенные статьи-картелес для студенческого журнала «Кларидад». Знал смолоду, что его сердце там, где положено, — слева. Словом, все это выстраивалось в его мышлении издавна и обрело свою завершенность, когда ему исполнилось тридцать два года. Теперь он, как и его сердце, всегда будет на стороне левых.

В сознании поэта живет неизбывная боль за убитого друга Гарсиа Лорку, который был для него воплощением самой жизни и ее красоты, символом неиссякаемого творчества. Нет, не простая жажда мести руководила Нерудой. Все случившееся привело его к постижению трагической истины, к окончательному выводу: фашизм и духовность несовместимы. Стало быть, фашизм — это заклятый враг. Враг поэзии, искусства. Враг человека. Теперь Неруда будет сражаться «везде, где сможет», плечо к плечу с теми, кто готов побороть фашистов. Для Неруды это значит — в поэзии, в стихе. Он приступает к делу, и за каких-то несколько месяцев, словно медиум, словно по велению вершившейся на его глазах истории, создает книгу-катарсис, где органично отражен резкий скачок в его сознании, обусловленный событиями Гражданской войны и, конечно, убийством Гарсиа Лорки. Книга называется «Испания в сердце». Луи Арагон сказал, что эта книга — «грандиозный пролог к литературе нашего времени».

Позднее, в феврале 1937 года, на конференции в Париже Неруда языком прозы говорит о том, что сказано им в стихотворениях:

«Многие ждали от меня успокаивающих поэтических слов, далеких от земли и войны. Я — не политик и никогда не принимал участия в политических схватках, но мои слова насквозь пропитаны страстностью, к великой досаде тех, кто хотел видеть их нейтральными. Поймите и меня, и всех нас, поэтов Испанской Америки и Испании: мы никогда не забудем и не простим гибели того, кто, несомненно, выше всех нас, кто есть истинный гений нашего испанского языка… Мы не сможем забыть это преступление и не сможем простить его. Мы не забудем и не простим его никогда!»

Заметьте — Неруда подчеркивает: «Я не политик и никогда не принимал участия в политических схватках». От анархических воззрений в пору ранней юности у поэта еще осталось известное недоверие, предубеждение к слову «политика». Но весь приведенный выше абзац из выступления Неруды в Париже — яркое свидетельство тому, как человек под натиском самой жизни включается в политическую борьбу. Да и ему самому ясно, что, произнося эту речь, он самым активным образом участвует в «политической схватке». Приблизительно в те же дни Неруда сказал, что он «не коммунист и не социалист». Что ж, тут нет ни капли притворства. Однако Неруда далек и от тех, кто занимает позиции нейтрального наблюдателя! Отныне он убежденный антифашист. Эту характеристику поэт дает себе сам. Спустя годы, когда Неруда оглянется на прожитую жизнь, он скажет: «Считаю, что в Испании я действовал как коммунист». Те былые утверждения носят лишь внешне противоречивый характер.

В своем политическом развитии поэт никогда не топтался на месте, он поднимался на новые и новые ступени. Придет день, когда Неруда осознает, что в выборе его гражданских и политических позиций сыграло роль не только злодейское убийство Гарсиа Лорки, не только то, что произошло с одним человеком, пусть бесконечно дорогим его сердцу, но и то, что происходит с миллионами людей на Земле.